Неточные совпадения
Сначала вошли
на палубу переводчики. «Оппер-баниосы», — говорили они почтительным шепотом, указывая
на лодки, а сами стали в ряд. Вскоре показались и вошли
на трап, потом
на палубу двое японцев, поблагообразнее и понаряднее прочих. Переводчики встретили их, положив руки
на колени и поклонившись почти до земли. За ними вошло человек двадцать свиты.
Цепляясь за
трапы и веревки, я выбрался
на палубу и стал в уголок.
Я сначала, как заглянул с
палубы в люк, не мог постигнуть, как сходят в каюту: в
трапе недоставало двух верхних ступеней, и потому надо было прежде сесть
на порог, или «карлинсы», и спускать ноги вниз, ощупью отыскивая ступеньку, потом, держась за веревку, рискнуть прыгнуть так, чтобы попасть ногой прямо
на третью ступеньку.
Вот идут по
трапу и ступают
на палубу, один за другим, и старые и молодые японцы, и об одной, и о двух шпагах, в черных и серых кофтах, с особенно тщательно причесанными затылками, с особенно чисто выбритыми лбами и бородой, — словом, молодец к молодцу: длиннолицые и круглолицые, самые смуглые, и изжелта, и посветлее, подслеповатые и с выпученными глазами, то донельзя гладкие, то до невозможности рябые.
Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загроможденной судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая лодка со множеством людей, подцепилась багром к спущенному
трапу, и один за другим люди из лодки стали подниматься
на палубу. Впереди всех быстро шел небольшой сухонький старичок, в черном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелеными глазками.
Я не повторил окрика. В этот момент я не чувствовал запрета, обычного, хотя и незримого, перед самовольным входом в чужое владение. Видя, что часовой неподвижен, я ступил
на трап и очутился
на палубе.
Шагов я не слышал. Внизу
трапа появилась стройная, закутанная фигура, махнула рукой и перескочила в шлюпку точным движением. Внизу было светлее, чем смотреть вверх,
на палубу. Пристально взглянув
на меня, женщина нервно двинула руками под скрывавшим ее плащом и села
на скамейку рядом с той, которую занимал я. Ее лица, скрытого кружевной отделкой темного покрывала, я не видел, лишь поймал блеск черных глаз. Она отвернулась, смотря
на корабль. Я все еще удерживался за
трап.
Взобраться
на палубу при помощи обыкновенной железной кошки было для него пустяком. Он поднялся, укрепил причал шлюпки, чтобы лодку не отнесло прочь, и подошел к кубрику. У
трапа он приостановился, соображая, чем удовлетворить законное любопытство товарищей, вспомнил грязную контору бритого старика, о котором говорил Стелле.
Но вот уже раздался последний колокол, капитан с белого мостика самолично подал третий пронзительный свисток; матросы засуетились около
трапа и втащили его
на палубу; шипевший доселе пароход впервые тяжело вздохнул, богатырски ухнул всей утробой своей, выбросив из трубы клубы черного дыма, и медленно стал отваливать от пристани. Вода забулькала и замутилась под колесами. Раздались оживленнее, чем прежде, сотни голосов и отрывочных возгласов, которые перекрещивались между пристанью и пароходным бортом.
Два фалрепных с фонарями осветили парадный
трап, и Володя вслед за мичманом поднялся
на палубу.
На минуту «Коршун» замедляет ход, и, быстро поднявшись по веревочному
трапу,
на палубу выскакивает высокий, худой калифорниец с нервным, загорелым лицом, опушенным густой черной бородой.
— Не бойся, голубчик. Ничего опасного нет! — произнес Володя, сам полный жгучего страха, и, поднявшись по
трапу, отдернул люк и очутился
на палубе.
Взбежав по
трапу мимо фалрепных с живостью молодого человека,
на палубу выскочил небольшого роста, плотный, коренастый, широкоплечий человек лет за сорок, в черном люстриновом сюртуке, с аксельбантами свитского адмирала, с отложным неформенным воротником, открывавшим белоснежные воротнички сорочки.
— Лодку! Лодку! — кричали между тем бывшие
на палубе. — Скорей как можно лодку! Живей! Живей! Человек тонет! И как это трап-от не приперли! Еще, пожалуй, отвечать придется, ежели потонет. А все это наши ребята заболтались в Батраках с девками, да и забыли запереть
трап как следует. Ох, эта молодежь, прости Господи! — Такие голоса раздавались в то время
на палубе, а Алексей Лохматов больше и больше погружался в воду.
Косная меж тем подгребла под восьмую баржу, но рабочий, что притащил
трап, не мог продраться сквозь толпу, загородившую борт. Узнав, в чем дело, бросил он
трап на палубу, а сам, надев шапку, выпучил глаза
на хозяина и во всю мочь крикнул...
