Неточные совпадения
Поедет ли домой: и
домаОн занят Ольгою своей.
Летучие листки альбома
Прилежно украшает ей:
То в них
рисует сельски виды,
Надгробный камень, храм Киприды
Или на лире голубка
Пером и красками слегка;
То на листках воспоминанья,
Пониже подписи других,
Он оставляет нежный стих,
Безмолвный памятник мечтанья,
Мгновенной думы долгий след,
Всё тот же после многих лет.
Как таблица на каменной скрижали, была начертана открыто всем и каждому жизнь старого Штольца, и под ней больше подразумевать было нечего. Но мать, своими песнями и нежным шепотом, потом княжеский, разнохарактерный
дом, далее университет, книги и свет — все это отводило Андрея от прямой, начертанной отцом колеи; русская жизнь
рисовала свои невидимые узоры и из бесцветной таблицы делала яркую, широкую картину.
Но «Армида» и две дочки предводителя царствовали наперекор всему. Он попеременно ставил на пьедестал то одну, то другую, мысленно становился на колени перед ними, пел,
рисовал их, или грустно задумывался, или мурашки бегали по нем, и он ходил, подняв голову высоко, пел на весь
дом, на весь сад, плавал в безумном восторге. Несколько суток он беспокойно спал, метался…
Он робко пришел туда и осмотрелся кругом. Все сидят молча и
рисуют с бюстов. Он начал тоже
рисовать, но через два часа ушел и стал
рисовать с бюста
дома.
Комнату, Альфонсину, собачонку, коридор — все запомнил; хоть сейчас
нарисовать; а где это все происходило, то есть в какой улице и в каком
доме — совершенно забыл.
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики:
рисуйте небо везде, где его увидите,
рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск на крыши
домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли: по лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу:
нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или
дом с трубой и дымом в виде винта, собаку «en face», похожую на скамью, деревцо с двумя голубками и подпишет: «
рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Надобно на той же картинке
нарисовать хоть маленький уголок дворца; он по этому уголку увидит, что дворец — это, должно быть, штука совсем уж не того масштаба, как строение, изображенное на картинке, и что это строение, действительно, должно быть не больше, как простой, обыкновенный
дом, в каких, или даже получше, всем следовало бы жить.
Старый скептик и эпикуреец Юсупов, приятель Вольтера и Бомарше, Дидро и Касти, был одарен действительно артистическим вкусом. Чтоб в этом убедиться, достаточно раз побывать в Архангельском, поглядеть на его галереи, если их еще не продал вразбивку его наследник. Он пышно потухал восьмидесяти лет, окруженный мраморной, рисованной и живой красотой. В его загородном
доме беседовал с ним Пушкин, посвятивший ему чудное послание, и
рисовал Гонзага, которому Юсупов посвятил свой театр.
И
рисует воображение дальнейшую картину: вышел печальный и мрачный поэт из клуба, пошел домой, к Никитским воротам, в
дом Гончаровых, пошел по Тверской, к Страстной площади.
То вдруг на него находила страсть к картинкам: он сам принимался
рисовать, покупал на все свои деньги, выпрашивал у рисовального учителя, у папа, у бабушки; то страсть к вещам, которыми он украшал свой столик, собирая их по всему
дому; то страсть к романам, которые он доставал потихоньку и читал по целым дням и ночам…
Картины эти, точно так же, как и фасад
дома, имели свое особое происхождение: их
нарисовал для Еспера Иваныча один художник, кротчайшее существо, который, тем не менее, совершил государственное преступление, состоявшее в том, что к известной эпиграмме.
Подхалюзин. С места не сойти, Алимпияда Самсоновна! Анафемой хочу быть, коли лгу! Да это что-с, Алимпияда Самсоновна! Нешто мы в эдаком
доме будем жить? В Каретном ряду купим-с, распишем как: на потолках это райских птиц
нарисуем, сиренов, капидонов разных — поглядеть только будут деньги давать.
Целый год ходил, думал, рассчитывал,
рисовал себя владельцем и редактором газеты, в которой он будет на полстранице перечислять все
дома и имения, порученные его конторе для продажи, — и от покупателей отбою не будет.
Между прочим, он уверил майора, что он может снимать портреты (арестантов он уверял, что был гвардии поручиком), и тот потребовал, чтоб его высылали на работу к нему на
дом, для того, разумеется, чтоб
рисовать майорский портрет.
