— Всем по
куску досталось, все сорвали, а наследников ограбили! От приваловских
миллионов даже дыму не осталось… Много я видел
на своем веку всяких пакостей, а такую еще вижу в первый раз. А что Привалов?
— То-то и есть, но нечего же и головы вешать. С азбуки нам уже начинать поздно, служба только
на кусок хлеба дает, а люди
на наших глазах
миллионы составляют; и дураков, надо уповать, еще и
на наш век хватит. Бабы-то наши вон раньше нас за ум взялись, и посмотри-ко ты, например, теперь
на Бодростину… Та ли это Бодростина, что была Глаша Акатова, которая, в дни нашей глупости, с нами ради принципа питалась снятым молоком? Нет! это не та!
Знать ли, что спокойствие и безопасность моя и семьи, все мои радости и веселья покупаются нищетой, развратом и страданиями
миллионов, — ежегодными виселицами, сотнями тысяч страдающих узников и
миллионом оторванных от семей и одуренных дисциплиной солдат, городовых и урядников, которые оберегают мои потехи заряженными
на голодных людей пистолетами; покупать ли каждый сладкий
кусок, который я кладу в свой рот или рот моих детей, всем тем страданием человечества, которое неизбежно для приобретения этих
кусков; или знать, что какой ни есть
кусок — мой
кусок только тогда, когда он никому не нужен и никто из-за него не страдает.