Неточные совпадения
Разумеется, Угрюм-Бурчеев ничего этого не предвидел, но, взглянув
на громадную
массу вод, он до того просветлел, что даже получил дар слова и стал хвастаться.
Река всею
массою вод хлынула
на это новое препятствие и вдруг закрутилась
на одном месте.
Огромная
масса людей, материал, для того только и существует
на свете, чтобы, наконец, чрез какое-то усилие, каким-то таинственным до сих пор процессом, посредством какого-нибудь перекрещивания родов и пород, понатужиться и породить, наконец,
на свет, ну хоть из тысячи одного, хотя сколько-нибудь самостоятельного человека.
Впрочем, тревожиться много нечего:
масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что в следующих поколениях эта же
масса ставит казненных
на пьедестал и им поклоняется (более или менее).
Фенечка вытянула шейку и приблизила лицо к цветку… Платок скатился с ее головы
на плеча; показалась мягкая
масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда
на полках приобрела сходство с оружием, а белая
масса плиты — точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку
на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
— Час тому назад я был в собрании людей, которые тоже шевелятся, обнаруживают эдакое, знаешь, тараканье беспокойство пред пожаром. Там была носатая дамища с фигурой извозчика и при этом — тайная советница, генеральша, да! Была дочь богатого винодела, кажется, что ли. И много других, все отличные люди, то есть действующие от лица
масс. Им — денег надобно,
на журнал. Марксистский.
Они, как «объясняющие господа», должны бы идти во главе рабочих, но они вкраплены везде в
массу толпы, точно зерна мака
на корке булки.
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная
масса красных лент, венков, цветов — как будто поднялся выше; можно было вообразить, что его держат не
на плечах, а
на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и в серый воздух, под низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша «
На смерть героя».
Длинный зал, стесненный двумя рядами толстых колонн, был туго наполнен публикой; плотная
масса ее как бы сплющивалась, вытягиваясь к эстраде под напором людей, которые тесно стояли за колоннами, сзади стульев и даже
на подоконниках окон, огромных, как двери.
— Мы никуда не идем, — сказал он. — Мы смятенно топчемся
на месте, а огромное, пестрое, тяжелое отечество наше неуклонно всей
массой двигается по наклонной плоскости, скрипит, разрушается. Впереди — катастрофа.
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но о выстреле он не думал, все-таки не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный день, голубое небо,
на площади, пред Зимним дворцом, коленопреклоненная толпа рабочих, а
на балконе дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник в золотой рясе, и над неподвижной, немой
массой людей плывут мудрые слова примирения.
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, — после сцены, внезапно разыгравшейся у входа в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку в основную
массу толпы влилась небольшая группа, человек сто молодежи, впереди шел остролицый человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая
на учительницу; человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся, вырос и взмахнул красным флагом
на коротенькой палке.
Очень пыльно было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел
на нее, как смотрят из окна вагона
на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей
массы города, прижавшегося
на берегу тихой, мутной реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались в его руках, как мыльные пузыри;
на секунду Самгин видел себя победителем, а в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось
на землю плотной, темно-синей
массой облаков, а в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее
на жерло печи, —
на этом солнце прыгали черненькие шарики.
«Интеллигенция армии, — думал он. — Интеллигенция, организующая
массу на защиту отечества».
Не торопясь отступала плотная
масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали
на землю и корчились, ползли, а многие ложились
на снег в позах безнадежно неподвижных.
Допустим, что только они действуют, опираясь не
на инстинкт самозащиты, а
на классовый инстинкт рабочей
массы.
Теперь он посмотрел
на ее голое плечо и разметанные по подушке рыжеватые волосы, соображая: как это она ухитряется причесывать гладко такую
массу волос? Впрочем, они у нее удивительно тонкие.
— Мы, люди, — начал он, отталкивая Берендеева взглядом, — мы, с моей точки зрения, люди,
на которых историей возложена обязанность организовать революцию, внести в ее стихию всю мощь нашего сознания, ограничить нашей волей неизбежный анархизм
масс…
Слова эти слушают отцы, матери, братья, сестры, товарищи, невесты убитых и раненых. Возможно, что завтра окраины снова пойдут
на город, но уже более густой и решительной
массой, пойдут
на смерть. «Рабочему нечего терять, кроме своих цепей».