Я долго, чуть не со слезами, смотрел на эти непоправимые чудеса, пытаясь понять, как они совершились. И, не поняв, решил исправить дело помощью фантазии:
нарисовал по фасаду
дома на всех карнизах и на гребне крыши ворон, голубей, воробьев, а на земле перед окном — кривоногих людей, под зонтиками, не совсем прикрывшими их уродства. Затем исчертил все это наискось полосками и отнес работу учителю.
Эти колонны особенно нравились Брагину, потому что придавали
дому настоящий городской вид, как
рисуют на картинках.
Он сидел уже часа полтора, и воображение его в это время
рисовало московскую квартиру, московских друзей, лакея Петра, письменный стол; он с недоумением посматривал на темные, неподвижные деревья, и ему казалось странным, что он живет теперь не на даче в Сокольниках, а в провинциальном городе, в
доме, мимо которого каждое утро и вечер прогоняют большое стадо и при этом поднимают страшные облака пыли и играют на рожке.
В эти минуты я чувствую то же самое: пока я писала о бабушке и других предках Протозановского
дома, я не ощущала ничего подобного, но когда теперь мне приходится
нарисовать на память ближайших бабушкиных друзей, которых княгиня избирала не по роду и общественному положению, а по их внутренним, ей одной вполне известным преимуществам, я чувствую в себе невольный трепет.
Сравнивая свое настоящее положение с тем, которого она жаждала и
рисовала в своем воображении, Елена невольно припоминала стихотворение Лермонтова «Парус» и часто, ходя по огромным и пустым комнатам княжеского
дома, она повторяла вслух и каким-то восторженным голосом...
Мамы не было
дома, она ушла еще после обеда куда-то в гости, и Линочка
рисовала, когда в тихую комнатку ее тихо вошел Саша и сел у стола, в зеленой тени абажура.
Здесь воспоминания автора
рисуют нам картину, отвратительную не столько вообще по своей грубости, сколько по той ужасной противоположности, какая представляется в обращении школьного учителя с Сережей, сыном достаточного и значительного барина, приглашавшего его к себе на
дом для уроков, и с бедными мальчиками, порученными его смотрению в училище.
Он находил возможным и разумным
рисовать людей выше
домов, передавать карандашом, кроме предметов, и свои ощущения.
С одной стороны, голос рассудка говорил, что ему следует бежать из этого
дома и более никогда не встречаться с жертвой его гнусного преступления, какою считал он Татьяну Борисовну, а с другой, голос страсти, более сильный, чем первый, нашептывал в его уши всю соблазнительную прелесть обладания молодой девушкой,
рисовал картины ее девственной красоты, силу и очарование ее молодой страсти, и снова, как во вчерашнюю роковую ночь, кровь бросалась ему в голову, стучала в висках, и он снова почти терял сознание.
Хоть мы и. не можем принять на свой счет ваших сатирических выходок… ангелов в нашем
доме нет, все простые и очень простые смертные, непохожие на портрет, который вы так художнически
рисовали… но, кто ведает? вы можете войти в более красноречивое, более наивное исступление, и нас, старых друзей, не пощадить.
Дарья Николаевна с покорностью, которую ни на минуту нельзя было заподозрить притворною, слушала россказни Глафиры Петровны, видимо, вдумываясь в ее слова, отвечала толково, не торопясь, что ценила в людях генеральша, предлагала ей со своей стороны вопросы и
рисовала планы будущего хозяйства в
доме и имениях Глеба Алексеевича. Салтыкова приходила в положительный восторг от хозяйственной сметки, практичности будущей жены ее любимого племянника.
Стоит только послушать, какие истории рассказывает эта Шехерезада бедному ребенку, к которому прислали ее родительская нежность и родительская алчность. То она
рисует ей сцены трогательные, ужасные — как
дома будто томятся нуждою и как страдают оттого, что вынуждены просить у своего дитяти пособия.
Когда он очнулся, он был в каком-то
доме в небольшой комнатке, освещенной лампой с абажуром. За столом сидела женщина и шила, мальчик лет восьми, с ногами на кресле, повалившись на стол,
рисовал, студент читал вслух. В комнату шумно вошли отец и дочь.