Неточные совпадения
Два
времени года, и то это так говорится, а в самом деле ни одного: зимой жарко, а летом знойно; а у вас там,
на «дальнем севере», четыре
сезона, и то это положено по календарю, а в самом-то деле их семь или восемь.
Казаков жил у своего друга, тамбовского помещика Ознобишина, двоюродного брата Ильи Ознобишина, драматического писателя и прекрасного актера-любителя, останавливавшегося в этом номере во
время своих приездов в Москву
на зимний
сезон.
С той поры он возненавидел Балашова и все мечтал объехать его во что бы то ни стало. Шли
сезоны, а он все приходил в хвосте или совсем последним. Каждый раз брал билет
на себя в тотализаторе — и это иногда был единственный билет
на его лошадь. Публика при выезде его
на старт смеялась, а во
время бега, намекая
на профессию хозяина, кричала...
На них лучшие картины получали денежные премии и прекрасно раскупались. Во
время зимнего
сезона общество устраивало «пятницы»,
на которые по вечерам собирались художники, ставилась натура, и они, «уставя брады свои» в пюпитры, молчаливо и сосредоточенно рисовали, попивая чай и перекидываясь между собой редкими словами.
В то
время, когда более счастливые товарки разъезжались по Москве, чтобы вступить в свет, в самом разгаре
сезона, за Ольгой приехала няня, переодела ее в «собственное» платье и увезла
на постоялый двор, где она остановилась.
Посредине сцены я устроил себе для развлечения трапецию, которая поднималась только во
время спектакля, а остальное
время болталась над сценой, и я поминутно давал
на ней акробатические представления, часто мешая репетировать, — и никто не смел мне замечание сделать — может быть, потому, что я за
сезон набил такую мускулатуру, что подступиться было рискованно.
Окончился
сезон. Мне опять захотелось простора и разгула. Я имел приглашение
на летний
сезон в Минск и Смоленск, а тут подвернулся старый знакомый, казак Боков, с которым я познакомился еще во
время циркового
сезона, и предложил мне ехать к нему
на Дон, под Таганрог. Оттуда мы поехали в Кабарду покупать для его коневодства производителей.
Зимний
сезон кончился. Мне предстояло или остаться в летнем помещении Кружка в Москве, или уехать в Смоленск. И я бы угодил в начавшийся тогда набор добровольцев в Сербию, что, наверное бы, для меня добром не кончилось, да опять случай подвернулся. Встретил я казака Бокова, с которым я познакомился еще в цирковые
времена, и позвал он меня к себе
на Дон.
Наша беседа с Н. В. Васильевым началась с воспоминаний о воронежском
сезоне, а потом стала общей. Особенно много знал о Воронеже старший, бывший в то
время приказчиком в книжном магазине и имевший большое знакомство. Во
время арестов в 1880 году книжный магазин закрыла полиция, а Назарушку вместе с его хозяином выслали
на родину.
Во
время сезона в Пензу то и дело приезжали, а то, может быть, вернее даже, приходили пешком разные Крокодиловы-Нильские, Таракановы-Вяземские, и каждому давались деньги добраться до Москвы. Обыкновенно все они стремились в Москву. А если объявлялись бывшие сослуживцы, брал их Василий Пантелеймонович
на службу в переполненную труппу. Авансами разоряли, а отказать никому не мог.
— А
время вот что-с может принести!.. — продолжал Елпидифор Мартыныч, перемежая по
временам речь свою кашлем. — Когда вот последний раз я видел княгиню, она очень серьезно начала расспрашивать меня, что полезно ли будет для ее здоровья уехать ей за границу, — ну, я, разумеется, зная их семейную жизнь, говорю, что „отлично это будет, бесподобно, и поезжайте, говорю, не
на один какой-нибудь
сезон, а
на год,
на два“.
Я не говорю уже о спертом воздухе в помещениях, снабженных двойными рамами и нагреваемых усиленной топкой печей, — этого одного достаточно, чтобы при первом удобном случае бежать
на простор; но кроме того у каждого культурного человека есть особливое занятие, специальная задача, которую он преследует во
время зимнего
сезона и выполнение которой иногда значительно подкашивает силы его.
