Неточные совпадения
— Да, вот растем, — сказала она ему, указывая главами на Кити, — и стареем. Tiny bear [Медвежонок] уже
стал большой! — продолжала Француженка смеясь и
напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями из английской сказки. — Помните, вы бывало так говорили?
Фока, несмотря на свои преклонные лета, сбежал с лестницы очень ловко и скоро, крикнул: «Подавай!» — и, раздвинув ноги, твердо
стал посредине подъезда, между тем местом, куда должен был подкатить линейку кучер, и порогом, в позиции человека, которому не нужно
напоминать о его обязанности.
Он вздрогнул. Ему не
стало ни больно, ни совестно… Он не допускал даже возможности сравнения между женой и Фенечкой, но он пожалел о том, что она вздумала его отыскивать. Ее голос разом
напомнил ему: его седые волосы, его старость, его настоящее…
В первые минуты Самгину показалось, что она
стала милее и что поездка за границу сделала ее еще более русской; ее светлые голубые глаза, румяные щеки, толстая коса льняного цвета и гладко причесанная голова
напоминали ему крестьянских девушек.
Это
стало его привычкой —
напоминать себе лицо свое в те минуты, когда являлись важные, решающие мысли.
Христосовались с Анфимьевной, которая, надев широчайшее шелковое платье,
стала похожа на часовню, с поваром, уже пьяным и нарядным, точно комик оперетки, с горничной в розовом платье и множестве лент, ленты
напомнили Самгину свадебную лошадь в деревне.
Видел он также, что этот человек в купеческом сюртуке ничем, кроме косых глаз, не
напоминает Лютова-студента, даже строй его речи
стал иным, — он уже не пользовался церковнославянскими словечками, не щеголял цитатами, он говорил по-московски и простонародно.
И почти приятно было
напомнить себе, что Макаров пьет все больше, хотя
становится как будто спокойней, а иногда так углубленно задумчив, как будто его внезапно поражала слепота и глухота.
На Невском
стало еще страшней; Невский шире других улиц и от этого был пустынней, а дома на нем бездушнее, мертвей. Он уходил во тьму, точно ущелье в гору. Вдали и низко, там, где должна быть земля, холодная плоть застывшей тьмы была разорвана маленькими и тусклыми пятнами огней.
Напоминая раны, кровь, эти огни не освещали ничего, бесконечно углубляя проспект, и было в них что-то подстерегающее.
И, прервав ворчливую речь, он заговорил деловито: если земля и дом Варвары заложены за двадцать тысяч, значит, они стоят, наверное, вдвое дороже. Это надобно помнить. Цены на землю быстро растут. Он
стал развивать какой-то сложный план залога под вторую закладную, но Самгин слушал его невнимательно, думая, как легко и катастрофически обидно разрушились его вчерашние мечты. Может быть, Иван жульничает вместе с этим Семидубовым? Эта догадка не могла утешить, а фамилия покупателя
напомнила...
Он
стал перечислять боевые выступления рабочих в провинции, факты террора, схватки с черной сотней, взрывы аграрного движения; он говорил обо всем этом, как бы
напоминая себе самому, и тихонько постукивал кулаком по столу, ставя точки. Самгин хотел спросить: к чему приведет все это? Но вдруг с полной ясностью почувствовал, что спросил бы равнодушно, только по обязанности здравомыслящего человека. Каких-либо иных оснований для этого вопроса он не находил в себе.
В ней не осталось почти ничего, что
напоминало бы девушку, какой она была два года тому назад, — девушку, которая так бережно и гордо несла по земле свою красоту. Красота
стала пышнее, ослепительней, движения Алины приобрели ленивую грацию, и было сразу понятно — эта женщина знает: все, что бы она ни сделала, — будет красиво. В сиреневом шелке подкладки рукавов блестела кожа ее холеных рук и, несмотря на лень ее движений, чувствовалась в них размашистая дерзость. Карие глаза улыбались тоже дерзко.
Робинзон перебил ее,
напомнив, что Пирогов рекомендовал сечь детей, и
стал декламировать стихи Добролюбова...
«Дом надо продать», —
напомнил себе Клим Иванович и, закрыв глаза,
стал тихонько, сквозь зубы насвистывать романс «Я не сержусь», думая о Варваре и Стратонове...
