Неточные совпадения
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах
в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не
находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит
в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается
в разные платья
в продолжение пьесы.
Так окончил
свое административное поприще градоначальник,
в котором страсть к законодательству
находилась в непрерывной борьбе с страстью к пирогам. Изданные им законы
в настоящее время, впрочем, действия не имеют.
По обширности
своей город сей,
в административном отношении,
находится в ведении четырех градоначальников, кои состоят между собой
в непрерывном пререкании.
Долгое время
находилась я
в состоянии томления, долгое время безуспешно стремилась к свету, но князь тьмы слишком искусен, чтобы разом упустить из рук
свою жертву!
С следующего дня, наблюдая неизвестного
своего друга, Кити заметила, что М-llе Варенька и с Левиным и его женщиной
находится уже
в тех отношениях, как и с другими
своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины, не умевшей говорить ни на одном иностранном языке.
Несмотря на всю
свою светскую опытность, Вронский, вследствие того нового положения,
в котором он
находился, был
в странном заблуждении.
Дарья Александровна заметила, что
в этом месте
своего объяснения он путал, и не понимала хорошенько этого отступления, но чувствовала, что, раз начав говорить о
своих задушевных отношениях, о которых он не мог говорить с Анной, он теперь высказывал всё и что вопрос о его деятельности
в деревне
находился в том же отделе задушевных мыслей, как и вопрос о его отношениях к Анне.
— Да, но ты не забудь, чтò ты и чтò я… И кроме того, — прибавила Анна, несмотря на богатство
своих доводов и на бедность доводов Долли, как будто всё-таки сознаваясь, что это нехорошо, — ты не забудь главное, что я теперь
нахожусь не
в том положении, как ты. Для тебя вопрос: желаешь ли ты не иметь более детей, а для меня: желаю ли иметь я их. И это большая разница. Понимаешь, что я не могу этого желать
в моем положении.
Сначала княгиня замечала только, что Кити
находится под сильным влиянием
своего engouement, как она называла, к госпоже Шталь и
в особенности к Вареньке. Она видела, что Кити не только подражает Вареньке
в её деятельности, но невольно подражает ей
в её манере ходить, говорить и мигать глазами. Но потом княгиня заметила, что
в дочери, независимо от этого очарования, совершается какой-то серьезный душевный переворот.
Левин читал Катавасову некоторые места из
своего сочинения, и они понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров, которого статья так понравилась Левину,
находится в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров будет у него завтра
в одиннадцать часов и очень рад познакомиться с ним.
Всё
в том же духе озабоченности,
в котором она
находилась весь этот день, Анна с удовольствием и отчетливостью устроилась
в дорогу;
своими маленькими ловкими руками она отперла и заперла красный мешочек, достала подушечку, положила себе на колени и, аккуратно закутав ноги, спокойно уселась.
И Левин видел, что Егор
находится тоже
в восторженном состоянии и намеревается высказать все
свои задушевные чувства.
В тот день, как Сергей Иванович приехал
в Покровское, Левин
находился в одном из
своих самых мучительных дней.
Он, этот умный и тонкий
в служебных делах человек, не понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять
свое настоящее положение, и он
в душе
своей закрыл, запер и запечатал тот ящик,
в котором у него
находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой человек!» обращался он к нему.
Он чувствовал всю мучительность
своего и её положения, всю трудность при той выставленности для глаз всего света,
в которой они
находились, скрывать
свою любовь, лгать и обманывать; и лгать, обманывать, хитрить и постоянно думать о других тогда, когда страсть, связывавшая их, была так сильна, что они оба забывали оба всем другом, кроме
своей любви.
Губернский предводитель,
в руках которого по закону
находилось столько важных общественных дел, — и опеки (те самые, от которых страдал теперь Левин), и дворянские огромные суммы, и гимназии женская, мужская и военная, и народное образование по новому положению, и наконец земство, — губернский предводитель Снетков был человек старого дворянского склада, проживший огромное состояние, добрый человек, честный
в своем роде, но совершенно не понимавший потребностей нового времени.
«Разумеется, не теперь, — думал Левин, — но когда-нибудь после». Левин, больше чем прежде, чувствовал теперь, что
в душе у него что-то неясно и нечисто и что
в отношении к религии он
находится в том же самом положении, которое он так ясно видел и не любил
в других и за которое он упрекал приятеля
своего Свияжского.
Признаюсь еще, чувство неприятное, но знакомое пробежало слегка
в это мгновение по моему сердцу; это чувство — было зависть; я говорю смело «зависть», потому что привык себе во всем признаваться; и вряд ли
найдется молодой человек, который, встретив хорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при нем отличившую другого, ей равно незнакомого, вряд ли, говорю,
найдется такой молодой человек (разумеется, живший
в большом свете и привыкший баловать
свое самолюбие), который бы не был этим поражен неприятно.