Начиная с зимнего
сезона 60-го, или 59-го года,
на петербургском горизонте
время от
времени стала появляться некоторая новая личность.
В начале сентября работа в мастерской кипела. Наступил книжный и учебный
сезон, в громадном количестве шли партии учебников. Теперь кончали в десять часов вечера, мастерскую запирали
на ключ и раньше никого не выпускали. Но выпадали вечера, когда делать было нечего, а девушек все-таки держали до десяти: мастера за сверхурочные часы получали по пятнадцати копеек в час, и они в это
время, тайно от хозяина, работали свою частную работу — заказ писчебумажного магазина
на школьные тетради.
Мне в эти годы, как журналисту, хозяину ежемесячного органа, можно было бы еще более участвовать в общественной жизни, чем это было в предыдущую двухлетнюю полосу. Но заботы чисто редакционные и денежные хотя и расширяли круг деловых сношений, но брали много
времени, которое могло бы пойти
на более разнообразную столичную жизнь у молодого, совершенно свободного писателя, каким я был в два предыдущих петербургских
сезона.
Это было как раз то
время, когда Тургенев, уйдя от усиленной работы русского бытописателя, отдавался забавам дилетантского сотрудничества с г-жой Виардо, сочинял для ее маленьких опер французский текст и сам выступал
на сцене. Но это происходило не в те дни конца летнего
сезона, когда я попал впервые в Баден.
Она осталась еще в Париже до конца
сезона, в Вену не приехала, отправилась
на свою родину, в прирейнский город Майнц, где я ее нашел уже летом во
время Франко-прусской войны, а потом вскоре вышла замуж за этого самого поляка Н., о чем мне своевременно и написала, поселилась с ним в Вене, где я нашел ее в августе 1871 года, а позднее прошла через горькие испытания.
Определенного плана
на следующий
сезон 1870–1871 годов у меня не было, и я не помню, чтобы я решил еще в Вене, куда я поеду из Берлина
на вторую половину лета. Лечиться
на водах я еще тогда не сбирался, хотя катар желудка, нажитый в Париже, еще давал о себе знать от
времени до
времени.
Время шло. Зимний
сезон приходил к концу. Ранняя петербургская весна, сырая, холодная, стояла
на дворе. Наступило
время детских эпидемий.
Там, по окончании весеннего
сезона, в июне месяце, после Grandprix, все представители бомонда и вообще все богатые люди уезжают
на воды или едут путешествовать по Англии и Швейцарии. В конце же лета весь этот кочующий Париж съезжается
на морские купанья в Трувиль, Диеп, Аркашон, Биарриц и другие модные купанья, где проводят
время до поздней осени.
Положим, петербургский летний
сезон не представляет особой приманки для столичных виверов и представителей золотой молодежи, которые в большинстве покидают
на это
время берега красавицы-Невы, но душный и пыльный Киев мог быть тоже привлекательным и казаться чуть ли не раем только влюбленному доктору Караулову.
Стоял конец июля. Ягодный
сезон был в самом разгаре. Это особенно было заметно в Москве, красовавшейся в то
время своими рощами и садами. Прямо перед «очами векового Кремля» лежали «Садовники», многие столетия смотрел
на них Кремль, любуясь их зеленью; оттуда, по ветру к нему навевался сладкий запах цветов и трав; там целые слободы заселены были садоводами; к Кремлю же примыкала цветущая поляна (нынешная Полянка), с прудами, рыбными сажалками и с заливными озерами.
В Италии много отелей содержатся швейцарцами — это своего рода специалисты по этой части. При этом хозяевам швейцарских гостиниц весьма удобно держать гостиницы во
время зимнего
сезона в Италии, так как они хорошо знакомы со всем этим контингентом туристов, живущих летом у них в Швейцарии и перекочевывающих
на зиму в Италию.