Неточные совпадения
Посередине трещал огонек, разложенный
на земле, и
дым, выталкиваемый обратно ветром из отверстия в крыше, расстилался вокруг такой густой пеленою, что я долго не мог осмотреться; у огня сидели
две старухи, множество детей и один худощавый грузин, все в лохмотьях.
И в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
Ей сердце громче говорит.
Она его не будет видеть;
Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего;
Поэт погиб… но уж его
Никто не помнит, уж другому
Его невеста отдалась.
Поэта память пронеслась,
Как
дым по небу голубому,
О нем
два сердца, может быть,
Еще грустят…
На что грустить?..
На Неве было холоднее, чем
на улицах, бестолково метался ветер, сдирал снег, обнажая синеватые лысины льда, окутывал ноги белым
дымом. Шли быстро, почти бегом, один из рабочих невнятно ворчал, коротконогий, оглянувшись
на него раза
два, произнес строго, храбрым голосом...
Он видел, как в прозрачном облаке
дыма и снега кувыркалась фуражка; она первая упала
на землю, а за нею падали, обгоняя одна другую, щепки, серые и красные тряпки;
две из них взлетели особенно высоко и, легкие, падали страшно медленно, точно для того, чтоб навсегда остаться в памяти.
Четверо крупных людей умеренно пьют пиво, окутывая друг друга
дымом сигар; они беседуют спокойно, должно быть, решили все спорные вопросы. У окна
два старика, похожие друг
на друга более, чем братья, безмолвно играют в карты. Люди здесь угловаты соответственно пейзажу. Улыбаясь, обнажают очень белые зубы, но улыбка почти не изменяет солидно застывшие лица.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и
дымом в виде винта, собаку «en face», похожую
на скамью, деревцо с
двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Поднявшись по лестнице во второй этаж, они прошли куда-то направо, откуда доносился гул споривших голосов. Большая комната, затянутая табачным
дымом, с длинным столом посредине, походила
на железнодорожный буфет.
На столе кипело
два самовара, стояла чайная посуда, а кругом стола разместились представители местного самоуправления.
Потом, как-то не памятно, я очутился в Сормове, в доме, где всё было новое, стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в
двух комнатах
на улицу окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним окном
на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал
дым по всему селу, всегда у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок...
— Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях,
на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и
дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка
два или три (счастливая изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!).
Не успеет, бывало, Бахарев, усевшись у двери, докурить первой трубки, как уже вместо беспорядочных облаков
дыма выпустит изо рта стройное, правильное колечко, что обыкновенно служило несомненным признаком, что Егор Николаевич ровно через
две минуты встанет, повернет обратно ключ в двери, а потом уйдет в свою комнату, велит запрягать себе лошадей и уедет дня
на два,
на три в город заниматься делами по предводительской канцелярии и дворянской опеке.
Угомонившись от рассказов, я заметил, что перед матерью был разведен небольшой огонь и курились две-три головешки,
дым от которых прямо шел
на нее.
— Позвольте, я сам буду допрашивать и писать, — сказал он, почти насильно вырывая у Миротворского перо и садясь писать: во-первых, в осмотре он написал, что подлобники хотя и были раскиданы, но домовладелец объяснил, что они у него всегда так лежат, потому что
на них молятся его домашние, что ладаном хотя и пахнуло, но
дыма, который бы свидетельствовал о недавнем курении, не было, — в потолке
две тесины, по показанию хозяина, были не новые.
Матвей ждал
Дыму, но
Дыма с ирландцем долго не шел. Матвей сел у окна, глядя, как по улице снует народ, ползут огромные, как дома, фургоны, летят поезда.
На небе, поднявшись над крышами, показалась звезда. Роза, девушка, дочь Борка, покрыла стол в соседней комнате белою скатертью и поставила
на нем свечи в чистых подсвечниках и
два хлеба прикрыла белыми полотенцами.
Матвей даже разинул рот от удивления, и
два приятеля с полминуты молча глядели друг
на друга. Потом
Дыма отвел глаза и сказал...
А в это время
два других матроса сразу двинули мостки, сшибли с ног
Дыму, отодвинули Матвея и выволокли мостки
на пристань.
— Ну, какая идет там жарня! — сказал Зарядьев, смотря
на противуположный берег речки, подернутый густым
дымом, сквозь которого прорывались беспрестанно яркие огоньки. — Ненадолго наших
двух рот станет. Да что с тобой, Сицкой, сделалось? — продолжал он, обращаясь к одному молодому прапорщику. —
На тебе лица нет! Помилуй, разве ты в первый раз в деле?
