Неточные совпадения
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии в этом быстром, видимом стремлении судна,
на котором не мечется из угла в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит в бездействии, скрестив руки
на груди, человек, с
покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
— Не об том я. Не нравится мне, что она все одна да одна, живет с срамной матерью да хиреет. Посмотри,
на что она похожа стала! Бледная, худая да хилая, все
на грудь жалуется. Боюсь я, что и у ней та же болезнь, что у
покойного отца. У Бога милостей много. Мужа отнял, меня разума лишил — пожалуй, и дочку к себе возьмет. Живи, скажет, подлая, одна в кромешном аду!
Он с ясностью представил себе
покойное, надменное лицо фон Корена, его вчерашний взгляд, рубаху, похожую
на ковер, голос, белые руки, и тяжелая ненависть, страстная, голодная, заворочалась в его
груди и потребовала удовлетворения.
«Ладанку эту
покойный мой друг носил постоянно
на груди и скончался с нею. В ней находится одна ваша записка к нему, совершенно незначительная по содержанию; вы можете прочесть ее. Он носил ее потому, что любил вас страстно, в чем он признался мне только накануне своей смерти. Теперь, когда он умер, почему вам не узнать, что и его сердце вам принадлежало?»
Петрин. Какое дело? (Бьет себя по
груди.) А кто, позвольте вас спросить, первым другом
покойного генерал-майора был? Кто ему глаза
на смертном одре закрыл?
У тебя в
груди птичка, а у меня жаба. Двадцать тысяч скандалов! Шиманский продал свой лес
на сруб… Это раз! Елена Андреевна бежала от мужа, и теперь никто не знает, где она. Это два! Я чувствую, что с каждым днем становлюсь все глупее, мелочнее и бездарнее… Это три! Вчера я хотел рассказать тебе, но не мог, не хватило храбрости. Можешь меня поздравить. После
покойного Егора Петровича остался дневник. Этот дневник
на первых порах попал в руки Ивана Иваныча, я был у него и прочел раз десять…
— Вот, Нина, — сказал он, снимая с
груди своей маленький золотой медальон, — носи
на память о твоем папе и о
покойном деде.
— А я так очень несчастна, страшно несчастна, Юлико! — вырвалось у меня, и вдруг я разрыдалась совсем по-детски, зажимая глаза кулаками, с воплями и стонами, заглушаемыми подушкой. Я упала
на изголовье больного и рыдала так, что, казалось,
грудь моя разорвется и вся моя жизнь выльется в этих слезах. Плача, стеная и всхлипывая, я рассказала ему, что папа намерен жениться, но что я не хочу иметь новую маму, что я могу любить только мою
покойную деду и т. д., и т. д.
Он не продрался к середине. Издали увидал он лысую голову коренастого старика в очках, с густыми бровями. Его-то он и искал для счету, хотел убедиться — окажутся ли налицо единомышленники
покойного. Вправо от архиерея стояли в мундирах, тщательно причесанные, Взломцев и Краснопёрый. У обоих низко
на грудь были спущены кресты, у одного Станислава, у другого Анны.
Ни вздоха не вырвалось из этой молодой девичьей
груди, ни слезинки не появилось в этих прекрасных, но холодных, как сталь, глазах. Тело положили в гроб, поставили
на телегу и повезли в Москву. За ними двинулся туда и Кудиныч с семьей
покойного.
На вид
покойной нельзя было дать и двадцати лет. Высокая, стройная, с высокой
грудью, она лежала недвижимо, раскинув свои изящные, белые руки.
Денщик, который был свидетелем смерти Саши, говорил, что
покойный вбежал, — не садясь к столу, стоя написал эту строчку и сейчас же, стоя, выстрелил себе в
грудь и упал ему
на руки.
— Вы убили своих начальников, Богом и мною над вами поставленных, то все равно, что вы подняли руку
на меня. Удары, которые вы им наносили, — государь указал
на свою
грудь, — вы нанесли мне. Я поставил их начальниками над вами, а меня поставил Бог. Я отвечаю за вас Богу, а они отвечают мне! Хорошо вы чувствовали благодарность за попечения и милости
покойного брата моего. Но, по крайней мере, имеете ли вы в совести вашей полное раскаяние в совершенном вами преступлении?