Неточные совпадения
Утром сели
на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли
встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в воде,
на отмелях. В третьем
классе,
на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова
встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми
классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и
на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и
на испанцев, и
на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Павел перешел в седьмой
класс и совсем уже почти стал молодым человеком: глаза его приняли юношеский блеск, курчавые волосы красиво падали назад,
на губах виднелись маленькие усики. В один день, когда он возвратился из гимназии, Ванька
встретил его, как-то еще глупее обыкновенного улыбаясь.
Нет Агатона! Он мчится
на всех парах в Петербург и уже с первой минуты чувствует себя угнетенным. Он равен всем; здесь, в этом вагоне, он находится точно в таких же условиях, как и все. В последний раз он путешествует в 1-м
классе и уже не слышит того таинственного шепота: это он! это помпадур! — который
встречал его появление в прежние времена!
Любовь Маякина в эту пору училась в пятом
классе какого-то пансиона, Фома часто
встречал ее
на улице, причем она всегда снисходительно кивала ему русой головкой в щегольской шапочке.
— Вы здесь, — произнесла она тихо. — Я буду откровенна перед вами: вам, верно, странными показались обстоятельства нашей
встречи. Неужели вы думаете, что я могу принадлежать к тому презренному
классу творений, в котором вы
встретили меня? Вам кажутся странными мои поступки, но я вам открою тайну: будете ли вы в состоянии, — произнесла она, устремив пристально
на его глаза свои, — никогда не изменить ей?
Семеня разбитыми ногами, директор, в сопровождении поспешившего его
встретить дежурного офицера, прошел в залу старшего, выпускного
класса и, поздоровавшись с воспитанниками, ставшими во фронт, подошел к одному коротко остриженному белокурому юнцу с свежим отливавшим здоровым румянцем, жизнерадостным лицом,
на котором, словно угольки, сверкали бойкие и живые карие глаза, и приветливо проговорил...
По-прежнему я был учителем и кумиром моей «девичьей команды». Она состояла из родных моих сестер, «белых Смидовичей» — Юли, Мани, Лизы, и «черных» — Ольги и Инны. Брат этих последних, Витя Малый, убоялся бездны классической премудрости, вышел из шестого
класса гимназии и учился в Казанском юнкерском училище. Дома бывал редко, и я его, при приездах своих
на каникулы, не
встречал. Подросли и тоже вошли в мою команду гимназист-подросток Петр и тринадцати-четырнадцатилетняя гимназисточка Маруся — «черные».
И тогда все люди в вагоне показались Юрасову злыми и чуждыми, и странно стало, что он сидит во II
классе на мягком пружинном диване, и с глухой тоской и злобой вспоминалось, как постоянно и всюду среди порядочных людей он
встречал эту иногда затаенную, а часто открытую, прямую вражду.