Рыба очень нередко задыхается зимой под льдом даже в огромных озерах и проточных прудах: [Из многих, мною самим виденных таких любопытных явлений самое замечательное случилось в Казани около 1804 г.: там сдохлось зимою огромное озеро Кабан; множество
народа набежало и наехало со всех сторон: рыбу, как будто одурелую, ловили всячески и нагружали ею целые воза.] сначала, в продолжение некоторого времени, показывается она в отверстиях прорубей, высовывая рот из воды и глотая воздух, но ловить себя еще не дает и даже уходит, когда подойдет человек; потом покажется гораздо в большем числе и как будто одурелая, так что ее можно ловить саком и даже брать руками; иногда всплывает и снулая.
Послушаем, о чем народ толкует?
Того и жди что смута заведется,
Из воровских полков с подсылом много
Народу набегает; не усмотришь,
Проезжий город. А, да это наш,
Из биркинских людей, Павлушка, писчик.
Негодный человечишка, за ним
Глядеть да и глядеть! Что за охота
Держать такую дрянь, не знаю, право!
Неточные совпадения
— То есть народу-то, народу-то тут
набежало, видимо-невидимо; англичане эти тут же, давно догадались, злятся.
— Как это он мне сказал про свой-то банк, значит, Ермилыч, меня точно осенило. А возьму, напримерно, я, да и открою ссудную кассу в Заполье, как ты полагаешь? Деньжонок у меня скоплено тысяч за десять, вот рухлядишку побоку, — ну, близко к двадцати
набежит. Есть другие мелкие
народы, которые прячут деньжонки по подпольям… да. Одним словом, оборочусь.
Русский
народ называет зайца косым. Его глаза, большие, темные навыкате, — не косы, это знает всякий; но, будучи пуглив и тороплив, не имея способности оглядываться, он
набегает иногда прямо на охотника или на пенек, оторопев, круто бросается в другую сторону и опять на что-нибудь
набегает.
Грустные, заунывные звуки сменялись веселыми, но то была не русская грусть и не русская удаль. Тут отражалось дикое величие кочующего племени, и попрыски табунов, и богатырские
набеги, и переходы
народов из края в край, и тоска по неизвестной, первобытной родине.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется быть в
набеге или где (ведь я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где
народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к
народу и жмется: думает, веселей в
народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от
народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
К. С. Станиславский все еще разговаривает с «барином». Бутылка сивухи гуляет по рукам толпящихся у двери. Это
набежали любопытные из соседней ночлежки, подшибалы и папиросники, —
народ смирный, а среди них пьяный мордастый громила Ванька Лошадь. Он завладел шампанкою, кое-кому плеснул в стаканчик, а сам, отбиваясь левой рукой, дудит из горлышка остатки.
На берегу ее кипучих вод
Недавно новый изгнанный
народАул построил свой, — и ждал мгновенье,
Когда свершить придуманное мщенье;
Черкес готовил дерзостный
набег,
Союзники сбирались потаенно,
И умный князь, лукавый Росламбек,
Склонялся перед русскими смиренно,
А между тем с отважною толпой
Станицы разорял во тьме ночной;
И, возвратясь в аул, на пир кровавый
Он пленников дрожащих приводил,
И уверял их в дружбе, и шутил,
И головы рубил им для забавы.
Покинув север наконец,
Пиры надолго забывая,
Я посетил Бахчисарая
В забвенье дремлющий дворец.
Среди безмолвных переходов
Бродил я там, где, бич
народов,
Татарин буйный пировал
И после ужасов
набега...
— Пленник Павел рассказывал нам, что эти новгородцы —
народ вольный, вечевой… Их щадить нечего. Они хотя и богаты, а выкупу от них не жди… разве только нового
набега, — заметил один из рыцарей.
Народ сделал около него кружок, ахает, рассуждает; никто не думает о помощи.
Набегают татары, продираются к умирающему, вопят, рыдают над ним. Вслед за ними прискакивает сам царевич Даньяр. Он слезает с коня, бросается на тело своего сына, бьет себя в грудь, рвет на себе волосы и наконец, почуяв жизнь в сердце своего сына, приказывает своим слугам нести его домой. Прибегает и Антон, хочет осмотреть убитого — его не допускают.
— Пленник Павел рассказывал нам, что эти новгородцы —
народ вольный, вечевой… Их щадить нечего. Они хоть и богаты, а выкупу от них не жди… разве только нового
набега, — заметил один из рыцарей.
Говорим ли мы о переселении
народов и
набегах варваров, или о распоряжениях Наполеона III, или о поступке человека, совершенном час тому назад и состоящем в том, что из нескольких направлений прогулки он выбрал одно, мы не видим ни малейшего противоречия. Мера свободы и необходимости, руководившей поступками этих людей, ясно определена для нас.