Увидел в синем
дыму лицо молящейся матери и сперва удивился: «Как она сюда попала?» — забыл, что всю дорогу шел с нею рядом, но сейчас же понял, что и это нужно, долго рассматривал ее строгое, как бы углубленное лицо и также одобрил: «Хорошая мама: скоро она так же будет молиться надо мною!» Потом все так же покорно Саша перевел глаза
на то, что всего более занимало его и все более открывало тайн:
на две желтые, мертвые, кем-то заботливо сложенные руки.
Тенорист опять захихикал, кашлянул и отмахнулся рукою от налегшей
на него струи сигарного
дыма. Из толпы высунулись вперед
две шершавенькие мордочки, оскалили зеленые зубы и также захохотали.
Я случайно взглянул
на Истомина: он сидел вытянув ноги и сложив их одну
на другую; сигару свою он держал между
двумя пальцами правой руки и медленно пускал тоненькую струйку синего табачного
дыма прямо в нос тенористому дьякону.
Прямой, высокий, вызолоченный иконостас был уставлен образами в 5 рядов, а огромные паникадила, висящие среди церкви, бросали сквозь
дым ладана таинственные лучи
на блестящую резьбу и усыпанные жемчугом оклады; задняя часть храма была в глубокой темноте; одна лампада, как запоздалая звезда, не могла рассеять вокруг тяготеющие тени; у стены едва можно было различить бледное лицо старого схимника, лицо, которое вы приняли бы за восковое, если б голова порою не наклонялась и не шевелились губы; черная мантия и клобук увеличивали его бледность и руки, сложенные
на груди крестом, подобились тем
двум костям, которые обыкновенно рисуются под адамовой головой.
Но прошло недели
две, и страх пред охотником снова обнял Артамонова чадным
дымом. В воскресенье, осматривая лес, купленный у Воропонова
на сруб, Яков увидал Носкова, он пробирался сквозь чащу, увешанный капканами, с мешком за спиною.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто
на улицу, определяя его
на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто
на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в
две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь
дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Две звезды большие сторожами в небесах идут. Над горой в синем небе чётко видно зубчатую стену леса, а
на горе весь лес изрублен, изрезан, земля изранена чёрными ямами. Внизу — завод жадно оскалил красные зубы: гудит, дымит, по-над крышами его мечется огонь, рвётся кверху, не может оторваться, растекается
дымом. Пахнет гарью, душно мне.
Дымов быстро выпил стакан чаю, взял баранку и, кротко улыбаясь, пошел
на станцию. А икру, сыр и белорыбицу съели
два брюнета и толстый актер.
На второй день Троицы после обеда
Дымов купил закусок и конфет и поехал к жене
на дачу. Он не виделся с нею уже
две недели и сильно соскучился. Сидя в вагоне и потом отыскивая в большой роще свою дачу, он все время чувствовал голод и утомление и мечтал о том, как он
на свободе поужинает вместе с женой и потом завалится спать. И ему весело было смотреть
на свой сверток, в котором были завернуты икра, сыр и белорыбица.
Рославлев-старший. Стойте, я ни за что не отвечаю. Добрый путь! Вы великий импровизатор! Я ни за что не ручаюсь, полчаса бывают иногда важнее года в судьбе человека, решают ее
на всю жизнь, и самые твердые, неломкие намерения разбиваются вдребезги, как детские игрушки. Прах и
дым — всё наше мужество. Еще
два слова об вашей сестре!
За ним таким же способом слез паломник Стуколов, потом молчаливый купец Дюков, за ними
два работника. Не вдруг прокашлялись наезжие гости, глотнувши
дыма. Присев
на полу, едва переводили они дух и протирали поневоле плакавшие глаза.
За аулом, пониже, гора, и через нее еще
две горы, по ним лес; а промеж
двух гор синеется ровное место, а
на ровном месте, далеко-далеко, точно
дым стелется.
Горный хребет с зубчатым гребнем был изрезан глубокими барранкосами и ледопадами. У подножья ближайшей сопки виднелись
два небольших темных пятна. Они передвигались. Это были лоси. Услышав звуки человеческих голосов и увидев
дым на биваке, осторожные животные проворно скрылись в березняке.
День клонился к вечеру. Солнце только что скрылось за горами и посылало кверху свои золотисто-розовые лучи.
