Неточные совпадения
— Куда ж торопиться? Посидим. Как ты измок однако! Хоть не ловится, но хорошо. Всякая охота тем хороша, что имеешь дело с природой. Ну, что зa прелесть эта стальная вода! — сказал он. — Эти
берега луговые, — продолжал он, — всегда напоминают мне загадку, — знаешь? Трава говорит воде: а
мы пошатаемся, пошатаемся.
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то у
нас лед теперь уж растаял, а
беречь негде, — сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что мама говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и поправляя на ней косынку.
Оглядываюсь —
мы от
берега около пятидесяти сажен, а я не умею плавать!
«Не стреляйте! — кричу я ему, —
берегите заряд;
мы и так его догоним».
«Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы,
мы подъехали к небольшой хате, на самом
берегу моря.
Я не обращал внимание на ее трепет и смущение, и губы мои коснулись ее нежной щечки; она вздрогнула, но ничего не сказала;
мы ехали сзади: никто не видал. Когда
мы выбрались на
берег, то все пустились рысью. Княжна удержала свою лошадь; я остался возле нее; видно было, что ее беспокоило мое молчание, но я поклялся не говорить ни слова — из любопытства. Мне хотелось видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения.
Но
мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских
берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры — легкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счет
Меж тем невидимо растет.
Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю ощущений
Теперь он сердцем погружен!
Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался,
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель,
мы теперь оставим,
Надолго… навсегда. За ним
Довольно
мы путем одним
Бродили по свету. Поздравим
Друг друга с
берегом. Ура!
Давно б (не правда ли?) пора!
Пугачев посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба
мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути… Вдруг увидел я деревушку на крутом
берегу Яика, с частоколом и с колокольней, — и через четверть часа въехали
мы в Белогорскую крепость.
Подумаешь, как счастье своенравно!
Бывает хуже, с рук сойдет;
Когда ж печальное ничто на ум не йдет,
Забылись музыкой, и время шло так плавно;
Судьба
нас будто
берегла;
Ни беспокойства, ни сомненья…
А горе ждет из-за угла.
— История, дорогой мой, поставила пред
нами задачу: выйти на
берег Тихого океана, сначала — через Маньчжурию, затем, наверняка, через Персидский залив. Да, да — вы не улыбайтесь. И то и другое — необходимо, так же, как необходимо открыть Черное море. И с этим надобно торопиться, потому что…
Мы с ним вместе в Мариинском пассаже у саечника Василья обедаем, потому что я ведь теперь экономлю и над каждым горшем трясусь — горячего уже давно не ем, все на дело
берегу, а он, верно, тоже по бедности или питущий… но преубедительно говорит: «дайте мне пятьсот рублей — я вручу».
Мы взроем вам землю, украсим ее, спустимся в ее бездны, переплывем моря, пересчитаем звезды, — а вы, рождая
нас,
берегите, как провидение, наше детство и юность, воспитывайте
нас честными, учите труду, человечности, добру и той любви, какую Творец вложил в ваши сердца, — и
мы твердо вынесем битвы жизни и пойдем за вами вслед туда, где все совершенно, где — вечная красота!
— Вот эти суда посуду везут, — говорила она, — а это расшивы из Астрахани плывут. А вот, видите, как эти домики окружило водой? Там бурлаки живут. А вон, за этими двумя горками, дорога идет к попадье. Там теперь Верочка. Как там хорошо, на
берегу! В июле
мы будем ездить на остров, чай пить. Там бездна цветов.
Шкуна «Восток», с своим, как стрелы, тонким и стройным рангоутом, покачивалась, стоя на якоре, между крутыми, но зелеными
берегами Амура, а
мы гуляли по прибрежному песку, чертили на нем прутиком фигуры, лениво посматривали на шкуну и праздно ждали, когда скажут
нам трогаться в путь, сделать последний шаг огромного пройденного пути: остается всего каких-нибудь пятьсот верст до Аяна, первого пристанища на
берегах Сибири.
Последние два дня дул крепкий, штормовой ветер; наконец он утих и позволил
нам зайти за рифы, на рейд. Это было сделано с рассветом; я спал и ничего не видал. Я вышел на палубу, и
берег представился мне вдруг, как уже оконченная, полная картина, прихотливо изрезанный красивыми линиями, со всеми своими очаровательными подробностями, в красках, в блеске.
Берег!
берег! Наконец
мы ступили на японскую землю.
Мы вышли на каменную пристань. Ну,
берег не очень занимательный: хоть и не выходить!
Мы с любопытством смотрели на великолепные
берега пролива, мимо которых ехали.
Мы шли по 9-ти узлов, обогнали какое-то странное, не то китайское, не то индийское, судно и часу в десятом бросили якорь на Манильском рейде, верстах в пяти от
берега.
Вскоре
мы поехали на
берег:
нас не встретили ни ароматы, ни музыка, как на Мадере.
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал, что, в ожидании ответа из Едо об отведении
нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ
нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на
берег, на который
мы обещали не съезжать. Фарсеры!
На другой день заревел шторм, сообщения с
берегом не было, и
мы простояли, помнится, трое суток в печальном бездействии.
По временам
мы видим
берег, вдоль которого идем к северу, потом опять туман скроет его. По ночам иногда слышится визг: кто говорит — сивучата пищат, кто — тюлени. Похоже на последнее, если только тюлени могут пищать, похоже потому, что днем иногда они целыми стаями играют у фрегата, выставляя свои головы, гоняясь точно взапуски между собою. Во всяком случае, это водяные, как и сигнальщик Феодоров полагает.