Осведомившись
в передней, вошел он
в ту самую минуту, когда Чичиков не успел еще опомниться от
своего страха и был
в самом жалком положении,
в каком когда-либо
находился смертный.
Впрочем, и трудно было, потому что представились сами собою такие интересные подробности, от которых никак нельзя было отказаться: даже названа была по имени деревня, где
находилась та приходская церковь,
в которой положено было венчаться, именно деревня Трухмачевка, поп — отец Сидор, за венчание — семьдесят пять рублей, и то не согласился бы, если бы он не припугнул его, обещаясь донести на него, что перевенчал лабазника Михайла на куме, что он уступил даже
свою коляску и заготовил на всех станциях переменных лошадей.
Ноздрев был так оттолкнут с
своими безе, что чуть не полетел на землю: от него все отступились и не слушали больше; но все же слова его о покупке мертвых душ были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громким смехом, что привлекли внимание даже тех, которые
находились в самых дальних углах комнаты.
Долго еще
находился Гриша
в этом положении религиозного восторга и импровизировал молитвы. То твердил он несколько раз сряду: «Господи помилуй», но каждый раз с новой силой и выражением; то говорил он: «Прости мя, господи, научи мя, что творить… научи мя, что творити, господи!» — с таким выражением, как будто ожидал сейчас же ответа на
свои слова; то слышны были одни жалобные рыдания… Он приподнялся на колени, сложил руки на груди и замолк.
Когда стали подходить к кресту, я вдруг почувствовал, что
нахожусь под тяжелым влиянием непреодолимой, одуревающей застенчивости, и, чувствуя, что у меня никогда не достанет духу поднести
свой подарок, я спрятался за спину Карла Иваныча, который,
в самых отборных выражениях поздравив бабушку, переложил коробочку из правой руки
в левую, вручил ее имениннице и отошел несколько шагов, чтобы дать место Володе.
И много было видно за ними всякой шляхты, вооружившейся кто на
свои червонцы, кто на королевскую казну, кто на жидовские деньги, заложив все, что ни
нашлось в дедовских замках.
Янкель, подпрыгивая на
своем коротком, запачканном пылью рысаке, поворотил, сделавши несколько кругов,
в темную узенькую улицу, носившую название Грязной и вместе Жидовской, потому что здесь действительно
находились жиды почти со всей Варшавы.
Раскольников, как только вышел Разумихин, встал, повернулся к окну, толкнулся
в угол,
в другой, как бы забыв о тесноте
своей конуры, и… сел опять на диван. Он весь как бы обновился; опять борьба — значит,
нашелся исход!
Вымылся он
в это утро рачительно, — у Настасьи
нашлось мыло, — вымыл волосы, шею и особенно руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли
свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
Мы отправились далее. Стало смеркаться. Мы приближились к городку, где, по словам бородатого коменданта,
находился сильный отряд, идущий на соединение к самозванцу. Мы были остановлены караульными. На вопрос: кто едет? — ямщик отвечал громогласно: «Государев кум со
своею хозяюшкою». Вдруг толпа гусаров окружила нас с ужасною бранью. «Выходи, бесов кум! — сказал мне усастый вахмистр. [Вахмистр — унтер-офицер
в кавалерии.] — Вот ужо тебе будет баня, и с твоею хозяюшкою!»
Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой
своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная
находилась от нашей крепости верстах
в двадцати пяти. С часу на час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и замерло.
Было, я думаю, около половины одиннадцатого, когда я, возбужденный и, сколько помню, как-то странно рассеянный, но с окончательным решением
в сердце, добрел до
своей квартиры. Я не торопился, я знал уже, как поступлю. И вдруг, едва только я вступил
в наш коридор, как точас же понял, что стряслась новая беда и произошло необыкновенное усложнение дела: старый князь, только что привезенный из Царского Села,
находился в нашей квартире, а при нем была Анна Андреевна!
«Чем доказать, что я — не вор? Разве это теперь возможно? Уехать
в Америку? Ну что ж этим докажешь? Версилов первый поверит, что я украл! „Идея“? Какая „идея“? Что теперь „идея“? Через пятьдесят лет, через сто лет я буду идти, и всегда
найдется человек, который скажет, указывая на меня: „Вот это — вор“. Он начал с того „
свою идею“, что украл деньги с рулетки…»
И я не осуждаю; тут не пошлость эгоизма и не грубость развития;
в этих сердцах, может быть,
найдется даже больше золота, чем у благороднейших на вид героинь, но привычка долгого принижения, инстинкт самосохранения, долгая запуганность и придавленность берут наконец
свое.
