Неточные совпадения
Доктор, выслушав и осмотрев его, заключил, что у него вроде даже как бы расстройства в
мозгу, и нисколько не удивился некоторому признанию, которое тот
с отвращением, однако, сделал ему. «Галлюцинации в вашем состоянии очень возможны, — решил доктор, — хотя надо бы их и проверить… вообще же необходимо
начать лечение серьезно, не теряя ни минуты, не то будет плохо».
Иногда позволял себе отступление, заменяя расстегаи байдаковским пирогом — огромной кулебякой
с начинкой в двенадцать ярусов, где было все,
начиная от слоя налимьей печенки и кончая слоем костяных
мозгов в черном масле.
При виде смирения Раисы Павловны в Луше поднялась вся старая накипевшая злость, и она совсем позабыла о том, что думала еще вечером о той же Раисе Павловне. Духа примирения не осталось и следа, а его сменило желание наплевать в размалеванное лицо этой старухе, которая пришла сюда
с новой ложью в голове и на языке. Луша не верила ни одному слову Раисы Павловны, потому что
мозг этой старой интриганки был насквозь пропитан той ложью, которая
начинает верить сама себе. Что ей нужно? зачем она пришла сюда?
Ее
начал серьезно лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет пропадать связь между
мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «Дайте мне ложку!» — она говорила: «Дайте мне лошадь!» Муза
с самого первого дня приезда в Кузьмищево все посматривала на фортепьяно, стоявшее в огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства знала, что оно было превосходное, но играть на нем она не решалась, недоумевая, можно ли так скоро после смерти сестры заниматься музыкой.
— Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове
мозгу, так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник
начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за то, когда Екатерина умерла, получил в награду двести душ.
Стало темно и холодно, он закрыл окно, зажёг лампу и, не выпуская её из руки, сел за стол —
с жёлтой страницы развёрнутой книги в глаза бросилась строка: «выговаривать гладко, а не ожесточать», занозой вошла в
мозг и не пускала к себе ничего более. Тогда он вынул из ящика стола свои тетради,
начал перелистывать их.
— Культурная жизнь у нас еще не начиналась. Старики утешают себя, что если теперь нет ничего, то было что-то в сороковых или шестидесятых годах, это — старики, мы же
с вами молоды, наших
мозгов еще не тронул marasmus senilis, [Старческое бессилие (лат.).] мы не можем утешать себя такими иллюзиями.
Начало Руси было в восемьсот шестьдесят втором году, а
начала культурной Руси, я так понимаю, еще не было.
— Чего-с? — отозвался тот, как бы не поняв даже того, о чем его спрашивали. Его очень заговорил граф Хвостиков, который
с самого
начала обеда вцепился в него и все толковал ему выгоду предприятия, на которое он не мог поймать Янсутского. Сын Израиля делал страшное усилие над своим
мозгом, чтобы понять, где тут выгода, и ничего, однако, не мог уразуметь из слов графа.
Но холодная вода
начала действовать. Помогло и то, что дежурный надзиратель, все тот же старик, несколько раз лекарственно ударил Янсона по голове. И это ощущение жизни действительно прогнало смерть, и Янсон открыл глаза, и остальную часть ночи,
с помутившимся
мозгом, крепко проспал. Лежал на спине,
с открытым ртом, и громко, заливисто храпел; и между неплотно закрытых век белел плоский и мертвый глаз без зрачка.
Может быть, не в этих словах было подумано, но именно эта мысль вспыхнула в
мозгу, именно в тот печальный вечер я впервые ощутил усталость души, едкую плесень в сердце.
С этого часа я стал чувствовать себя хуже,
начал смотреть на себя самого как-то со стороны, холодно, чужими и враждебными глазами.
Во всяком случае, то, что творится в нём, не есть
начало увлечения женщиной, это протест ума, оскорблённого столкновением, из которого он не вышел победителем, хотя его противник детски слаб. Нужно говорить
с этой девушкой образами. Его обязанность — уничтожить её дикие понятия, разрушить все эти грубые и глупые фантазии, впитанные её
мозгом. Нужно обнажить её ум от заблуждений, очистить, опустошить её душу, тогда она будет способна и вместить в себя истину.
