Неточные совпадения
Он ощущал позыв к женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом
уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми запахами, на панелях, у дверей сидели и стояли очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось
настроение усталости.
«Устала. Капризничает, — решил Клим, довольный, что она
ушла, не успев испортить его
настроения. — Она как будто молодеет, становится более наивной, чем была».
Ушел он в
настроении, не совсем понятном ему: эта беседа взволновала его гораздо более, чем все другие беседы с Мариной; сегодня она дала ему право считать себя обиженным ею, но обиды он не чувствовал.
Он
ушел от Прейса, скрыв свое
настроение под личиной глубокой задумчивости человека, который только что ознакомился с мудростью, неведомой ему до этого дня во всей ее широте и глубине. Прейс очень дружески предложил...
Он заботился только о том, чтоб не раздражать ее, и, когда видел жену в дурном
настроении,
уходил от нее, считая, что так всего лучше избежать возможных неприятных бесед и сцен.
Присел к столу и, убавив огонь лампы, закрыл глаза. Самгин, чувствуя, что
настроение Лютова заражает его, хотел
уйти, но Лютов почему-то очень настойчиво уговорил его остаться ночевать.
Они
ушли. Клим остался в
настроении человека, который не понимает: нужно или не нужно решать задачу, вдруг возникшую пред ним? Открыл окно; в комнату хлынул жирный воздух вечера. Маленькое, сизое облако окутывало серп луны. Клим решил...
— Трудно отвечать на этот вопрос! всякая! Иногда я с удовольствием слушаю сиплую шарманку, какой-нибудь мотив, который заронился мне в память, в другой раз
уйду на половине оперы; там Мейербер зашевелит меня; даже песня с барки: смотря по
настроению! Иногда и от Моцарта уши зажмешь…
Полосы тихости и покорности сменялись у Харитины, как всегда, самым буйным
настроением, и Галактион в эти минуты старался
уйти куда-нибудь из дому или не обращать на нее никакого внимания.
Старик Колобов зажился в Заполье. Он точно обыскивал весь город. Все-то ему нужно было видеть, со всеми поговорить, везде побывать. Сначала все дивились чудному старику, а потом привыкли. Город нравился Колобову, а еще больше нравилась река Ключевая. По утрам он почти каждый день
уходил купаться, а потом садился на бережок и проводил целые часы в каком-то созерцательном
настроении. Ах, хороша река, настоящая кормилица.
Вот о чем задумывался он, проводя ночи на Рублихе. Тысячу раз мысль проходила по одной и той же дороге, без конца повторяя те же подробности и производя гнетущее
настроение. Если бы открыть на Рублихе хорошую жилу, то тогда можно было бы оправдать себя в глазах компании и
уйти из дела с честью: это было для него единственным спасением.
Луша хваталась за голову и начинала истерически хохотать. Сам все испытавший Прейн пугался такого разлива страсти, но его неудержимо тянули к Луше даже дикие вспышки гнева и нелепые капризы, разрешавшиеся припадками ревности или самым нежным
настроением. Вдвоем они вволю смеялись над набобом, над генералом с его «болванкой», надо всеми остальными; но когда речь заходила о Раисе Павловне, Луша бледнела и точно вся
уходила в себя: она ревновала Прейна со всем неистовством первой любви.
Передонов
ушел в гимназию в мрачном
настроении. Вчерашние неприятности припомнились ему. Он думал о Крамаренке: как этот скверный мальчишка решился назвать его подлецом? Значит, он не боится Передонова. Уж не знает ли он чего-нибудь о Передонове? Знает и хочет донести.
На лекции идти было поздно, работа расклеилась,
настроение было испорчено, и я согласился. Да и старик все равно не
уйдет. Лучше пройтись, а там можно будет всегда бросить компанию. Пока я одевался, Порфир Порфирыч присел на мою кровать, заложил ногу на ногу и старчески дребезжавшим тенорком пропел...
Никогда не забуду того
настроения, какое оставил после себя этот человек. Зинаида Федоровна все еще продолжала в волнении ходить по гостиной. Не лежала, а ходила — уж одно это хорошо. Я хотел воспользоваться этим
настроением, чтоб откровенно поговорить с ней и тотчас
уйти, но едва я успел проводить Грузина, как послышался звонок. Это пришел Кукушкин.
Наступил петровский пост, и нас уже каждый день кормили постным. От праздности и неопределенности положения меня тяготила физическая тоска, и я, недовольный собою, вялый, голодный, слонялся по усадьбе и только ждал подходящего
настроения, чтобы
уйти.
