Неточные совпадения
Меж тем
на палубе у грот-мачты, возле бочонка, изъеденного червем, с сбитым
дном, открывшим столетнюю темную благодать, ждал уже весь экипаж. Атвуд стоял; Пантен чинно сидел, сияя, как новорожденный. Грэй поднялся вверх, дал знак оркестру и, сняв фуражку, первый зачерпнул граненым стаканом, в песне золотых
труб, святое вино.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами,
на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый
день смотрел в
трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками
на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только.
На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
— Так бы, да не так вышло: с того времени покою не было теще. Чуть только ночь, мертвец и тащится. Сядет верхом
на трубу, проклятый, и галушку держит в зубах.
Днем все покойно, и слуху нет про него; а только станет примеркать — погляди
на крышу, уже и оседлал, собачий сын,
трубу.
По зимам охотники съезжались в Москву
на собачью выставку отовсюду и уже обязательно бывали
на Трубе. Это место встреч провинциалов с москвичами. С рынка они шли в «Эрмитаж» обедать и заканчивать
день или, вернее сказать, ночь у «Яра» с цыганскими хорами, «по примеру своих отцов».
Трактир «Собачий рынок» был не
на самой площади, а вблизи нее,
на Неглинном проезде, но считался
на Трубе. Это был грязноватый трактирчик-низок. В нем имелся так называемый чистый зал, по воскресеньям занятый охотниками. Каждая их группа
на этот
день имела свой дожидавшийся стол.
Дело оказалось простым:
на Лубянской площади был бассейн, откуда брали воду водовозы. Вода шла из Мытищинского водопровода, и по мере наполнения бассейна сторож запирал краны. Когда же нужно было наполнять Челышевский пруд, то сторож крана бассейна не запирал, и вода по
трубам шла в банный пруд.
Не доезжая верст пяти, «Первинка» чуть не села
на мель, речная галька уже шуршала по
дну, но опасность благополучно миновала. Вдали виднелись
трубы вальцовой мельницы и стеаринового завода, зеленая соборная колокольня и новое здание прогимназии. Галактион сам командовал
на капитанском мостике и сильно волновался. Вон из-за мыса выглянуло и предместье. Город отделялся от реки болотом, так что приставать приходилось у пустого берега.
Шаркали по крыше тоскливые вьюги, за дверью
на чердаке гулял-гудел ветер, похоронно пело в
трубе, дребезжали вьюшки,
днем каркали вороны, тихими ночами с поля доносился заунывный вой волков, — под эту музыку и росло сердце.
— Иду как-то великим постом, ночью, мимо Рудольфова дома; ночь лунная, молосная, вдруг вижу: верхом
на крыше, около
трубы, сидит черный, нагнул рогатую-то голову над
трубой и нюхает, фыркает, большой, лохматый. Нюхает да хвостом по крыше и возит, шаркает. Я перекрестила его: «Да воскреснет бог и расточатся врази его», — говорю. Тут он взвизгнул тихонько и соскользнул кувырком с крыши-то во двор, — расточился! Должно, скоромное варили Рудольфы в этот
день, он и нюхал, радуясь…
— Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях,
на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без
трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая изба, коли в одном из них всякий
день есть пустые шти!).
Ночью особенно было хорошо
на шахте. Все кругом спит, а паровая машина делает свое
дело, грузно повертывая тяжелые чугунные шестерни, наматывая канаты и вытягивая поршни водоотливной
трубы. Что-то такое было бодрое, хорошее и успокаивающее в этой неумолчной гигантской работе. Свои домашние мысли и чувства исчезали
на время, сменяясь деловым настроением.
На фабрике работа шла своим чередом. Попрежнему дымились
трубы, попрежнему доменная печь выкидывала по ночам огненные снопы и тучи искр, по-прежнему
на плотине в караулке сидел старый коморник Слепень и отдавал часы. Впрочем, он теперь не звонил в свой колокол
на поденщину или с поденщины, а за него четыре раза в
день гудел свисток паровой машины.
И
на другой
день появляется в «Советах и ответах» следующее: «Повару Оливье
на Трубу. Рябчики-то ваши куда как плохи, нельзя ли подавать посвежей. Узнает о том санитарная комиссия — протокол составит».
