Неточные совпадения
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту
науку и положить начало новой
науке — об отношениях народа к
земле, нужно было только съездить за границу и изучить на месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
Из
наук были избраны только те, которые способны образовать из человека гражданина
земли своей.
— Я уже не говорю о том, что я, например, не без чувствительных для себя пожертвований, посадил мужиков на оброк и отдал им свою
землю исполу. [«Отдать
землю исполу» — отдавать
землю в аренду за половину урожая.] Я считал это своим долгом, самое благоразумие в этом случае повелевает, хотя другие владельцы даже не помышляют об этом: я говорю о
науках, об образовании.
— В деревне я чувствовала, что, хотя делаю работу объективно необходимую, но не нужную моему хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым работником на
земле. В то же время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех господ.
Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
— Во сне сколько ни ешь — сыт не будешь, а ты — во сне онучи жуешь. Какие мы хозяева на
земле? Мой сын, студент второго курса, в хозяйстве понимает больше нас. Теперь, брат, живут по жидовской
науке политической экономии, ее даже девчонки учат. Продавай все и — едем! Там деньги сделать можно, а здесь — жиды, Варавки, черт знает что… Продавай…
Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух
земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и
науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.
Тиранил же ужасно, обучая ее всяким штукам и
наукам, и довел бедную собаку до того, что та выла без него, когда он отлучался в классы, а когда приходил, визжала от восторга, скакала как полоумная, служила, валилась на
землю и притворялась мертвою и проч., словом, показывала все штуки, которым ее обучили, уже не по требованию, а единственно от пылкости своих восторженных чувств и благодарного сердца.
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою
науку, что я, знаю заранее, паду на
землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, — в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
К концу тяжелой эпохи, из которой Россия выходит теперь, когда все было прибито к
земле, одна официальная низость громко говорила, литература была приостановлена и вместо
науки преподавали теорию рабства, ценсура качала головой, читая притчи Христа, и вымарывала басни Крылова, — в то время, встречая Грановского на кафедре, становилось легче на душе. «Не все еще погибло, если он продолжает свою речь», — думал каждый и свободнее дышал.
Тридцать лет тому назад Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства, до того ничтожными и незаметными, что им было достаточно места между ступней самодержавных ботфорт и
землей — а в них было наследие 14 декабря, наследие общечеловеческой
науки и чисто народной Руси. Новая жизнь эта прозябала, как трава, пытающаяся расти на губах непростывшего кратера.
— Например? Ну, хорошо: вот Иисус Навин сказал: стой, солнце, и не движись, луна… Но ведь мы теперь со всеми этими трубами и прочей, понимаешь,
наукой хорошо знаем, что не солнце вертится вокруг
земли, а
земля вокруг солнца…
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и свою
науку, что я знаю заранее, паду на
землю и буду целовать эти камни и плакать над ними — в то же время убежденный всем сердцем своим в том, что все это уже давно кладбище и никак не более».
По всей
земле воздвигнутся легкие, светлые здания, ничто вульгарное, пошлое не оскорбит наших глаз, жизнь станет сладким трудом, свободной
наукой, дивной музыкой, веселым, вечным и легким праздником.
— А мне хочется, чтоб все у нас хорошохонько было. Чтоб из него, из Володьки-то, со временем настоящий человек вышел. И Богу слуга, и царю — подданный. Коли ежели Бог его крестьянством благословит, так чтобы
землю работать умел… Косить там, пахать, дрова рубить — всего чтобы понемножку. А ежели ему в другое звание судьба будет, так чтобы ремесло знал,
науку… Оттуда, слышь, и в учителя некоторые попадают!
Задумались. Стали прикидывать, сколько у нас самородков в недрах
земли скрывается:
наук не знают, а кровь пустить могут!
6) что слух о богатствах, скрывающихся якобы в недрах
земли, есть не более как выдумка, пущенная экспертом от
наук в видах легчайшего получения из казны прогонных денег; в городе же никто из жителей никаким укрывательством никогда не занимался...
Незнакомец молча подал свою подорожную. В подорожной значилось: «NN, эксперт от
наук, отправляется по России для исследования богатств, скрывающихся в недрах
земли».
То мне хотелось уйти в монастырь, сидеть там по целым дням у окошка и смотреть на деревья и поля; то я воображал, как я покупаю десятин пять
земли и живу помещиком; то я давал себе слово, что займусь
наукой и непременно сделаюсь профессором какого-нибудь провинциального университета.