Оживление Дмитрия исчезло, когда он
стал расспрашивать о матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь, в голове тяжесть. Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый туман за окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа,
напоминал о старой нотной бумаге. Сквозь туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
«Все — было, все — сказано». И всегда будет жить на земле человек, которому тяжело и скучно среди бесконечных повторений одного и того же. Мысль о трагической позиции этого человека заключала в себе столько же печали, сколько гордости, и Самгин подумал, что, вероятно, Марине эта гордость знакома. Было уже около полудня, зной
становился тяжелее, пыль — горячей, на востоке клубились темные тучи,
напоминая горящий стог сена.
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого цвета, подпоясанный зеленым кушаком. Волосы у нее были влажные, но от этого шапка их не
стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной
напоминала слишком яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от дыма, она взяла чашку чая, вылила чай в полоскательницу и сказала...
Если появление героя страсти разбудит в Райском затихнувшую досаду,
напомнит оскорбление, — он не выдержит роли бескорыстного посредника, увлечется пылкостью и
станет в другую, опасную роль.
Плавание
становилось однообразно и, признаюсь, скучновато: все серое небо, да желтое море, дождь со снегом или снег с дождем — хоть кому надоест. У меня уж заболели зубы и висок. Ревматизм
напомнил о себе живее, нежели когда-нибудь. Я слег и несколько дней пролежал, закутанный в теплые одеяла, с подвязанною щекой.
Маслова не могла расслышать того, что говорил Нехлюдов, но выражение его лица в то время как он говорил, вдруг
напомнило ей его. Но она не поверила себе. Улыбка однако исчезла с ее лица, и лоб
стал страдальчески морщиться.
Устарелая марксистская Zusammendruchtheorie, которая утверждает, что положение рабочих
становится все хуже и хуже и вся экономика идет к неотвратимым катастрофам,
напоминает апокалиптический взрыв этого мира.
— Очень дурно. — Лопухов
стал рассказывать то, что нужно было знать г-же Б., чтобы в разговорах с Верою избегать предметов, которые
напоминали бы девушке ее прошлые неприятности. Г-жа Б. слушала с участием, наконец, пожала руку Лопухову...
Перед окончанием курса я
стал чаще ходить в дом княгини. Молодая девушка, казалось, радовалась, когда я приходил, иногда вспыхивал огонь на щеках, речь оживлялась, но тотчас потом она входила в свой обыкновенный, задумчивый покой,
напоминая холодную красоту изваянья или «деву чужбины» Шиллера, останавливавшую всякую близость.
Побродивши по лугу с полчаса, он чувствует, что зной начинает давить его. Видит он, что и косцы позамялись, чересчур часто косы оттачивают, но понимает, что сухую траву и коса неспоро берет:
станут торопиться, — пожалуй, и покос перепортят. Поэтому он не кричит: «Пошевеливайся!» — а только
напоминает: «Чище, ребята! чище косите!» — и подходит к рядам косцов, чтобы лично удостовериться в чистоте работы.
Может быть, долго еще бы рассуждал кузнец, если бы лакей с галунами не толкнул его под руку и не
напомнил, чтобы он не отставал от других. Запорожцы прошли еще две залы и остановились. Тут велено им было дожидаться. В зале толпилось несколько генералов в шитых золотом мундирах. Запорожцы поклонились на все стороны и
стали в кучу.
Позволю себе
напомнить, что я пишу не критическую
статью и не литературное исследование, а только пытаюсь восстановить впечатление, которое молодежь моего поколения получала из своего тогдашнего (правда, неполного) знакомства с самыми распространенными произведениями Шевченко.
Это хорошо, потому что, помимо всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое,
напоминает им родную русскую деревню; к тому же заботы о детях спасают ссыльных женщин от праздности; это и худо, потому что непроизводительные возрасты, требуя от населения затрат и сами не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и в этом отношении колония поставлена даже в более неблагодарные условия, чем русская деревня: сахалинские дети,
ставши подростками или взрослыми, уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные колонией, не возвращаются.
Таково общее впечатление комедий Островского, как мы их понимаем. Чтобы несколько рельефнее выставить некоторые черты этого бледного очерка,
напомним несколько частностей, долженствующих служить подтверждением и пояснением наших слов. В настоящей
статье мы ограничимся представлением того нравственного растления, тех бессовестно неестественных людских отношений, которые мы находим в комедиях Островского как прямое следствие тяготеющего над всеми самодурства.
Но, упомянувши об этой пьесе, мы считаем нужным
напомнить читателям то, что сказано было нами в первой
статье — о значении вообще художнической деятельности.