— Будут. Вот я так ни при чем останусь — это верно! Да, вылетел, брат, я в
трубу! А братья будут богаты, особливо Кровопивушка. Этот без мыла в душу влезет. А впрочем, он ее, старую ведьму, со временем порешит; он и именье и капитал из нее высосет — я
на эти
дела провидец! Вот Павел-брат — тот душа-человек! он мне табаку потихоньку пришлет — вот увидишь! Как приеду в Головлево — сейчас ему цидулу: так и так, брат любезный, — успокой! Э-э-эх, эхма! вот кабы я богат был!
Влезая
на печь и перекрестив дверцу в
трубе, она щупала, плотно ли лежат вьюшки; выпачкав руки сажей, отчаянно ругалась и как-то сразу засыпала, точно ее пришибла невидимая сила. Когда я был обижен ею, я думал: жаль, что не
на ней женился дедушка, — вот бы грызла она его! Да и ей доставалось бы
на орехи. Обижала она меня часто, но бывали
дни, когда пухлое, ватное лицо ее становилось грустным, глаза тонули в слезах и она очень убедительно говорила...
Пускаются в
дело все искусства от архитектуры до поэзии для воздействия
на души людей и для одурения их, и воздействие это происходит неперестающее. Особенно очевидна эта необходимость гипнотизирующего воздействия
на людей для приведения их в состояние одурения
на деятельности армии спасения, употребляющей новые, не привычные нам приемы
труб, барабанов, песней, знамен, нарядов, шествий, плясок, слез и драматических приемов.
Передонов не ходил в гимназию и тоже чего-то ждал. В последние
дни он все льнул к Володину. Страшно было выпустить его с глаз, — не навредил бы. Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою вспоминал Володина: где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему: облака плыли по небу, как стадо баранов, и между ними бегал Володин с котелком
на голове, с блеющим смехом; в дыме, вылетающем из
труб, иногда быстро проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая в воздухе.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в небе неустанно и деловито двигались
на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная
труба в морозный
день.
— С восторгом согласился, а
на другой же
день, рано утром, исчез.
Дня через три является опять, с своей маменькой. Со мной ни слова, и даже избегает, как будто боится. Я тотчас же понял, в чем штука. А маменька его такая прощелыга, просто через все медные
трубы прошла. Я ее прежде знавал. Конечно, он ей все рассказал. Я молчу и жду; они шпионят, и
дело находится немного в натянутом положении… Оттого-то я и тороплюсь.
«Вы, батюшка, то сообразите, — жалеючи объясняет мелкопоместный Сила Терентьич, — что у него каждый
день, по крайности, сотни полторы человек перебывает — ну, хоть по две рюмки
на каждого: сколько одного этого винища вылакают!» И точно, в предводительском доме с самого утра, что называется,
труба нетолченая.
Уж было темно, когда Лукашка вышел
на улицу. Осенняя ночь была свежа и безветрена. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся
на одной стороне площади. Из
труб избушек шел дым и, сливаясь с туманом, стлался над станицею. В окнах кое-где светились огни. Запах кизяка, чапры и тумана был разлит в воздухе. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее, чем
днем. Белые платки и папахи кучками виднелись в темноте около заборов и домов.
Два колена
трубы, пудов по двести каждая, виднелись
на дне долины в полуверсте от насыпи, такова была сила потока…
На дне насыпи была узкая, аршина в полтора диаметром, чугунная
труба — причина катастрофы.
—
На папертях грошики собираю… — гудела Матица равнодушно, как
труба. — За
делом к тебе пришла. Узнала от Перфишки, что у чиновника живёшь ты, и пришла…
— Бывает! — улыбаясь, сказал Грохотов. — Я этак-то спрятался однажды во двор, а там ещё страшнее. Так я
на крышу залез и до рассвета
дня сидел за
трубой. Человек человека должен опасаться, — закон природы…
В несколько
дней закосматевший Колесников, действительно похожий
на лешего, вдруг закрутился
на четырех шагах и загудел, как
труба в ночную вьюгу...
— Да, в самом
деле хорошо, — согласился Лаевский, которому понравился вид и почему-то, когда он посмотрел
на небо и потом
на синий дымок, выходивший из
трубы духана, вдруг стало грустно. — Да, хорошо! — повторил он.
Та музыкальная фраза, которая пленила меня среди лунных пространств, звучала теперь прямо в уши, и это было как в
день славы, после морской битвы у островов Ката-Гур, когда я, много лет спустя, выходил
на раскаленную набережную Ахуан-Скапа, среди золотых
труб и синих цветов.