— Дело не в состоянии, — возразил доктор, — но вы забываете, что я служитель и жрец
науки, что практикой своей я приношу пользу человечеству; неужели я мое знание и мою опытность должен зарыть в
землю и сделаться тунеядцем?.. Такой ценой нельзя никаких благ мира купить!
Но трудиться не хотят, а утешаются мыслью, что современная
наука есть разработка материалов, что надобно нечеловечьи усилия для того, чтоб понять ее, и что скоро упадет с неба или выйдет из-под
земли другая, легкая
наука.
А мне казалось, что идеал нашего счастья в боге, и к нему стремится человек двумя путями: в религии — чувством, в
науке — умом; я думал, что чувство это ненасытимо, а ум ограничен условиями материи; я думал поэтому, что истинного счастья нет на
земле для человека, а есть только довольство да наслаждение» (стр. 444).
В соборе вашу клятву
Вы целованьем крестным утвердите.
Мы в животе и смерти не вольны —
Я Федора хочу еще при жизни
Моей венчать. От младости он мной
Наставлен был в
науке государевой.
Господь ему превыше лет его
Дал светлый ум, и с духом твердым кротость
В нем сочетал, и правоты любовь,
Нетронутую мудрствованьем ложным,
В него вложил. Его царенье будет
На радость вам, на славу всей
земле!
Чего я сделать не успел для царства —
То он свершит...
Друзья! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед,
И пусть, под знаменем
науки,
Союз наш крепнет и растет…
Не сотворим себе кумира
Ни на
земле, ни в небесах,
За все дары и блага мира
Мы не падем пред ним во прах.
Жрецов греха и лжи мы будем
Глаголом истины карать,
И спящих мы от сна разбудим
И поведем за ратью рать.
Пусть нам звездою путеводной
Святая истина горит.
И верьте, голос благородный
Недаром в мире прозвучит.
Говорят, что если все люди будут целомудренны, то прекратится род человеческий. Но ведь по церковному верованию должен наступить конец света; по
науке точно так же должны кончиться и жизнь человека на
земле и сама
земля; почему же то, что нравственная добрая жизнь тоже приведет к концу род человеческий, так возмущает людей?
Теперь они (как и жители
Земли) говорили: «…У нас есть
наука, и через нее мы отыщем вновь истину, но примем ее уже сознательно.
Это не есть, как думают многие, взгляд на жизнь, выработанный материалистической
наукой и философией нашего времени;
наука и философия нашего времени довели только это воззрение до последних его пределов, при которых очевиднее, чем прежде, стало несоответствие этого взгляда основным требованиям природы человеческой; но это давнишний, первобытный взгляд людей, стоящих на низшей ступени развития: он выражен и у Китайцев, и у Буддистов, и у Евреев, и в книге Иова, и в изречении: «
земля еси и в
землю пойдеши».
— Как-то была тут сибирская язва, знаете ли; скотина дохла, я вам скажу, как мухи, и ветеринары тут ездили, и строго было приказано, чтобы палый скот зарывать подальше, глубоко в
землю, заливать известкой и прочее, знаете ли, на основании
науки.
И, верный своему обету, с мыслью быть полезным матери,
науке и человечеству, мечтатель покинул этот рай. Мать благословила его на далекое путешествие в край неизвестный. Она боялась за него, но видела, что Московия сделалась для него обетованною
землею, и могла ли отказать его желаниям?
Что ценность и значение
земли и человека превышают весь природный мир, истина эта и должна быть скрыта для
науки, приспособленной лишь к мировой данности и необходимости.
Необходимы и в наше время елевзинские таинства [Елевзинские таинства — торжества в Древней Греции в честь богини
земли Деметры и ее дочери Персефоны — богини произрастания злаков; сопровождались таинственными обрядами.]; и в наше время
науки имеют свои жертвы, когда не облечены чудесностью».
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою
науку, что я, знаю заранее, паду на
землю и буду целовать эти камни и плакать над ними — в то же время убежденный всем сердцем в том, что все это уже давно кладбище и никак не более».
Мы стоим перед проблемой христианского бытия, а не христианской культуры, перед проблемой претворения культуры в бытие, «
наук и искусств» в новую жизнь, в новое небо и новую
землю.