При теперешнем моем
настроении достаточно пяти минут, чтобы он надоел мне так, как будто я вижу и слушаю его уже целую вечность. Я ненавижу беднягу. От его тихого, ровного голоса и книжного языка я чахну, от рассказов тупею… Он питает ко мне самые хорошие чувства и говорит со мною только для того, чтобы доставить мне удовольствие, а я плачу ему тем, что в упор гляжу на него, точно хочу его загипнотизировать и думаю: «
Уйди,
уйди,
уйди…» Но он не поддается мысленному внушению и сидит, сидит, сидит…
Но в Петергофе преобладало карьерное
настроение, и невозможно было
уйти от частых разговоров о том, что одному удалось, а почему это же самое другому не удалось.
Через несколько времени он
ушел, [В этот день вечером он хотел было идти к <М. А.> Дмитриеву, у которого очень давно не бывал по пятницам; но он был так расстроен, или, лучше сказать, так проникнут высоким
настроением, что не имел силы идти на скучный вечер, где собирались нестерпимо скучные люди.
Тем не менее — Сганарель
ушел. Погоня за ним по лесу в этот же самый вечер была невозможна; а до следующего утра в уме того, чья воля была здесь для всех законом, просияло совсем иное
настроение.
Вид этой фуры и окрик её возницы как бы придавил повышенное
настроение зрителей — все сразу потемнели, многие быстро
ушли.
Чужая рука расстегивала единственную пуговицу, портки спадали, и мужицкая тощая задница бесстыдно выходила на свет. Пороли легко, единственно для острастки, и
настроение было смешливое.
Уходя, солдаты затянули лихую песню, и те, что ближе были к телегам с арестованными мужиками, подмаргивали им. Было это осенью, и тучи низко ползли над черным жнивьем. И все они
ушли в город, к свету, а деревня осталась все там же, под низким небом, среди темных, размытых, глинистых полей с коротким и редким жнивьем.
Если
настроение его было хорошее, он заканчивал рассказ неожиданно громким и победным возгласом: «С нами бог!», после чего торопливо
уходил, сконфуженно смеясь и наивно закрывая рукою лицо.
Он кладет руку на плечо Пьеро. — Пьеро свалился навзничь и лежит без движения в белом балахоне. Арлекин уводит Коломбину за руку. Она улыбнулась ему. Общий упадок
настроения. Все безжизненно повисли на стульях. Рукава сюртуков вытянулись и закрыли кисти рук, будто рук и не было. Головы
ушли в воротники. Кажется, на стульях висят пустые сюртуки. Вдруг Пьеро вскочил и убежал. Занавес сдвигается. В ту же минуту на подмостки перед занавесом выскакивает взъерошенный и взволнованный автор.
Я был в великолепнейшем
настроении духа, а потому шпионство и менторский тон Поликарпа не рассердили меня. Я засмеялся и
услал его в кухню.
Ашанин
ушел в восторженном
настроении духа.
Все меньше и меньше тоскует по деревне Дуня…
Уходят от нее куда-то далеко и лес, и избушка, и кладбище с материнской могилкой… Другая жизнь, другие люди, другие
настроения овладевают девочкой…
Минут через двадцать Маха вернулся взволнованный и сообщил, что тигр попал на стрелу. Удэхеец не задерживался около мертвой собаки, не рассматривал как следует следов. Он видел только спущенную тетиву самострела и кровь на снегу. Сообщение это сразу подняло наше
настроение. Если тигр ранен серьезно, то он далеко не
уйдет и заляжет где-нибудь поблизости.
Не думаю, чтобы они были когда-либо задушевными приятелями. Правда, они были люди одной эпохи (Некрасов немного постарше Салтыкова), но в них не чувствовалось сходства ни в складе натур, ни в общей повадке, ни в тех
настроениях, которые дали им их писательскую физиономию. Если оба были обличители общественного зла, то в Некрасове все еще и тогда жил поэт, способный на лирические порывы, а Салтыков уже
ушел в свой систематический сарказм и разъедающий анализ тогдашнего строя русской жизни.
К полудню просыпается она в прекраснейшем
настроении духа. Сон благотворно повлиял на нее. Но вот, протерев глаза, она глядит на то место, где так недавно ворочался Вася, и обхватывавшее ее чувство радости сваливается с нее, как тяжелая пуля. Вася
ушел, чтобы возвратиться поздно ночью в нетрезвом виде, как возвращался он вчера, третьего дня… всегда… Опять она будет мечтать, опять на лице его мелькнет омерзение.
И ему хотелось, чтобы Павел заметил это и понял, какую неприятность делает он отцу своим дурным
настроением; но Павел не замечал и, кончив чай,
уходил.