Неточные совпадения
Хлестаков (схватывая за руку
дочь).Анна Андреевна, не противьтесь
нашему благополучию, благословите постоянную любовь!
— Мне совестно наложить на вас такую неприятную комиссию, потому что одно изъяснение с таким человеком для меня уже неприятная комиссия. Надобно вам сказать, что он из простых, мелкопоместных дворян
нашей губернии, выслужился в Петербурге, вышел кое-как в люди, женившись там на чьей-то побочной
дочери, и заважничал. Задает здесь тоны. Да у нас в губернии, слава богу, народ живет не глупый: мода нам не указ, а Петербург — не церковь.
Вдруг раздались из залы звуки гросфатера, и стали вставать из-за стола. Дружба
наша с молодым человеком тотчас же и кончилась: он ушел к большим, а я, не смея следовать за ним, подошел, с любопытством, прислушиваться к тому, что говорила Валахина с
дочерью.
Знаете, мне всегда было жаль, с самого начала, что судьба не дала родиться вашей сестре во втором или третьем столетии
нашей эры, где-нибудь
дочерью владетельного князька или там какого-нибудь правителя или проконсула в Малой Азии.
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —
Скрежеща, мыслит Кочубей, —
Я пощажу твою обитель,
Темницу
дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачьей сабли. Нет, злодей,
В руках московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и день и час,
Когда ты
дочь крестил у нас,
И пир, на коем чести чашу
Тебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку
нашуТы, старый коршун, заклевал...
Только в моленной, когда Досифея откладывала свои поклоны на разноцветный подручник, она молилась и за рабу божию Надежду; в молитвах Марьи Степановны имя
дочери было подведено под рубрику «недугующих, страждущих, плененных и в отсутствии сущих отец и братии
наших».
— Видите, у нас какие известия, — расставила руки мамаша, указывая на
дочерей, — точно облака идут; пройдут облака, и опять
наша музыка.
Да вот в чем дело: пишет ко мне помещица, вдова; говорит, дескать,
дочь умирает, приезжайте, ради самого Господа Бога
нашего, и лошади, дескать, за вами присланы.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой?
Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться.
Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую
дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
— Вера, — начал Павел Константиныч, — Михаил Иваныч делает нам честь, просит твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители, что принуждать тебя не будем, но что с одной стороны рады. Ты как добрая послушная
дочь, какою мы тебя всегда видели, положишься на
нашу опытность, что мы не смели от бога молить такого жениха. Согласна, Вера?
А мужчина говорит, и этот мужчина Дмитрий Сергеич: «это все для нас еще пустяки, милая маменька, Марья Алексевна! а настоящая-то важность вот у меня в кармане: вот, милая маменька, посмотрите, бумажник, какой толстый и набит все одними 100–рублевыми бумажками, и этот бумажник я вам, мамаша, дарю, потому что и это для нас пустяки! а вот этого бумажника, который еще толще, милая маменька, я вам не подарю, потому что в нем бумажек нет, а в нем все банковые билеты да векселя, и каждый билет и вексель дороже стоит, чем весь бумажник, который я вам подарил, милая маменька, Марья Алексевна!» — Умели вы, милый сын, Дмитрий Сергеич, составить счастье моей
дочери и всего
нашего семейства; только откуда же, милый сын, вы такое богатство получили?
— То, что ты сделал предложение этой… этой… этой…
дочери нашего управляющего?
— Ваша
дочь нравится моей жене, теперь надобно только условиться в цене и, вероятно, мы не разойдемся из — за этого. Но позвольте мне докончить
наш разговор о
нашем общем знакомом. Вы его очень хвалите. А известно ли вам, что он говорит о своих отношениях к вашему семейству, — например, с какою целью он приглашал нас вчера в вашу ложу?
Дальше, дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети. Я вам спою про себя, как я выходила замуж, романс старый, но ведь и я старуха. Я сижу на балконе, в
нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая беленькая, белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком, подходит мой жених; он бедный, а я богатая,
дочь барона, лорда; но я его очень люблю, и я ему пою...
— Жюли, будь хладнокровнее. Это невозможно. Не он, так другой, все равно. Да вот, посмотри, Жан уже думает отбить ее у него, а таких Жанов тысячи, ты знаешь. От всех не убережешь, когда мать хочет торговать
дочерью. Лбом стену не прошибешь, говорим мы, русские. Мы умный народ, Жюли. Видишь, как спокойно я живу, приняв этот
наш русский принцип.