Из высокой дымовой
трубы на фабрике изобретателя качающихся паровых цилиндров, доктора Альбана, уже третий
день не вылетает ни одной струи дыма; пронзительный фабричный свисток не раздается
на покрытых снегом полях;
на дворе сумерки; густая серая луна из-за горы поднимается тускло; деревья индевеют.
Артамонов молчал, тревожно наблюдая за сыном, ему казалось, что хотя Илья озорничает много, но как-то невесело, нарочно.
На крыше бани снова явились голуби, они, воркуя, ходили по коньку, а Илья и Павел, сидя у
трубы, часами оживлённо болтали о чём-то, если не гоняли голубей. Ещё в первые
дни по приезде сына отец предложил ему...
…Каждый
день,
на восходе солнца, когда пастух, собирая стадо, заунывно наигрывал
на длинной берестяной
трубе, — за рекою начинался стук топоров, и обыватели, выгоняя
на улицу коров, овец, усмешливо говорили друг другу...
Иногда, уставая от забот о
деле, он чувствовал себя в холодном облаке какой-то особенной, тревожной скуки, и в эти часы фабрика казалась ему каменным, но живым зверем, зверь приник, прижался к земле, бросив
на неё тени, точно крылья, подняв хвост
трубою, морда у него тупая, страшная,
днём окна светятся, как ледяные зубы, зимними вечерами они железные и докрасна раскалены от ярости.
— Ваше превосходительство, — опять выступила и ему одному вслух заговорила Байцурова, у нас что с
трубами свадьба, что и без
труб свадьба:
дело попом петое, и жена мужу нерушимый кус. Не наша воля
на то была, а ее да божья, что видим теперь ее здесь властной госпожой, а не невольною бранкою. Здесь холопы не доказчики, а жены нашего рода
на мужей не пόслухи. Она все
дело решила, и она, ваше превосходительство, ждет, что вы под руку ее к столу сведете.
На всех балах танцами распоряжался он, подавал музыкантам знак хлопаньем в ладоши, посреди воя
труб и визга скрипок кричал: «En avant deux!», или: «Grande chaine!», или «A vous, mademoiselle!», и то и
дело летал, стремительно скользя и шаркая, по зале, весь бледный и в поту.
И Екатерина
на троне!.. Уже
на бессмертном мраморе Истории изображен сей незабвенный
день для России: удерживаю порыв моего сердца описать его величие… Красота в образе воинственной Паллады!.. Вокруг блестящие ряды Героев; пламя усердия в груди их!.. Перед Нею священный ужас и Гений России!.. Опираясь
на Мужество. Богиня шествует — и Слава, гремя в облаках
трубою, опускает
на главу Ее венок лавровый!..
—
Дело в том, что о правом береге нам нечего и думать. Там мы увязнем и не выберемся до
трубы архангельской. Послушай, Клавдий Иванович. — Голос фельдшера вдруг задрожал теплым, глубоким тоном. — Послушай, ты не сердишься
на меня, что я потащил тебя сегодня в эту дурацкую поездку?
А бесконечная, упорная, неодолимая зима все длилась и длилась. Держались жестокие морозы, сверкали ледяные капли
на голых деревьях, носились по полям крутящиеся снежные вьюны, по ночам громко ухали, оседая, сугробы, красные кровавые зори подолгу рдели
на небе, и тогда дым из
труб выходил кверху к зеленому небу прямыми страшными столбами; падал снег крупными, тихими, безнадежными хлопьями, падал целые
дни и целые ночи, и ветви сосен гнулись от тяжести белых шапок.
Дело было летом; работа нетяжелая, снегу отгребать не надо, да и поезды
на той дороге редко. Обойдет Семен свою версту два раза в сутки, кое-где гайки попробует подвинтить, щебенку подровняет, водяные
трубы посмотрит и идет домой хозяйство свое устраивать. В хозяйстве только у него помеха была: что ни задумает сделать, обо всем дорожного мастера проси, а тот начальнику дистанции доложит; пока просьба вернется, время и ушло. Стали Семен с женою даже скучать.
Случилось это летом, в знойный
день.
По мостовой широкими клубами
Вилася пыль. От
труб высоких тень
Ложилася
на крышах полосами,
И пар с камней струился. Сон и лень
Вполне Симбирском овладели; даже
Катилась Волга медленней и глаже.