— Что красивого в
массе воды, бесплодно текущей
на расстоянии шести десятков верст из озера в море? Но признается, что Нева — красавица, тогда как я вижу ее скучной. Это дает мне право думать, что ее именуют красивой для прикрытия скуки.
«Сколько ценнейших сил, упрямого учительства тратится
на эту полудикую, полуграмотную
массу людей. В сущности, они не столько помогают, как мешают жить».
«Здесь собрались представители тех, которые стояли
на коленях, тех, кого расстреливали, и те, кто приказывает расстреливать. Люди, в
массе, так же бездарны и безвольны, как этот их царь. Люди только тогда становятся силой, творящей историю, когда во главе их становится какой-нибудь смельчак, бывший поручик Наполеон Бонапарте. Да, — “так было, так будет”».
Допустим, что в процентном отношении к единокровной
массе евреев-шпионов больше, чем русских, это можно объяснить географически — евреи живут
на границе.
Очень успокаивало Самгина полное отсутствие монументальных городовых
на постах, успокаивало и то, что Невский проспект в это утро казался тише, скромнее, чем обычно, и не так глубоко прорубленным в сплошной
массе каменных домов.
Самгин смотрел
на плотную, празднично одетую
массу обывателей, — она заполняла украшенную молодыми березками улицу так же плотно, густо, как в Москве, идя под красными флагами, за гробом Баумана, не видным под лентами и цветами.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он видел, что монархисты двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят по наклонной плоскости, и в их движении есть что-то слепое, они, всей
массой, качаются со стороны
на сторону, толкают стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
Умело действуя
на инстинкт собственности,
на честолюбие, привлекает пролетариат интеллигентный, в качестве мелких акционеров, в дело обирания
масс.
Капитан Горталов, бывший воспитатель в кадетском корпусе, которому запретили деятельность педагога, солидный краевед, талантливый цветовод и огородник, худощавый, жилистый, с горячими глазами, доказывал редактору, что протуберанцы являются результатом падения твердых тел
на солнце и расплескивания его
массы, а у чайного стола крепко сидел Радеев и говорил дамам...
Круг все чаще разрывался, люди падали, тащились по полу, увлекаемые вращением серой
массы, отрывались, отползали в сторону, в сумрак; круг сокращался, — некоторые, черпая горстями взволнованную воду в чане, брызгали ею в лицо друг другу и, сбитые с ног, падали. Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то поднял ее
на руки, вынес из круга и погрузил в темноту, точно в воду.
И все-таки он был поражен, даже растерялся, когда, шагая в поредевшем хвосте толпы, вышел
на Дворцовую площадь и увидал, что люди впереди его становятся карликами. Не сразу можно было понять, что они падают
на колени, падали они так быстро, как будто невидимая сила подламывала им ноги. Чем дальше по направлению к шоколадной
массе дворца, тем более мелкими казались обнаженные головы людей; площадь была вымощена ими, и в хмурое, зимнее небо возносился тысячеголосый рев...
— Плохой ты актер, — сказал он и, подойдя к окну, открыл форточку. В темноте колебалась сероватая
масса густейшего снега, создавая впечатление ткани, которая распадается
на мелкие клочья. У подъезда гостиницы жалобно мигал взвешенный в снегу и тоже холодный огонек фонаря. А за спиною бормотал Лютов.
Они толпились
на вокзале, ветер гонял их по улицам, группами и по одному, они шагали пешком, ехали верхом
на лошадях и
на зеленых телегах, везли пушки, и всюду в густой, холодно кипевшей снежной
массе двигались, мелькали серые фигуры, безоружные и с винтовками
на плече, горбатые, с мешками
на спинах.
Кольцеобразное, сероватое месиво вскипало все яростнее; люди совершенно утратили человекоподобные формы, даже головы были почти неразличимы
на этом облачном кольце, и казалось, что вихревое движение то приподнимает его в воздух, к мутненькому свету, то прижимает к темной
массе под ногами людей.
Там, далеко,
на огромном поле, под грязноватой шапкой тумана, утвердилась плотно спрессованная, икряная
масса людей.