Когда
мы садились в катер, вдруг пришли сказать
нам, что гости уж едут, что часть общества опередила
нас. А
мы еще не отвалили! Как засуетились наши молодые люди! Только что
мы выгребли из Пассига, велели поставить паруса и понеслись. Под
берегом было довольно тихо, и катер шел покойно, но
мы видели вдали, как кувыркалась в волнах крытая барка с гостями.
Мы, по-вчерашнему, в море; вдали синеют
берега; это
мы видели всякий день, идучи под
берегом Люсона.
Мы ехали по
берегу той же протекающей по городу реки, которая по нем, или город по ней, называется Сингапур. Она мутна и не радует глаз, притом очень узка, но не мелка.
— «А это что ж?» — спросили
мы, указывая на противоположный
берег.
После обеда наши уехали на
берег чай пить in’s Grune [на лоне природы — нем.]. Я прозевал, но зато из привезенной с английского корабля газеты узнал много новостей из Европы, особенно интересных для
нас. Дела с Турцией завязались; Англия с Францией продолжают интриговать против
нас. Вся Европа в трепетном ожидании…
Мои товарищи все доискивались, отчего погода так мало походила на тропическую, то есть было облачно, как я сказал, туманно, и вообще мало было свойств и признаков тропического пояса, о которых упоминают путешественники. Приписывали это близости африканского
берега или каким-нибудь неизвестным
нам особенным свойствам Гвинейского залива.
— Да так-с: этаких у
нас теперь человек сорок есть: от солнышка. Они на
берегу нагишом ходили: солнышком и напекло; теперь и рубашек нельзя надеть.
Когда наша шлюпка направилась от фрегата к
берегу,
мы увидели, что из деревни бросилось бежать множество женщин и детей к горам, со всеми признаками боязни. При выходе на
берег мужчины толпой старались не подпускать наших к деревне, удерживая за руки и за полы. Но им написали по-китайски, что женщины могут быть покойны, что русские съехали затем только, чтоб посмотреть
берег и погулять. Корейцы уже не мешали ходить, но только старались удалить наших от деревни.
Поэтому
мы подождем ответа из горочью и вообще не покинем японских
берегов без окончательного решения дела, которое
нас сюда привело».
Так и есть, как я думал: Шанхай заперт, в него нельзя попасть: инсургенты не пускают. Они дрались с войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть в полутораста верстах от китайского
берега и не побывать на нем. О войне с Турцией тоже не решено, вместе с этим не решено, останемся ли
мы здесь еще месяц, как прежде хотели, или сейчас пойдем в Японию, несмотря на то, что у
нас нет сухарей.
Мы тогда напрасно искали на восточном
берегу пристани: нет ее там; зато теперь тотчас отыскали на юго-западном.
«Что ты станешь там делать?» — «А вон на ту гору охота влезть!» Ступив на
берег,
мы попали в толпу малайцев, негров и африканцев, как называют себя белые, родившиеся в Африке.
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально смотреть на скалы. От
берега прямо к
нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Берега заставлены, в два-три ряда, судами, джонками, лодками, так что
мы с трудом пробирались и не раз принуждены были класть весла по борту.
Страшно подумать, что с 5-го августа, то есть со дня прихода в Японию,
мы не были на
берегу, исключая визита к нагасакскому губернатору.
В сказанный час, даже в темноте, увидели
берег, промчались через пролив благополучно — и вот
мы опять в Китайском море.
И в самом деле вдруг перед
нами к северу вырос
берег, а на карте его нет.
На
берегу нас встретили фиакры (легкие кареты, запряженные одной маленькой лошадкой, на каких у
нас ездят дети).
Едва
мы подошли к проливцу между Паппенбергом и Ивосима, как вслед за
нами, по обыкновению, с разных точек бросились японские казенные лодки, не стоящие уже кругом
нас цепью, с тех пор как
мы отбуксировали их прочь, а кроющиеся под
берегом.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе
нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться по станциям на
берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой дороге, а потом до Якутска на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Мы слегка позавтракали на шкуне и, воротясь на
берег, прошли чрез док.
Покойно, правда, было плавать в этом безмятежном царстве тепла и безмолвия: оставленная на столе книга, чернильница, стакан не трогались; вы ложились без опасения умереть под тяжестью комода или полки книг; но сорок с лишком дней в море!
Берег сделался господствующею нашею мыслью, и
мы немало обрадовались, вышедши, 16-го февраля утром, из Южного тропика.
Мы плыли в облаке, которое неслось с неимоверной быстротою, закрывая горы,
берега, воду, наконец, небо и луну.
Мы лорнировали
берег, удили рыбу, и, между прочим, вытащили какую-то толстенькую рыбу с круглой головкой, мягкую, без чешуи; брюхо у ней желтое, а спина вся в пятнах.
Барон Шлипенбах один послан был по делу на
берег, а потом, вызвав лоцмана,
мы прошли Зунд, лишь только стихнул шторм, и пустились в Каттегат и Скагеррак, которые пробежали в сутки.
Сегодня были японцы с ответом от губернатора, что если
мы желаем, то можем стать на внутренний рейд, но не очень близко к
берегу, потому что будто бы помешаем движению японских лодок на пристани.
Проберешься ли цело и невредимо среди всех этих искушений? Оттого
мы задумчиво и нерешительно смотрели на
берег и не торопились покидать гостеприимную шкуну. Бог знает, долго ли бы
мы просидели на ней в виду красивых утесов, если б
нам не были сказаны следующие слова: «Господа! завтра шкуна отправляется в Камчатку, и потому сегодня извольте перебраться с нее», а куда — не сказано. Разумелось, на
берег.