Через него они и записочками передавались; у его сослуживца на квартире, у столоначальника Филантьева, — женатого человека, ваше превосходительство, потому что хоть я и маленький человек, но девическая честь
дочери, ваше превосходительство, мне дорога; имели при мне свиданья, и хоть
наши деньги не такие, чтобы мальчишке в таких летах учителей брать, но якобы предлог дал, ваше превосходительство, и т. д.
Читатель, вероятно, уже догадался, что
дочь Кирила Петровича, о которой сказали мы еще только несколько слов, есть героиня
нашей повести.
Где вы? Что с вами, подснежные друзья мои? Двадцать лет мы не видались. Чай, состарились и вы, как я,
дочерей выдаете замуж, не пьете больше бутылками шампанское и стаканчиком на ножке наливку. Кто из вас разбогател, кто разорился, кто в чинах, кто в параличе? А главное, жива ли у вас память об
наших смелых беседах, живы ли те струны, которые так сильно сотрясались любовью и негодованием?
Не могу с точностью определить, сколько зим сряду семейство
наше ездило в Москву, но, во всяком случае, поездки эти, в матримониальном смысле, не принесли пользы. Женихи, с которыми я сейчас познакомил читателя, были единственными, заслуживавшими название серьезных; хотя же, кроме них, являлись и другие претенденты на руку сестрицы, но они принадлежали к той мелкотравчатой жениховской массе, на которую ни одна добрая мать для своей
дочери не рассчитывает.
Матушка задумывается. Ее серьезно тревожит, что, пожалуй, так и пройдет зима без всякого результата. Уж мясоед на дворе, везде только и разговору, что о предстоящих свадьбах, а
наша невеста сидит словно заколдованная. В воображении матушки рисуется некрасивая фигура любимицы-дочери, и беспокойство ее растет.
А невдолге после этого старики Бурмакины умерли, предварительно выдавши
дочерей замуж. И таким образом фамилия Бурмакиных совсем исчезла из
нашего уезда.
Она решается не видеть и удаляется в гостиную. Из залы доносятся звуки кадрили на мотив «Шли
наши ребята»; около матушки сменяются дамы одна за другой и поздравляют ее с успехами
дочери. Попадаются и совсем незнакомые, которые тоже говорят о сестрице. Чтоб не слышать пересудов и не сделать какой-нибудь истории, матушка вынуждена беспрерывно переходить с места на место. Хозяйка дома даже сочла нужным извиниться перед нею.
Все они бесчеловечно дрались, а Марью Андреевну (
дочь московского немца-сапожника) даже строгая
наша мать называла фурией.
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В
нашей семье о нем ходили целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком. Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна
дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из дому. Сын застрелился…
Поздно ночью, занесенные снегом, вернулись старшие. Капитан молча выслушал
наш рассказ. Он был «вольтерианец» и скептик, но только днем. По вечерам он молился, верил вообще в явление духов и с увлечением занимался спиритизмом… Одна из
дочерей, веселая и плутоватая, легко «засыпала» под его «пассами» и поражала старика замечательными откровениями. При сеансах с стучащим столом он вызывал мертвецов. Сомнительно, однако, решился ли бы он вызвать для беседы тень Антося…
Дальнейшее представляло короткую поэму мучительства и смерти.
Дочь из погреба молит мать открыть дверь… — Ой, мамо, мамо! Вiдчинiть, бо вiн мене зарiже… — «Ой, доню, доню, нещасна
наша доля… Як вiдчиню, то зарiже обоих…» — Ой, мамо, мамо, — молит опять
дочь… — И шаг за шагом в этом диалоге у запертой двери развертывается картина зверских мучений, которая кончается последним восклицанием: — Не вiдчиняйте, мамо, бо вже менi й кишки висотав… — И тогда в темном погребе все стихает…
— Конечно, конечно… Виноват, у вас является сам собой вопрос, для чего я хлопочу? Очень просто. Мне не хочется, чтобы моя
дочь росла в одиночестве. У детей свой маленький мир, свои маленькие интересы, радости и огорчения. По возрасту
наши девочки как раз подходят, потом они будут дополнять одна другую, как представительницы племенных разновидностей.
— Будьте осторожны… Это
наш миллионер Нагибин. У него единственная
дочь невеста, и он выискивает ей женихов. Вероятно, он не знает, что вы женаты. Постойте, я ему скажу.
Мать
наша, следуя плачевной и смертию разрешающихся от бремени жен ознаменованной моде, уготовала за многие лета тебе печаль, а
дочери своей болезнь, детям твоим слабое телосложение.