В саду, в беседке темной и сырой,
Лежал полураздетый наш герой
И размышлял о тайне съединенья
Двух душ, — предмет достойный размышленья.
Корней рассказал матери, по какому
делу заехал, и, вспомнив про Кузьму, пошел вынести ему деньги. Только он отворил дверь в сени, как прямо перед собой он увидал у двери
на двор Марфу и Евстигнея. Они близко стояли друг от друга, и она говорила что-то. Увидав Корнея, Евстигней шмыгнул во двор, а Марфа подошла к самовару, поправляя гудевшую над ним
трубу.
Никита не отвечал, и старик понял, что забрили, и не стал расспрашивать. Они вышли из управы
на улицу. Был ясный, морозный
день. Толпа мужиков и баб, приехавших с молодежью, стояла в ожидании. Многие топтались и хлопали руками; снег хрустел под лаптями и сапогами. Пар валил от закутанных голов и маленьких лохматых лошаденок; дым поднимался из
труб городка прямыми высокими столбами.
Заволжанин без горячего спать не ложится, по воскресным
дням хлебает мясное, изба у него пятистенная, печь с
трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то «
на Горах» [«Горами» зовут правую сторону Волги.].
К часу
дня уже длинная линия горевших домов отняла у пожарной команды возможность действовать совокупными силами в одном каком-нибудь пункте, тем более, что надо было отряжать
трубы на противоположную сторону Лиговки, где в нескольких местах беспрестанно начинало гореть, но распространение огня предупреждалось усилиями частью пожарной команды, а частью и самих жителей.
Через четыре
дня «Коршун», попыхивая дымком из своей белой горластой
трубы, приближался ранним утром к берегам Англии, имея
на грот-брам-стеньге флаг, призывающий лоцмана для входа в устье Темзы и следования затем по реке до Гревзенда, небольшого городка в двухчасовом расстоянии от Лондона.
Малиновые переливы вечерней зари, сливаясь с ясным темно-синим небосклоном, с каждой минутой темнели. Ярко сверкают в высоте поднебесной звезды, и дрожат они
на плесу, отражаясь в тихой воде; почернел нагорный берег, стеной поднимаясь над водою; ярчей разгорелись костры коноводов и пламенные столбы из
труб стального завода, а вдали виднеется ярманка, вся залитая огнями. То и
дело над нею вспыхивает то белое, то алое, то зеленое зарево потешных огней, что жгут
на лугах, где гулянья устроены.
В это время случилось событие, которое развеселило стрелков
на весь
день. Оттого ли, что Вихров толкнул
трубу, или сам Марунич неосторожным движением качнул ее, но только
труба вдруг повернулась вдоль своей продольной оси и затем покатилась по намывной полосе прибоя, сначала тихо, а потом все скорее и скорее. С грохотом она запрыгала по камням; с того и другого конца ее появились клубы ржавой пыли. Когда
труба достигла моря, ее встретила прибойная волна и обдала брызгами и пеной.
— И что вас это так удивляет? — сказал Филетер Иванович, заметив смущение
на лице Синтяниной, — разве же она
на самом
деле не хозяйка? Не все ли равно, «и с
трубами свадьба, и без
труб свадьба». Но эта «беструбная свадьба» не успокоила его собеседницу, и та только пытала себя: зачем они бравируют? Горданов, по-видимому, просто щеголяет Ларой, но она…
Поезд летел, грохотал и подскакивал
на смычках рельсов: Висленев все смотрел
на дым,
на искры и начал думать: почему не предотвратят этих искр? Почему
на трубе локомотива не устроят какого-нибудь искрогасителя? И вдруг встрепенулся, что ему до этого совсем нет никакого
дела, а что гораздо важнее найти средство, как бы не досталось все Кюлевейну, и чуть только он пораздумал над этим, как сейчас же ему показалось, что искомое средство есть и что он его даже нашел.
Я помню, как, перед самым смотровым
днем, музыканты принесли к нам
на двор старые, измятые и изломанные инструменты и вместо них взяли из высокой каменной кладовой блестящие новые
трубы,
на которых тут же и сыграли перед окнами матери «Коль славен наш господь в Сионе».
Кричать в
трубу — значило призывать тех, кого хотелось видеть. В приемные
дни это явление чаще других наблюдалось в классе. Влезет та или другая девочка
на табуретку и кричит в открытую вьюшку свое обращение к родным.