Неточные совпадения
Например, дворянин повинуется благородно и вскользь предъявляет резоны; купец повинуется с готовностью и просит принять хлеб-соль; наконец, подлый
народ повинуется просто и,
чувствуя себя виноватым, раскаивается и просит прощения.
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и
почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при
народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
Проживя бо̀льшую часть жизни в деревне и в близких сношениях с
народом, Левин всегда в рабочую пору
чувствовал, что это общее народное возбуждение сообщается и ему.
Он считал переделку экономических условий вздором, но он всегда
чувствовал несправедливость своего избытка в сравнении с бедностью
народа и теперь решил про себя, что, для того чтобы
чувствовать себя вполне правым, он, хотя прежде много работал и нероскошно жил, теперь будет еще больше работать и еще меньше будет позволять себе роскоши.
— Может быть, — уклончиво сказал Левин, — но я не вижу; я сам
народ, я и не
чувствую этого.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он
чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он
чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
Все будет безуспешно, покуда не
почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья
народ вооружался против <врагов>, так должен восстать против неправды.
Говор
народа, топот лошадей и телег, веселый свист перепелов, жужжание насекомых, которые неподвижными стаями вились в воздухе, запах полыни, соломы и лошадиного пота, тысячи различных цветов и теней, которые разливало палящее солнце по светло-желтому жнивью, синей дали леса и бело-лиловым облакам, белые паутины, которые носились в воздухе или ложились по жнивью, — все это я видел, слышал и
чувствовал.
Чувствовать себя необыкновенным, каким он никогда не был, Климу мешал Иноков. В коротких перерывах между сказами Федосовой, когда она, отдыхая, облизывая темные губы кончиком языка, поглаживала кривой бок, дергала концы головного платочка, завязанного под ее подбородком, похожим на шляпку гриба, когда она, покачиваясь вбок, улыбалась и кивала головой восторженно кричавшему
народу, — в эти минуты Иноков разбивал настроение Клима, неистово хлопая ладонями и крича рыдающим голосом...
— Сам
народ никогда не делает революции, его толкают вожди. На время подчиняясь им, он вскоре начинает сопротивляться идеям, навязанным ему извне.
Народ знает и
чувствует, что единственным законом для него является эволюция. Вожди всячески пытаются нарушить этот закон. Вот чему учит история…
Во флигеле Клим
чувствовал себя все более не на месте. Все, что говорилось там о
народе, о любви к
народу, было с детства знакомо ему, все слова звучали пусто, ничего не задевая в нем. Они отягощали скукой, и Клим приучил себя не слышать их.
— Уж не знаю, марксистка ли я, но я человек, который не может говорить того, чего он не
чувствует, и о любви к
народу я не говорю.
— Ну, да! А — что же? А чем иным, как не идеализмом очеловечите вы зоологические инстинкты? Вот вы углубляетесь в экономику, отвергаете необходимость политической борьбы, и
народ не пойдет за вами, за вульгарным вашим материализмом, потому что он
чувствует ценность политической свободы и потому что он хочет иметь своих вождей, родных ему и по плоти и по духу, а вы — чужие!
«Социальная революция без социалистов», — еще раз попробовал он успокоить себя и вступил сам с собой в некий безмысленный и бессловесный, но тем более волнующий спор. Оделся и пошел в город, внимательно присматриваясь к людям интеллигентской внешности, уверенный, что они
чувствуют себя так же расколото и смущенно, как сам он.
Народа на улицах было много, и много было рабочих, двигались люди неторопливо, вызывая двойственное впечатление праздности и ожидания каких-то событий.
Он
чувствовал, что ему необходимо видеть человека, возглавляющего огромную, богатую Русь, страну, населенную каким-то скользким
народом, о котором трудно сказать что-нибудь определенное, трудно потому, что в этот
народ слишком обильно вкраплены какие-то озорниковатые люди.
«Причаститься — значит признать и
почувствовать себя частью некоего целого, отказаться от себя. Возможно, что это воображается, но едва ли чувствуется. Один из самообманов, как «любовь к
народу», «классовая солидарность».
— Замечательный акустический феномен, — сообщил Климу какой-то очень любезный и женоподобный человек с красивыми глазами. Самгин не верил, что пушка может отзываться на «музыку небесных сфер», но, настроенный благодушно, соблазнился и пошел слушать пушку. Ничего не услыхав в ее холодной дыре, он
почувствовал себя очень глупо и решил не подчиняться голосу
народа, восхвалявшему Орину Федосову, сказительницу древних былин Северного края.
Но я не прошел и улицы, как
почувствовал, что не могу ходить, бессмысленно наталкиваясь на этот
народ, чужой и безучастный; но куда же деться?
Этого движения боялись
народы Европы,
чувствуя себя как бы неготовыми для него, и факт существования Турции с Константинополем у входа Запада на Восток был выражением духовной незрелости европейских
народов.
Русский
народ не
чувствует себя мужем, он все невестится,
чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет «сила», он ощущает себя розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы.
Никогда славянофилы не
чувствовали по отношению к польскому
народу славянского единства, славянского братства.
И каждый русский человек должен был бы
чувствовать себя и сознавать себя
народом и в глубине своей ощутить народную стихию и народную жизнь.
Польский же
народ должен
почувствовать и понять душу России, освободиться от ложного и дурного презрения, которому иной духовный склад кажется низшим и некультурным.
Знал Алеша, что так именно и
чувствует и даже рассуждает
народ, он понимал это, но то, что старец именно и есть этот самый святой, этот хранитель Божьей правды в глазах
народа, — в этом он не сомневался нисколько и сам вместе с этими плачущими мужиками и больными их бабами, протягивающими старцу детей своих.
