Неточные совпадения
Лошади подбежали
к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив
на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая
на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие
на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум
поезда вторгается лязгающий звук.
Самгин решил зайти
к Гогиным, там должны все знать. Там было тесно, как
на вокзале пред отходом
поезда, он с трудом протискался сквозь толпу барышень, студентов из прихожей в зал, и его тотчас ударил по ушам тяжелый, точно в рупор кричавший голос...
Через несколько дней Клим Самгин подъезжал
к Нижнему Новгороду. Версты за три до
вокзала поезд, туго набитый людями, покатился медленно, как будто машинист хотел, чтоб пассажиры лучше рассмотрели
на унылом поле, среди желтых лысин песка и грязнозеленых островов дерна, пестрое скопление новеньких, разнообразно вычурных построек.
Через несколько минут
поезд подошел
к вокзалу, явился старенький доктор, разрезал ботинок Крэйтона, нашел сложный перелом кости и утешил его, сказав, что знает в городе двух англичан: инженера и скупщика шерсти. Крэйтон вынул блокнот, написал две записки и попросил немедленно доставить их соотечественникам. Пришли санитары, перенесли его в приемный покой
на вокзале, и там он, брезгливо осматриваясь, с явным отвращением нюхая странно теплый, густой воздух, сказал Самгину...
Но, взглянув
на часы, он увидал, что теперь уже некогда, и надо торопиться, чтобы не опоздать
к выходу партии. Второпях собравшись и послав с вещами швейцара и Тараса, мужа Федосьи, который ехал с ним, прямо
на вокзал, Нехлюдов взял первого попавшегося извозчика и поехал в острог. Арестантский
поезд шел за два часа до почтового,
на котором ехал Нехлюдов, и потому он совсем рассчитался в своих номерах, не намереваясь более возвращаться.
Ромашов любил ходить
на вокзал по вечерам,
к курьерскому
поезду, который останавливался здесь в последний раз перед прусской границей.
…28 июня мы небольшой компанией ужинали у Лентовского в его большом садовом кабинете.
На турецком диване мертвецки спал трагик Анатолий Любский, напившийся с горя. В три часа с почтовым
поездом он должен был уехать в Курск
на гастроли, взял билет, да засиделся в буфете, и
поезд ушел без него. Он прямо с
вокзала приехал
к Лентовскому, напился вдребезги и уснул
на диване.
— Только, говорит, нехорошо, что вы так удаляетесь от общества и производите впечатление замкнутого человека. Никак не поймешь, кто вы такой
на самом деле, и не знаешь, как с вами держаться. Ах, да! — вдруг хлопнул себя по лбу Свежевский. — Я вот болтаю, а самое важное позабыл вам сказать… Директор просил всех быть непременно завтра
к двенадцатичасовому
поезду на вокзале.
Я приехал
на вокзал к самому приходу
поезда.
Не любили его студенты за то, что он был совершенно равнодушен
к их жизни, не понимал ее радостей и похож был
на человека, который сидит
на вокзале в ожидании
поезда, курит, разговаривает, иногда даже как будто увлекается, а сам не сводит глаз с часов.
Недавно рано утром меня разбудили
к больному, куда-то в один из пригородов Петербурга. Ночью я долго не мог заснуть, мною овладело странное состояние: голова была тяжела и тупа, в глубине груди что-то нервно дрожало, и как будто все нервы тела превратились в туго натянутые струны; когда вдали раздавался свисток
поезда на вокзале или трещали обои, я болезненно вздрагивал, и сердце, словно оборвавшись, вдруг начинало быстро биться. Приняв бромистого натра, я, наконец, заснул; и вот через час меня разбудили.
— Нет! Нет! Ни за что! Там ждут побои и муки, a здесь, кто знает, может быть, я встречу кого-нибудь, кто укажет мне дорогу
на вокзал. Упрошу посадить меня в
поезд и довезти до нашего города, где пансион. A оттуда
к маме!
К милой, дорогой маме, чтобы уж никогда не разлучаться с ней, никогда не огорчать ее дурными, злыми выходками… Никогда! Ты слышишь, Господи! — прошептали посиневшие от холода губы девочки, и она подняла исполненный мольбы взор
к небу.
В седьмом часу утра я услышал кругом шум и ходьбу. Это сажали в санитарный
поезд больных из гунчжулинских госпиталей. Я вышел
на платформу. В подходившей
к вокзалу новой партии больных я увидел своего приятеля с ампутированной рукой. Вместе с другими его отправляли в Харбин. Мы проговорили с ним часа полтора, пока стоял санитарный
поезд.
— Будьте добры быть
на вокзале к тому времени, когда подадут
поезд.
Вернувшийся со станции дядя Михей, отвозивший Эразма Эразмовича Строева, сообщил, что по дороге они не нагнали Настасьи Лукьяновны и не застали ее
на станции. Последнее обстоятельство, впрочем, дядя Михей несколько объяснил тем, что
к приезду их с гостем
на вокзал, только что ушел
поезд.
Гиршфельд закрыл лицо руками и горько заплакал, заплакал чуть ли не в первый раз в жизни. Слезы облегчили его. Он тряхнул головой, успокоился и, казалось, примирился с совершившимся фактом. Спрятав письмо и заметку в бумажник, он почти спокойно принялся за чтение остальной корреспонденции. Окончив это занятие, он позвонил и приказал лакею приготовить чемодан
к курьерскому
поезду Николаевской железной дороги, отвезти его
на вокзал и купить билет.
На другой день утром он уже был в Москве.
На другой день он отправился в путь.
К отходу
поезда на вокзал приехала его проводить Маргарита Дмитриевна. Это внимание совершенно успокоило все еще расстроенного Антона Михайловича.
Красивый
вокзал, но
на платформе нет проходу от нищих, калек, безруких, безногих, Бог весть откуда выползающих
к приходу
поездов.
Вчера, в девятом часу утра наш
поезд, остановившийся, как я уже писал,
на воинской платформе, перевели
к Харбинскому
вокзалу.
Вечером ездили
на Брянский
вокзал [Теперь Киевский
вокзал.] провожать наших ребят, командированных
на работу в деревне. Ждали отхода
поезда с час. Дурака валяли, лимонадом обливались, вообще было очень весело. Назад вместе шли пешком вдвоем. Перешли Дорогомиловский мост [Теперь Бородинский мост.], налево гранитная лестница с чугунными перилами — вверх,
на Варгунихину горку,
к раскольничьей церкви.
Завернул это я
на днях
на Варшавский
вокзал к скорому
поезду проводить одного приятеля, покидавшего «любезное отечество». До отхода
поезда оставалось более получаса: мы засели за один из буфетных столиков выпить прощальную бутылку.