Неточные совпадения
Солдат слегка притопывал.
И слышалось, как стукалась
Сухая
кость о
кость,
А Клим молчал: уж двинулся
К служивому
народ.
Все дали: по копеечке,
По грошу,
на тарелочках
Рублишко набрался…
Впрочем, простой
народ, работающий
на воздухе, носит плетенные из легкого тростника шляпы, конической формы, с преширокими полями.
На Яве я видел малайцев, которые покрывают себе голову просто спинною
костью черепахи.
Да у кого они переняли? — хотел было я спросить, но вспомнил, что есть у кого перенять: они просвещение заимствуют из Китая, а там,
на базаре, я видел непроходимую кучу
народа, толпившегося около другой кучи сидевших
на полу игроков, которые кидали, помнится,
кости.
Пел и веселые песни старец и повоживал своими очами
на народ, как будто зрящий; а пальцы, с приделанными к ним
костями, летали как муха по струнам, и казалось, струны сами играли; а кругом
народ, старые люди, понурив головы, а молодые, подняв очи
на старца, не смели и шептать между собою.
— Гггааа! Что вы этим хотите сказать? То, что Москва сберегла свою физиономию; то, что по ней можно читать историю
народа; то, что она строена не по плану присяжного архитектора и взведена не
на человеческих
костях; то, что в ней живы памятники великого прошлого; то, что…
— Товарищи! Говорят,
на земле разные
народы живут — евреи и немцы, англичане и татары. А я — в это не верю! Есть только два
народа, два племени непримиримых — богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят, а поглядите, как богатые французы, немцы, англичане обращаются с рабочим
народом, так и увидите, что все они для рабочего — тоже башибузуки,
кость им в горло!
«Пожалте сюда, поглядите-ка, хитра купецкая политика. Не хлыщ, не франт, а миллионный фабрикант попить, погулять охочий
на труд
на рабочий. Видом сам авантажный, вывел корпус пятиэтажный, ткут, снуют да мотают, все
на него работают. А народ-то фабричный, ко всему привычный,
кости да кожа, да испитая рожа. Плохая кормежка, да гнилая одежка, подводит живот да бока у фабричного паренька.
— Ни тебя не видно, батюшка, ни супротивника твоего! — сказал он, бледнея, — видна площадь,
народу полна; много голов
на кольях торчит; а в стороне костер догорает и человеческие
кости к столбу прикованы!
— Всё не то, всё не то, — говорила она, — не маните добрый
народ медом
на остром ноже, — ему комплименты лишнее. Проще всё надо: дайте ему наесться, в бане попариться да не голому
на мороз выйти. О
костях да о коже его позаботитесь, а тогда он сам за ум возьмется.
Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину,
народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о
народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и прочее и прочее, и я говорю обо всем, тороплюсь, меня со всех сторон подгоняют, сердятся, я мечусь из стороны в сторону, как лисица, затравленная псами, вижу, что жизнь и наука все уходят вперед и вперед, а я все отстаю и отстаю, как мужик, опоздавший
на поезд, и в конце концов чувствую, что я умею писать только пейзаж, а во всем остальном я фальшив, и фальшив до мозга
костей.
Всё, что есть
на земле и в памяти твоей, всё
народом создано, а белая эта
кость только шлифовала работу его…
Народу-то в трактире никого еще не было, так буфетчик сказывал, что они
на безлюдье счеты потребовали и долго считали да
костями стучали, а говорили все шепотом.
—
Кости такие не бывают, — сказал мой сожитель, указывая
на то место скелета, где должен быть таз. — Вообще, знаете ли, духовная пища, которую подают
народу, не первого сорта, — добавил он и испустил носом протяжный, очень печальный вздох, который должен был показать мне, что я имею дело с человеком, знающим толк в духовной пище.