Пред ним снова встал сизый, точно голубь, человечек
на фоне льдистых стекол двери балкона. Он почувствовал что-то неприятно аллегорическое в этой фигурке, прилепившейся, как бездушная, немая деталь огромного здания, высоко над
массой коленопреклоненных, восторженно ревущих людей. О ней хотелось забыть, так же как о Лидии и о ее муже.
— Знаете, это все-таки — смешно! Вышли
на улицу, устроили драку под окнами генерал-губернатора и ушли, не предъявив никаких требований. Одиннадцать человек убито, тридцать два — ранено. Что же это? Где же наши партии? Где же политическое руководство
массами, а?
— Но, по вере вашей, Кутузов, вы не можете претендовать
на роль вождя. Маркс не разрешает это, вождей — нет, историю делают
массы. Лев Толстой развил эту ошибочную идею понятнее и проще Маркса, прочитайте-ка «Войну и мир».
Зато — как приятно стало через день, когда Клим, стоя
на палубе маленького парохода, белого, как лебедь, смотрел
на город, окутанный пышной
массой багряных туч.
— Вы знаете профессора Пыльникова? Да? Не правда ли — какой остроумный и талантливый? Осенью он приезжал к нам
на охоту… тут у нас
на озере
масса диких гусей…
«У меня температура, — вероятно, около сорока», — соображал Самгин, глядя
на фыркающий самовар; горячая медь отражала вместе с его лицом какие-то полосы, пятна, они снова превратились в людей, каждый из которых размножился
на десятки и сотни подобных себе, образовалась густейшая
масса одинаковых фигур, подскакивали головы, как зерна кофе
на горячей сковороде, вспыхивали тысячами искр разноцветные глаза, создавался тихо ноющий шумок…
Внизу в большой комнате они толпились, точно
на вокзале, плотной
массой шли к буфету; он сверкал разноцветным стеклом бутылок, а среди бутылок, над маленькой дверью, между двух шкафов, возвышался тяжелый киот, с золотым виноградом, в нем — темноликая икона; пред иконой, в хрустальной лампаде, трепетал огонек, и это придавало буфету странное сходство с иконостасом часовни.
Самгин простился со стариком и ушел, убежденный, что хорошо, до конца, понял его.
На этот раз он вынес из уютной норы историка нечто беспокойное. Он чувствовал себя человеком, который не может вспомнить необходимое ему слово или впечатление, сродное только что пережитому. Шагая по уснувшей улице, под небом, закрытым одноцветно серой
массой облаков, он смотрел в небо и щелкал пальцами, напряженно соображая: что беспокоит его?
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной
массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят
на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась
на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал
на людей острый холодок; в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть в узкое горло улицы, а сзади
на них все еще давила неисчерпаемая
масса, в сумраке она стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою реальность, и можно было думать, что это она дышит холодным ветром.
Его особенно занимали споры
на тему: вожди владеют волей
масс или
масса, создав вождя, делает его орудием своим, своей жертвой? Мысль, что он, Самгин, может быть орудием чужой воли, пугала и возмущала его. Вспоминалось толкование отцом библейской легенды о жертвоприношении Авраама и раздраженные слова Нехаевой...
— С утра хожу, смотрю, слушаю. Пробовал объяснять. Не доходит. А ведь просто: двинуться всей
массой прямо с поля
на Кремль, и — готово! Кажется, в Брюсселе публика из театра, послушав «Пророка», двинулась и — получила конституцию… Дали.
Впереди,
на черных холмах, сверкали зубастые огни трактиров; сзади, над
массой города, развалившейся по невидимой земле, колыхалось розовато-желтое зарево. Клим вдруг вспомнил, что он не рассказал Пояркову о дяде Хрисанфе и Диомидове. Это очень смутило его: как он мог забыть? Но он тотчас же сообразил, что вот и Маракуев не спрашивает о Хрисанфе, хотя сам же сказал, что видел его в толпе. Поискав каких-то внушительных слов и не найдя их, Самгин сказал...
Получалась как бы сплошная
масса лиц, одинаково сумрачно нахмуренных, и неровная, изломанная линия глаз, одинаково напряженно устремленных
на фигуру коричневого попика.