Неточные совпадения
Анна Андреевна. Поди прочь отсюда! слышишь: прочь, прочь! И
не смей
показываться на глаза.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее
глазами до тех пор, пока
не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась
на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку
на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то
не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото
показалось досадным.
И, перебирая события последних дней, ей
казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной мысли: и то, что он вчера обедал
не дома, и то, что он настоял
на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь, и то, что даже теперь шел к ней
не один, как бы избегая свиданья с
глазу на глаз.
Она довольно долго, ничего
не отвечая, вглядывалась в него и, несмотря
на тень, в которой он стоял, видела, или ей
казалось, что видела, и выражение его лица и
глаз.
«Нет, неправду
не может она сказать с этими
глазами», подумала мать, улыбаясь
на ее волнение и счастие. Княгиня улыбалась тому, как огромно и значительно
кажется ей, бедняжке, то, что происходит теперь в ее душе.
Лицо ее
казалось усталым, и
не было
на нем той игры просившегося то в улыбку, то в
глаза оживления; но
на одно мгновение при взгляде
на него что-то мелькнуло в ее
глазах, и, несмотря
на то, что огонь этот сейчас же потух, он был счастлив этим мгновением.
Когда началась четырехверстная скачка с препятствиями, она нагнулась вперед и,
не спуская
глаз, смотрела
на подходившего к лошади и садившегося Вронского и в то же время слышала этот отвратительный, неумолкающий голос мужа. Она мучалась страхом зa Вронского, но еще более мучалась неумолкавшим, ей
казалось, звуком тонкого голоса мужа с знакомыми интонациями.
Раздевшись, она вошла в спальню, но
на лице ее
не только
не было того оживления, которое в бытность ее в Москве так и брызгало из ее
глаз и улыбки: напротив, теперь огонь
казался потушенным в ней или где-то далеко припрятанным.
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими
глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее
не на него, а
на Алексея Александровича; он видел свою, как ему
казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился
на диван в прежней позе и закрыл
глаза.
— Да, вот вам
кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же думает жениться, как я?… Ох!
не смотрели бы мои
глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах,
на бале»… — И князь, воображая, что он представляет жену, приседал
на каждом слове. — А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она в самом деле заберет в голову…
— Ах, мне всё равно! — сказала она. Губы ее задрожали. И ему
показалось, что
глаза ее со странною злобой смотрели
на него из-под вуаля. — Так я говорю, что
не в этом дело, я
не могу сомневаться в этом; но вот что он пишет мне. Прочти. — Она опять остановилась.
И при мысли о том, как это будет, она так
показалась жалка самой себе, что слезы выступили ей
на глаза, и она
не могла продолжать. Она положила блестящую под лампой кольцами и белизной руку
на его рукав.
—
На том свете? Ох,
не люблю я тот свет!
Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие
глаза на лице брата. — И ведь вот,
кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать
на лице, у которого нет
глаз? Долго я глядел
на него с невольным сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, и,
не знаю отчего, она произвела
на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось подозрение, что этот слепой
не так слеп, как оно
кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям…
Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Я закрыл
глаза руками и стал читать молитву,
не помню какую… Да, батюшка, видал я много, как люди умирают в гошпиталях и
на поле сражения, только это все
не то, совсем
не то!.. Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу
не вспомнила обо мне; а
кажется, я ее любил как отец… ну, да Бог ее простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?
— Эта княжна Мери прехорошенькая, — сказал я ему. — У нее такие бархатные
глаза — именно бархатные: я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее
глазах; нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца
не отражаются в ее зрачках. Я люблю эти
глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят… Впрочем,
кажется, в ее лице только и есть хорошего… А что, у нее зубы белы? Это очень важно! жаль, что она
не улыбнулась
на твою пышную фразу.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге
на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил;
казалось, дорога вела
на небо, потому что, сколько
глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало
на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское,
не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
На лице ее
не было никаких признаков безумия; напротив,
глаза ее с бойкою проницательностью останавливались
на мне, и эти
глаза,
казалось, были одарены какою-то магнетическою властью, и всякий раз они как будто бы ждали вопроса.
Она села против меня тихо и безмолвно и устремила
на меня
глаза свои, и
не знаю почему, но этот взор
показался мне чудно-нежен; он мне напомнил один из тех взглядов, которые в старые годы так самовластно играли моею жизнью.
Когда половой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как
казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак
не уступал другим губернским городам: сильно била в
глаза желтая краска
на каменных домах и скромно темнела серая
на деревянных.
