Неточные совпадения
Тут был подсудок Кроль, серьезный немец с рыжеватыми
баками, по странной случайности женатый
на русской поповне; был толстый городничий Дембский, последний представитель этого звания, так как вскоре должность «городничих» была упразднена; доктор Погоновский, добродушный человек с пробритым подбородком и длинными
баками (тогда это было распространенное украшение докторских
лиц), пан Богацкий, «секретарь опеки», получавший восемнадцать рублей в месяц и державший дом
на широкую ногу…
В левом углу зала отворилась высокая дверь, из нее, качаясь, вышел старичок в очках.
На его сером личике тряслись белые редкие
баки, верхняя бритая губа завалилась в рот, острые скулы и подбородок опирались
на высокий воротник мундира, казалось, что под воротником нет шеи. Его поддерживал сзади под руку высокий молодой человек с фарфоровым
лицом, румяным и круглым, а вслед за ними медленно двигались еще трое людей в расшитых золотом мундирах и трое штатских.
В этой улице его смущал больше всех исправник: в праздники он с полудня до вечера сидел у окна, курил трубку
на длиннейшем чубуке, грозно отхаркивался и плевал за окно. Борода у него была обрита, от висков к усам росли седые
баки, — сливаясь с жёлтыми волосами усов, они делали
лицо исправника похожим
на собачье. Матвей снимал картуз и почтительно кланялся.
Тут я заметил остальных. Это были двое немолодых людей. Один — нервный человек с черными
баками, в пенсне с широким шнурком. Он смотрел выпукло, как кукла, не мигая и как-то странно дергая левой щекой. Его белое
лицо в черных
баках, выбритые губы, имевшие слегка надутый вид, и орлиный нос, казалось, подсмеиваются. Он сидел, согнув ногу треугольником
на колене другой, придерживая верхнее колено прекрасными матовыми руками и рассматривая меня с легким сопением. Второй был старше, плотен, брит и в очках.
На другой день утром он стоял в кабинете исправника, смотрел круглыми глазами
на красное, в седых
баках, сердитое
лицо Вормса, бил себя кулаком в грудь против сердца и, захлебываясь новым для него чувством горечи и падения куда-то, рассказывал...
В первый день рождества Христова, встреченный далеко от родины, под тропиками, среди тепла, под ярко-голубым небом, с выси которого сверкало палящее солнце, матросы с утра приоделись по-праздничному: в чистые белые рубахи. Все побрились и подстриглись, и
лица у всех были торжественные. Не слышно было
на баке обычных шуток и смеха — это все еще будет после, а теперь матросы ожидали обедни.
На палубе появился крепкий и здоровый англичанин, с красным
лицом, опушенным рыжими
баками, с бритыми губами, в непромокаемом плаще, в высоких сапогах и с зюйд-весткой
на голове. Не спеша поднялся он
на мостик и, слегка поклонившись, стал у компаса в позе настоящего «морского волка».
Только всего и сказал, а как пришел это Кирюшкин от старшего офицера
на бак, смотрим — чудеса: совсем не куражится и какой-то в
лице другой стал…
Окончательно ошалевшие, оба боцмана юркнули из каюты с красными
лицами и удивленно выкаченными глазами. Они торопливо прошли кают-компанию, осторожно и
на цыпочках ступая по клеенке, и вновь получили дар слова только тогда, когда прибежали
на бак.
На верхней палубе,
на которой спали
на разостланных тюфячках матросы, занимая все ее пространство от мостика и до
бака, вырисовывались сотни красных, загорелых грубоватых и добродушных
лиц, покрытых масляным налетом. Им сладко спалось
на воздухе под освежительным дыханием благодатного ветерка. Раздавался дружный храп
на все лады.
Однако разговор кое-как шел и, верно, продолжался бы долее ввиду решительного нежелания гостей отойти от стола с закуской, если бы капитан не пригласил их садиться за стол и не усадил королеву между собой и доктором Федором Васильевичем, чем вызвал, как показалось Володе, быть может, и слишком самонадеянно, маленькую гримаску
на лице королевы, не имевшей, по всей вероятности, должного понятия о незначительном чине Володи, обязывающем его сесть
на конце стола, который моряки называют «
баком», в отличие от «кормы», где сидят старшие в чине.
Старик-капитан, высокий, худой, горбоносый южанин из Марселя, с бронзовым, подвижным и энергичным
лицом, опушенным заседевшими
баками, и эспаньолкой,
на другой же вечер мог рассказать в кают-компании обстоятельства крушения своего трехмачтового барка «L’hirondelle» («Ласточка»).
А время летело незаметно в этих обрывистых разговорах, недавних воспоминаниях, грустных взглядах и вздохах. И по мере того как оно уходило, напоминая о себе боем колокола
на баке, отбивающего склянки,
лица провожавших все делались серьезнее и грустнее, а речи все короче и короче.
Первый был человек, которому
на вид казалось лет за сорок, с серьезным выражением умного
лица, проницательным взглядом серых глаз, смотревших сквозь золотые очки в толстой оправе, с гладко выбритым подбородком и небольшими, но густыми усами и
баками. Он был светлый шатен, и легкая, чуть заметная седина пробивалась
на висках его гладко зачесанных назад без пробора волос.
— Как с собой, ma chere? — воззрился
на нее муж — мужчина лет сорока пяти, с полным
лицом и красивыми, выхоленными
баками и усами, в которых пробивалась седина. Жидкие волосы
на голове тоже были с проседью.
Впрочем, и по наружности он казался моложе своих лет, время — этот, по выражению поэта, злой хищник, — несмотря
на бурно проведенную юность и
на постоянное настоящее прожигание жизни, как бы жалело, положить свою печать
на это красивое, выразительное
лицо, украсить сединою эти черные, шелковистые кудри и выхоленные усы и
баки и заставить потускнеть эти большие блестящие глаза.
Несмотря
на кажущийся контраст, в
лицах обеих дам было что-то родственное. Мужчины были также своего рода контрастами — один блондин, с реденьками чиновничьими
баками и геммороидальным
лицом истого петербуржца, другой темный шатен, с небольшой окладистой бородкой, с энергичным выражением
лица и проницательным взглядом карих глаз, блестевших из-под очков в золотой оправе.