— Не в подарок, не в подарок! Не посмел бы! — выскочил из-за плеча
дочери Лебедев. — За свою цену-с. Это собственный, семейный, фамильный
наш Пушкин, издание Анненкова, которое теперь и найти нельзя, — за свою цену-с. Подношу с благоговением, желая продать и тем утолить благородное нетерпение благороднейших литературных чувств вашего превосходительства.
— Что уж, матушка, убиваться-то без пути, — утешала замужняя
дочь Анна. —
Наше с тобой дело бабье. Много ли с бабы возьмешь? А пусть мужики отвечают…
— Перестань, Анна, — оговорила
дочь Устинья Марковна, — не одни
наши мужики помутились с золотом-то, а Тарас тут ни при чем…
Приехавши ночью, я не хотел будить женатых людей — здешних
наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной,
дочери служившего здесь офицера инвалидной команды. Та самая, о которой нам еще в Петровском говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
Н. И. Тургенева я не видал, хоть в одно время были в Петербурге и в Москве. Он ни у кого из
наших не был, а я, признаюсь, при всем прежнем моем уважении к нему, не счел нужным его отыскивать после его книги.Матвей случайно встретился с ним в тверском дебаркадере. Обнялись. Тургенев его расспрашивал обо всех, познакомил его с сыном и
дочерью и по колокольчику расстались. Он опять уехал в Париж и вряд ли возвратится в Россию. Я не очень понимаю, зачем он теперь приезжал…
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею отца, плакала на его груди теми слезами, которым, по сказанию
нашего народа, ангелы божии радуются на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до
дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
— Да сами согласитесь, к чему они все это наклоняют,
наши писатели? Я не вижу ничего хорошего во всем, к чему они все наклоняют. Труд, труд, да труд затрубили, а мои
дочери не так воспитаны, чтобы трудиться.
— Анна Марковна, не сморгнув, продаст на растление
наших сестер и
дочерей, заразит нас всех и
наших сыновей сифилисом.
Чтобы не так было скучно бабушке без нас, пригласили к ней Елизавету Степановну с обеими
дочерьми, которая обещала приехать и прожить до
нашего возвращенья, чему отец очень обрадовался.
Миницкие не замедлили приехать и привезти с собою двух старших
дочерей. Мы с сестрицей любили их, очень им обрадовались, и у нас опять составились и прежние игры, и прежние чтения. С утра до вечера мы были неразлучны с сестрой, потому все комнатные
наши занятия и забавы были у нас общие.
Это были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою и двумя
дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны с моими дядями, бывали у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг
нашего дома.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец рассказывал матери, что покойный дедушка еще до
нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил каждой
дочери, кроме крестной матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых назвал поименно; сверх того, роздал
дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
—
Дочь казначея, вероятно,
нашего? — произнес, и перед нею склоняя голову, полковник.
« Я три раза ранен — и вот причина моего молчания; но ныне, благодаря бога, я уже поправляюсь, и знакомая твоя девица, госпожа Прыхина, теперешняя
наша сестра милосердия, ходит за мной, как
дочь родная; недельки через три я думаю выехать в Петербург, куда и тебя, моя Машурочка, прошу прибыть и уврачевать раны старика.
После ужина их отвели в гостиницу и каждому хотели было дать по отдельной комнате; но богомольцы
наши разместились так, что Захаревский с
дочерью заняли маленькое отделение, а Живин и Вихров легли в одной комнате.
Если меня убьют или прольют мою кровь, неужели она перешагнет через
наш барьер, а может быть, через мой труп и пойдет с сыном моего убийцы к венцу, как
дочь того царя (помнишь, у нас была книжка, по которой ты учился читать), которая переехала через труп своего отца в колеснице?
Сначала она даже и при мне не решалась выражать желание увидеться с
дочерью и почти всегда после
наших разговоров, когда, бывало, уже все у меня выспросит, считала необходимостью как-то сжаться передо мною и непременно подтвердить, что хоть она и интересуется судьбою
дочери, но все-таки Наташа такая преступница, которую и простить нельзя.
— А вот и
дочь моя, — промолвила княгиня, указав на нее локтем. — Зиночка, сын
нашего соседа, господина В. Как вас зовут, позвольте узнать?
Да и то опять, что у
нашего брата столько нонче
дочерей, да сестер, да своячениц развелось — надо же и их к месту пристроить, — вот и заманивает тебя всякий в сети.
— Это, — говорит, — вы с Асафом бредили. Вы, говорит, известно, погубители
наши. Над вами, мол, и доселева большего нет; так если вы сами об себе промыслить не хотите, мы за вас промыслим, и набольшего вам дадим, да не старца, а старицу, или, по-простому сказать, солдатскую
дочь… Ладно, что ли, этак-то будет?