Народ догадался по боли, которую
чувствовал при вести о ее занятии неприятелем, о своей кровной связи с Москвой.
Практически он был выражением того инстинкта силы, который
чувствуют все могучие
народы, когда чужие их задевают; потом это было торжественное чувство победы, гордое сознание данного отпора.
Долго оторванная от
народа часть России прострадала молча, под самым прозаическим, бездарным, ничего не дающим в замену игом. Каждый
чувствовал гнет, у каждого было что-то на сердце, и все-таки все молчали; наконец пришел человек, который по-своему сказал что. Он сказал только про боль, светлого ничего нет в его словах, да нет ничего и во взгляде. «Письмо» Чаадаева — безжалостный крик боли и упрека петровской России, она имела право на него: разве эта среда жалела, щадила автора или кого-нибудь?
Не успела Параска переступить за порог хаты, как
почувствовала себя на руках парубка в белой свитке, который с кучею
народа выжидал ее на улице.
Русские очень легко
чувствуют себя грешниками, и из всех
народов земли они более всех склонны к покаянию.
— Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон какие
народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то как рукой снимут… да. На што бабы, и те вполне это самое
чувствуют. Вон Серафима Харитоновна как на меня поглядывает, даром что хлеб-соль еще недавно водили.
Народ более
чувствовал близость Богородицы-Заступницы, чем Христа.
Она противополагала себя
народу,
чувствовала свою вину перед
народом и хотела служить
народу.
—
Народ глубоко
чувствует нравственные качества голубей и питает к ним особенную любовь.
Он
чувствовал, что своим присутствием только портит возможное соглашение:
народ был против него.
«Три пьяницы» вообще
чувствовали себя прекрасно, что бесило Рачителиху, несколько раз выглядывавшую из дверей своей каморки в кабак. За стойкой управлялся один Илюшка, потому что днем в кабаке
народу было немного, а набивались к вечеру. Рачителиха успевала в это время управиться около печи, прибрать ребятишек и вообще повернуть все свое бабье дело, чтобы вечером уже самой выйти за стойку.
Розанов только
чувствовал, что и здесь опять как-то все гадко и неумно будто. Но иногда, так же как Райнер размышлял о
народе, он размышлял об этих людях: это они кажутся такими, а черт их знает, что они думают и что могут сделать.
Народ это очень
чувствовал и не только ходил без шапок перед Масленниковыми хоромами, но и гордился им.
Но он
почувствовал, что и язык, и склад мысли, и душа
народа для него темны и непонятны…
Народные чтения, читальни, издание дешевых книг, распространение в
народе здравых понятий о том, что ученье свет, а неученье тьма — везде сумел приютиться Тебеньков и во всем дает
чувствовать о своем присутствии.
Возмущается понемногу
народ жизнью своей, —
чувствует, что неправда задушит его, коли он не подумает о себе!
Еще вчера свечеру я
чувствовал, что в городе делалось что-то необычайное. В половине двенадцатого во всех окнах забегали огни, и вслед за тем потянулся по всем улицам
народ, и застучали разнородные экипажи крутогорской аристократии.
И я действительно сконфужен; я
чувствую себя совершенно уничтоженным, и, между тем как в ушах моих снова начинает раздаваться скрип полозьев, мне все мерещится: что подумает ямщик? и как это
народ такую волю взял?
— Не думайте, впрочем, Гамбетта, — продолжал Твэрдоонто, — чтоб я был суеверен… нимало! Но я говорю одно: когда мы затеваем какое-нибудь мероприятие, то прежде всего обязываемся понимать, против чего мы его направляем. Если б вы имели дело только с людьми цивилизованными — ну, тогда я понимаю… Ни вы, ни я… О, разумеется, для нас… Но
народ, Гамбетта! вспомните, что такое
народ! И что у него останется, если он не будет
чувствовать даже этой узды?
Мы стали приближаться к Новочеркасску. Последнюю остановку я решил сделать в Старочеркасске, — где, как были слухи, много заболевало
народу, особенно среди богомольцев, — но не вышло. Накануне, несмотря на прекрасное питание, ночлеги в степи и осторожность, я
почувствовал недомогание, и какое-то особо скверное: тошнит, голова кружится и, должно быть, жар.
— Рабы господа — понимаешь? — многозначительно говорит он. — Это надо
почувствовать до зерна, сквозь всю шелуху. Р-рабы, хвалите господа! Как же вы,
народ живой, не понимаете?
— Потому что я уже хотел один раз подавать просьбу, как меня княжеский управитель Глич крапивой выпорол, что я ходил об заклад для исправника лошадь красть, но весь
народ мне отсоветовал: «Не подавай, говорят, Данилка, станут о тебе повальный обыск писать, мы все скажем, что тебя давно бы надо в Сибирь сослать». Да-с, и я сам себя даже достаточно
чувствую, что мне за честь свою вступаться не пристало.
Каприви нечаянно сказал то, что каждый очень хорошо знает, а если не знает, то
чувствует, а именно то, что существующий строй жизни таков, какой он есть, не потому, что он естественно должен быть таким, что
народ хочет, чтобы он был таков, но потому, что его таким поддерживает насилие правительств, войско со своими подкупленными унтер-офицерами и генералами.
Чем грубее был
народ, чем меньше было признаков цивилизации, тем свободнее он
чувствовал себя.
— А не боитесь, так и прекрасно; а соскучитесь — пожалуйте во всякое время ко мне, я всегда рад. Вы студент? Я страшно люблю студентов. Сам в университете не был, но к студентам всегда
чувствую слабость. Да что! Как и иначе-то? Это наша надежда. Молодой
народ, а между тем у них всё идеи и мысли… а притом же вы сестрин постоялец, так, стало быть, все равно что свой. Не правда ли?
Ведь наш
народ какой: он этого не
чувствует, право.