Пестрый шлагбаум принял какой-то неопределенный цвет; усы у стоявшего
на часах солдата
казались на лбу и гораздо выше
глаз, а носа как будто
не было вовсе.
Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в лицо, стараясь высмотреть,
не видно ли какой усмешки
на губах его,
не пошутил ли он; но ничего
не было видно такого, напротив, лицо даже
казалось степеннее обыкновенного; потом подумал,
не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом посмотрел
на него пристально; но
глаза гостя были совершенно ясны,
не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в
глазах сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно
на одном и том же месте, как человек, который весело вышел
на улицу, с тем чтобы прогуляться, с
глазами, расположенными глядеть
на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего
не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, —
не платок ли? но платок в кармане;
не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все,
кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным вы никому
не давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои
не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему
не понравившееся. Крепости произвели,
кажется, хорошее действие
на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти
на сто тысяч рублей. Несколько минут он смотрел в
глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
Чичиков постарался объяснить, что его соболезнование совсем
не такого рода, как капитанское, и что он
не пустыми словами, а делом готов доказать его и,
не откладывая дела далее, без всяких обиняков, тут же изъявил готовность принять
на себя обязанность платить подати за всех крестьян, умерших такими несчастными случаями. Предложение,
казалось, совершенно изумило Плюшкина. Он, вытаращив
глаза, долго смотрел
на него и наконец спросил...
— Иной раз, право, мне
кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги
на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего
не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь
на диету, — ничуть
не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь
глазами и язык
не ворочается, как сова, сидишь, глядя
на всех, — право и эдак все.
Легкий головной убор держался только
на одних ушах и,
казалось, говорил: «Эй, улечу, жаль только, что
не подыму с собой красавицу!» Талии были обтянуты и имели самые крепкие и приятные для
глаз формы (нужно заметить, что вообще все дамы города N. были несколько полны, но шнуровались так искусно и имели такое приятное обращение, что толщины никак нельзя было приметить).
Дождь, однако же,
казалось, зарядил надолго. Лежавшая
на дороге пыль быстро замесилась в грязь, и лошадям ежеминутно становилось тяжелее тащить бричку. Чичиков уже начинал сильно беспокоиться,
не видя так долго деревни Собакевича. По расчету его, давно бы пора было приехать. Он высматривал по сторонам, но темнота была такая, хоть
глаз выколи.
Мими стояла, прислонившись к стене, и,
казалось, едва держалась
на ногах; платье
на ней было измято и в пуху, чепец сбит
на сторону; опухшие
глаза были красны, голова ее тряслась; она
не переставала рыдать раздирающим душу голосом и беспрестанно закрывала лицо платком и руками.
Бедная старушка, привыкшая уже к таким поступкам своего мужа, печально глядела, сидя
на лавке. Она
не смела ничего говорить; но услыша о таком страшном для нее решении, она
не могла удержаться от слез; взглянула
на детей своих, с которыми угрожала ей такая скорая разлука, — и никто бы
не мог описать всей безмолвной силы ее горести, которая,
казалось, трепетала в
глазах ее и в судорожно сжатых губах.
Серые и радужные кредитки,
не убранные со стола, опять замелькали в ее
глазах, но она быстро отвела от них лицо и подняла его
на Петра Петровича: ей вдруг
показалось ужасно неприличным, особенно ей, глядеть
на чужие деньги.
Она,
кажется, унимала его, что-то шептала ему, всячески сдерживала, чтоб он как-нибудь опять
не захныкал, и в то же время со страхом следила за матерью своими большими-большими темными
глазами, которые
казались еще больше
на ее исхудавшем и испуганном личике.
Старуха взглянула было
на заклад, но тотчас же уставилась
глазами прямо в
глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему
показалось даже в ее
глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что,
кажется, смотри она так,
не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
В щель, в
глаза его бил воздух — противно теплый, насыщенный запахом пота и пыли, шуршал куском обоев над головой Самгина.
Глаза его прикованно остановились
на светлом круге воды в чане, — вода покрылась рябью, кольцо света, отраженного ею, дрожало, а темное пятно в центре
казалось неподвижным и уже
не углубленным, а выпуклым. Самгин смотрел
на это пятно, ждал чего-то и соображал...