Мы напомним здесь читателям только положение, давно известное из сравнительной анатомии, — что в непрерывной градации животных,
начиная от самых низших организмов и кончая человеком, количество
мозга находится в прямом отношении
с умственными способностями.
— Что же вы молчите? —
начал я. — Говорите, я слушаю вас! Ха-ха! Я ужасно люблю, когда люди
с серьезными, солидными физиономиями говорят детскую чушь!.. Это такая насмешка, такая насмешка над человечьими
мозгами!.. Лица не соответствуют
мозгам! Чтобы не лгать, надо иметь идиотскую физиономию, а у вас лица греческих мудрецов!
И «щур», увлекшись, поднялся, зашагал около стен и, размахивая руками,
начал выкладывать передо мною свои познания по хирургической патологии… Омертвение костей черепа, воспаление
мозга, смерть и другие ужасы так и сыпались из его рта
с бесконечными объяснениями макроскопических и микроскопических процессов, сопровождающих эту туманную и неинтересную для меня terram incognitam [неизвестную землю, область (лат.).].
Мы
с первого же абцуга, едва только
мозг начинает самостоятельную работу, взбираемся на самую высшую, конечную ступень и знать не хотим тех ступеней, которые пониже.
Но это шутки. Я хочу быть серьезен. Мне нравится кардинал X., и Я позволю ему слегка позолотиться около Моих миллиардов. И Я устал. Надо спать. Меня уже поджидают Моя постель и Вандергуд. Я закрою свет и в темноте еще минуту буду слушать, как утомленно стучит Мой счетчик, а потом придет гениальный, но пьяный пианист и
начнет барабанить по черным клавишам Моего
мозга. Он все помнит и все забыл, этот гениальный пьяница, и вдохновенные пассажи мешает
с икотой.
Внезапное появление «лютого врага» захватило Теркина всего. История его исключения запрыгала в его
мозгу в образах и картинах
с начала до конца.
Мозгом, двигающим и жизненным центром города, является старинный Дерптский университет. Он дал науке много ярких имен,
начиная с эмбриолога Карла Эрнста Бэра, астронома Струве и кончая физиологом Александром Шмидтом. Весь город живет университетом и для университета.
Но вдалеке особенно громко прозвучал первый выстрел, и исчезло очарование мгновенной тишины;
с тою же внезапностью,
с какою люди прятались, они
начали вылезать из-под своих прикрытий; на кого-то закричал толстый фейерверкер; грохнуло орудие, за ним второе, снова кровавый неразрывный туман заволок измученные
мозги.
Директору не нужно было много думать, чтобы
начать… В голове у него давно уже было всё начато и окончено: знай себе списывай
с мозгов на бумагу!
Не умом я понял. Всем телом, каждою его клеточкою я в мятущемся ужасе чувствовал свою обреченность. И напрасно ум противился, упирался, смотря в сторону. Мутный ужас смял его и втянул в себя. И все вокруг втянул. Бессмысленна стала жизнь в ее красках, борьбе и исканиях. Я уничтожусь, и это неизбежно. Не через неделю, так через двадцать лет. Рассклизну,
начну мешаться
с землей, все во мне
начнет сквозить, пусто станет меж ребрами, на дне пустого черепа
мозг ляжет горсточкою черного перегноя…
Разорвите протокол, и давайте
начнем с начала, давайте собственными
мозгами попытаемся поискать путей нового быта».
Наверху музыка было утихла, но через минуту пианист заиграл снова и
с таким ожесточением, что в матрасе под Софьей Саввишной задвигалась пружина. Попов ошалело поглядел на потолок и
начал считать опять
с августа 1896 года. Он глядел на бумаги
с цифрами, на счеты и видел что-то вроде морской зыби; в глазах его рябило,
мозги путались, во рту пересохло, и на лбу выступил холодный пот, но он решил не вставать, пока окончательно не уразумеет своих денежных отношений к банкирской конторе Кошкера.