Полтора года назад Версилов, став через старого князя Сокольского другом дома Ахмаковых (все тогда
находились за границей,
в Эмсе), произвел сильное впечатление, во-первых, на самого Ахмакова, генерала и еще нестарого человека, но проигравшего все богатое приданое
своей жены, Катерины Николаевны,
в три года супружества
в карты и от невоздержной жизни уже имевшего удар.
Находясь в равном расстоянии от обоих полюсов, стрелка ложится будто бы там параллельно экватору, а потом, по мере приближения к Южному полюсу, принимает
свое обыкновенное положение и только на полюсе становится совершенно вертикально.
Нехлюдов после впечатлений последних дней
своего пребывания
в Петербурге
находился в состоянии полной безнадежности достигнуть чего-либо.
Красное лицо этого офицера, его духи, перстень и
в особенности неприятный смех были очень противны Нехлюдову, но он и нынче, как и во всё время
своего путешествия,
находился в том серьезном и внимательном расположении духа,
в котором он не позволял себе легкомысленно и презрительно обращаться с каким бы то ни было человеком и считал необходимым с каждым человеком говорить «во-всю», как он сам с собой определял это отношение.
Так думал Топоров, не соображая того, что ему казалось, что народ любит суеверия только потому, что всегда
находились и теперь
находятся такие жестокие люди, каков и был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют
свой свет не на то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу, а только на то, чтобы закрепить его
в нем.
Но такого человека, который бы пожалел его, не
нашлось ни одного во всё то время, когда он, как зверок, жил
в городе
свои года ученья и, обстриженный под гребенку, чтоб не разводить вшей, бегал мастерам за покупкой; напротив, всё, что он слышал от мастеров и товарищей с тех пор, как он живет
в городе, было то, что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, кто прибьет, развратничает.
Так смутно думал Нехлюдов
в этот период
своей жизни; чувствовал же он во всё это время восторг освобождения от всех нравственных преград, которые он ставил себе прежде, и не переставая
находился в хроническом состоянии сумасшествия эгоизма.
Нехлюдов знал это отношение к себе Новодворова и, к огорчению
своему, чувствовал, что, несмотря на то благодушное настроение,
в котором он
находился во время путешествия, платит ему тою же монетою и никак не может побороть сильнейшей антипатии к этому человеку.
Мальчик еще при жизни отца
находился под руководством Бахарева и жил
в его доме; после смерти Александра Привалова Бахарев сделался опекуном его сына и с
своей стороны употребил все усилия, чтобы дать всеми оставленному сироте приличное воспитание.
На мельнице Василий Назарыч прожил целых три дня. Он подробно рассказывал Надежде Васильевне о
своих приисках и новых разведках: дела
находились в самом блестящем положении и
в будущем обещали миллионные барыши.
В свою очередь, Надежда Васильевна рассказывала подробности
своей жизни, где счет шел на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени
в три года, которая разделяла их, послужила еще к большему сближению.
Нашлись, конечно, сейчас же такие люди, которые или что-нибудь видели
своими глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим стоило только порыться
в своей памяти и припомнить, что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда не согласятся лгать и придумывать от себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
Слишком занятая больным мужем, Надежда Васильевна мало видела
свою дочурку
в городе, где она
находилась под надзором няни, зато теперь она могла посвящать ей целые дни.
Этот несколько суровый тон сменился горячим поцелуем, и Половодова едва успела принять
свой обычный скучающий и ленивый вид, когда
в гостиной послышались приближавшиеся шаги maman. У Привалова потемнело
в глазах от прилива счастья, и он готов был расцеловать даже Агриппину Филипьевну. Остальное время визита прошло очень весело. Привалов болтал и смеялся самым беззаботным образом,
находясь под обаянием теплого взгляда красивых глаз Антониды Ивановны.
Эти апокалиптические, пророчественные ожидания
находятся в противоречии с тем чувством, что русские уже град
свой имеют и что град этот — «святая Русь».
Остальное человечество
находится в состоянии смешения, не умеет отвести всему
своего места.
Правда, сейчас бы и очнулся, а спросили бы его, о чем он это стоял и думал, то наверно бы ничего не припомнил, но зато наверно бы затаил
в себе то впечатление, под которым
находился во время
своего созерцания.
— Меня не было, зато был Дмитрий Федорович, и я слышал это
своими ушами от Дмитрия же Федоровича, то есть, если хочешь, он не мне говорил, а я подслушал, разумеется поневоле, потому что у Грушеньки
в ее спальне сидел и выйти не мог все время, пока Дмитрий Федорович
в следующей комнате
находился.
Превосходное имение его
находилось сейчас же на выезде из нашего городка и граничило с землей нашего знаменитого монастыря, с которым Петр Александрович, еще
в самых молодых летах, как только получил наследство, мигом начал нескончаемый процесс за право каких-то ловель
в реке или порубок
в лесу, доподлинно не знаю, но начать процесс с «клерикалами» почел даже
своею гражданскою и просвещенною обязанностью.