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа
на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по
глазам, все лицо Бориса дико выло,
казалось даже, что и
глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
— Чепуха какая, — задумчиво бормотал Иноков, сбивая
на ходу шляпой пыль с брюк. — Вам
кажется, что вы куда-то
не туда бежали, а у меня в
глазах — щепочка мелькает, эдакая серая щепочка, точно ею выстрелили, взлетела… совсем как жаворонок… трепещет. Удивительно, право! Тут — люди изувечены, стонут, кричат, а в память щепочка воткнулась. Эти штучки… вот эдакие щепочки… черт их знает!
Она задохнулась, видимо,
не в силах выговорить какое-то слово, ее смуглое лицо покраснело и даже вспухло,
на глазах показались слезы; перекинув легкое тело свое
на колени, она шептала...
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось,
глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он
не так жадно и много, как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел
на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и
казалось, что говорит он
не о том, что думает.
Самгин швырнул газету
на пол, закрыл
глаза, и тотчас перед ним возникла картина ночного кошмара, закружился хоровод его двойников, но теперь это были уже
не тени, а люди, одетые так же, как он, — кружились они медленно и
не задевая его; было очень неприятно видеть, что они — без лиц,
на месте лица у каждого было что-то, похожее
на ладонь, — они
казались троерукими. Этот полусон испугал его, — открыв
глаза, он встал, оглянулся...
Когда он, один, пил чай, явились Туробоев и Варавка, серые, в пыльниках; Варавка был похож
на бочку, а Туробоев и в сером, широком мешке
не потерял своей стройности, а сбросив с плеч парусину, он
показался Климу еще более выпрямленным и подчеркнуто сухим. Его холодные
глаза углубились в синеватые тени, и что-то очень печальное, злое подметил Клим в их неподвижном взгляде.
В кухне
на полу, пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и
казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее
на лицо себе,
на опухший
глаз; вода потекла по груди,
не смывая с нее темных пятен.
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел
на Клима, прищуривая темные, неласковые
глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу
казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга,
не видя,
не чувствуя никого больше.
Ему иногда
казалось, что оригинальность — тоже глупость, только одетая в слова, расставленные необычно. Но
на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова звучали неглупо, а признать их оригинальными —
не хотелось. Вставляя карандашом в кружки о и а
глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки ушами, щетиной волос и думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
— Нужно, чтоб дети забыли такие дни… Ша! — рявкнул он
на женщину, и она, закрыв лицо руками, визгливо заплакала. Плакали многие. С лестницы тоже кричали, показывали кулаки, скрипело дерево перил, оступались ноги, удары каблуков и подошв по ступеням лестницы щелкали, точно выстрелы. Самгину
казалось, что
глаза и лица детей особенно озлобленны, никто из них
не плакал, даже маленькие, плакали только грудные.
Он старался говорить
не очень громко, памятуя, что с годами суховатый голос его звучит
на высоких нотах все более резко и неприятно. Он избегал пафоса,
не позволял себе горячиться, а когда говорил то, что
казалось ему особенно значительным, — понижал голос, заметив, что этим приемом усиливает напряжение внимания слушателей. Говорил он сняв очки, полагая, что блеск и выражение близоруких
глаз весьма выгодно подчеркивает силу слов.
Он был сконфужен, смотрел
на Клима из темных ям под
глазами неприятно пристально, точно вспоминая что-то и чему-то
не веря. Лидия вела себя явно фальшиво и,
кажется, сама понимала это. Она говорила пустяки, неуместно смеялась, удивляла необычной для нее развязностью и вдруг, раздражаясь, начинала высмеивать Клима...
Повинуясь странному любопытству и точно
не веря доктору, Самгин вышел в сад, заглянул в окно флигеля, — маленький пианист лежал
на постели у окна, почти упираясь подбородком в грудь;
казалось, что он, прищурив
глаза, утонувшие в темных ямах, непонятливо смотрит
на ладони свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
Черные
глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы
показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа
на других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате
не тронул и
не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел
на Лидию,
не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
И зрачки его
глаз уже
не казались наклеенными
на белках, но как бы углубились в их молочное вещество, раскрашенное розоватыми жилками, — углубились, плавали в нем и светились как-то зловеще.
Кучер, благообразный, усатый старик, похожий
на переодетого генерала, пошевелил вожжами, — крупные лошади стали осторожно спускать коляску по размытой дождем дороге; у выезда из аллеи обогнали мужиков, — они шли гуськом друг за другом, и никто из них
не снял шапки, а солдат, приостановясь, развертывая кисет, проводил коляску сердитым взглядом исподлобья. Марина, прищурясь, покусывая губы, оглядывалась по сторонам, измеряя поля; правая бровь ее была поднята выше левой,
казалось, что и
глаза смотрят различно.