На небе в самом зените серебрились мелкие барашковые облака. В спокойной воде отражались лесистые берега. Внизу у ручейка белели
две палатки, и около них горел костер. Опаловый
дым тонкой струйкой поднимался кверху и незаметно таял в чистом и прохладном воздухе.
Ровно в полночь хозяин Ахинеев прошел в кухню поглядеть, всё ли готово к ужину. В кухне от пола до потолка стоял
дым, состоявший из гусиных, утиных и многих других запахов.
На двух столах были разложены и расставлены в художественном беспорядке атрибуты закусок и выпивок. Около столов суетилась кухарка Марфа, красная баба с двойным перетянутым животом.
Через низкие ограды садов, пригнувшись, скакали всадники в папахах, трещали выстрелы, от хуторов бежали женщины и дети. Дорогу пересек черный, крючконосый человек с безумным лицом, за ним промчались
два чеченца с волчьими глазами. Один нагнал его и ударил шашкой по чернокудрявой голове, человек покатился в овраг. Из окон убогих греческих хат летел скарб,
на дворах шныряли гибкие фигуры горцев. Они увязывали узлы, навьючивали
на лошадей. От
двух хат
на горе черными клубами валил
дым.
Иван Захарыч пустил кольчики
дыма вслед
двух разночинцев, полетевших спасать заказник. Саня в сильном смущении опустилась
на скамью.
Артиллеристы с некоторым соперничеством перед пехотными разложили свой костер, и хотя он уже так разгорелся, что
на два шага подойти нельзя было, и густой черный
дым проходил сквозь обледенелые ветви, с которых капли шипели
на огне и которые нажимали
на огонь солдаты, снизу образовывались угли, и помертвелая белая трава оттаивала кругом костра, солдатам все казалось мало: они тащили целые бревна, подсовывали бурьян и раздували все больше и больше.
На юге поднимались густые клубы
дыма от подожженных нами складов
на Фушунской ветке. Пушки гремели. Прошел мимо Каспийский полк. Прошли, шатаясь,
два пьяных, исхудалых солдата, с глазами, красными от водки, пыли и усталости.
Мы переступили порог гостиной. Табачный
дым и чад ходили по комнате волнами. Я увидала прежде всего фигуру совершенно растерзанной женщины… Она плясала и что-то такое рычала. Пением нельзя назвать таких звуков. Распущенные волосы падали
на сухие плечи; платье совсем свалилось. Кругом несколько таких же фигур,
два солдата, пьяный мастеровой, а в углу, направо от двери, ободранный старик с гитарой.
Около
двух тысяч народу сгорело живьем. Митрополит Макарий едва не задохся в
дыму в Успенском соборе, откуда он собственными руками вынес образ Богородицы, написанный святителем Петром. Владыка в сопровождении протопопа Гурия, несшего Кормчую книгу, взошел
на Тайницкую башню, охваченную густым
дымом. Макария стали спускать с башни
на канате
на Москворецкую набережную, но канат оборвался и владыка упал и так ушибся, что едва пришел в себя и был отнесен в Новоспасский монастырь.
— Приехал я, в доме у них
дым коромыслом, — повествовал старик, сидя с трубкой в зубах
на диване своего кабинета, сидевшему перед ним смертельно бледному сыну, —
два доктора.
Сквозь
дым, по избе расстилавшийся, можно было еще различить доску
на двух пнях, заменявшую стол,
на ней чашу с какою-то похлебкою, тут же валяную белую шапку и топор, раскиданную по земле посуду, корыто для корма свиней, в углу развалившуюся свинью с семьею новорожденных, а около стола самого хозяина-латыша, вероятно только что пришедшего с ночного дозора, и жену его.
Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и
два облака
дыма заколебались
на площади.
Потом, когда
дым застлал всё поле, в этом
дыму двинулись (со стороны французов) справа
две дивизии Дессе и Компана
на флеши, и слева полки вице-короля,
на Бородино.
От Шевардинского редута,
на котором стоял Наполеон, флеши находились
на расстоянии версты, а Бородино более чем в
двух верстах расстояния по прямой линии, и потому Наполеон не мог видеть того, чтò происходило там, тем более что
дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность.
В кабинете, полном
дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел
на отоманке между
двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то
на один бок, то
на другой, с видимым удовольствием смотрел
на куривших и слушал разговор
двух соседей своих, которых он стравил между собой.