Я отвечал ему, что если он будет приходить ко мне как «утешитель» (потому что, если бы даже он и молчал, то все-таки приходил бы как утешитель, я это объяснил ему), то ведь этим он мне будет,
стало быть, каждый раз
напоминать еще больше о смерти.
— С аббатом Гуро, иезуитом, —
напомнил Иван Петрович, — да-с, вот-с превосходнейшие-то люди наши и достойнейшие-то! Потому что все-таки человек был родовой, с состоянием, камергер и если бы… продолжал служить… И вот бросает вдруг службу и всё, чтобы перейти в католицизм и
стать иезуитом, да еще чуть не открыто, с восторгом каким-то. Право, кстати умер… да; тогда все говорили…
— Это
напоминает старый анекдот из римского права: когда яблоко
становится собственностью человека: когда он его сорвал, когда съел или еще позже?
Это обстоятельство очень неприятно
напомнило Розанову о том страшном житье, которое, того и гляди, снова начнется с возвращением жены и углекислых фей. А Розанову, было, так хорошо
стало, жизнь будто еще раз начиналась после всех досадных тревог и опостылевших сухих споров.
Она
стала такой неряшливой и забывчивой, что ей приходилось
напоминать о некоторых естественных отправлениях во избежание неприятностей.
Павел на это ей ничего не сказал и
стал насмешливо оглядывать гостиную Мари, которая, в сущности,
напоминала собой гостиные всех, я думаю, на свете молодых из военного звания.
М-me Фатеева, когда он сблизился с ней,
напомнила ему некоторыми чертами жизни своей героинь из романов Жорж Занд, которые, впрочем, он и прежде еще читал с большим интересом; а тут, как бы в самой жизни, своим собственным опытом, встретил подтверждение им и
стал отчаянным Жорж-3андистом.
Чем выше все они
стали подниматься по лестнице, тем Паша сильнее начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В высокой и пространной комнате, перед письменным столом, на покойных вольтеровских креслах сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке, с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и
напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
Когда из-под Колокола
стали выкачивать воздух — она откинула голову, полузакрыла глаза, губы стиснуты — это
напомнило мне что-то.
Несмотря на свои четыре года, она ходила еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка: руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка полевого колокольчика; глаза смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так
напоминала мне мою мать в последние дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил ее белокурые волосы, что мне
становилось самому грустно, и слезы подступали к глазам.
Князь сейчас опять за мною и посылает, и мы с ним двое ее и слушаем; а потом Груша и сама
стала ему
напоминать, чтобы звать меня, и начала со мною обращаться очень дружественно, и я после ее пения не раз у нее в покоях чай пил вместе с князем, но только, разумеется, или за особым столом, или где-нибудь у окошечка, а если когда она одна оставалась, то завсегда попросту рядом с собою меня сажала. Вот так прошло сколько времени, а князь все смутнее начал
становиться и один раз мне и говорит...
Беседа продолжалась и далее в том же тоне. Князь, наконец,
напомнил Калиновичу об отъезде, и они
стали прощаться. Полина была так любезна, что оставила своих прочих гостей и пошла проводить их через весь сад.
Но случится раз, совершенно неожиданно поднимется в кругу этого семейства какой-нибудь, иногда кажущийся незначащим, вопрос о какой-нибудь блонде или визите на мужниных лошадях, — и, без всякой видимой причины, спор
становится ожесточеннее и ожесточеннее, под завесой уже
становится тесно для разбирательства дела, и вдруг, к ужасу самих спорящих и к удивлению присутствующих, все истинные, грубые отношения вылезают наружу, завеса, уже ничего не прикрывая, праздно болтается между воюющими сторонами и только
напоминает вам о том, как долго вы были ею обмануты.
Как я поступлю в виду этих настояний?
стану ли просить об отсрочке? Но ведь это именно и будет"виляние хвостам". Скажу ли прямо, что не могу примкнуть к суматохе, потому что считаю ее самою несостоятельною формою общежития? Но ведь суматоха никогда не признает себя таковою, а присвоивает себе наименование"порядка". — Кто говорит вам о суматохе? — ответят мне, — ему о порядке
напоминают, к защите порядка его призывают, а он"суматоху"приплел"хорош гусь!
Сбросив с плеч ротонду на руки Саши, она
стала еще красивее: стройная фигура была туго обтянута голубовато-серым шелком, в ушах сверкали брильянты, — она
напомнила мне Василису Прекрасную, и я был уверен, что это сама губернаторша.
В песке много кусочков слюды, она тускло блестела в лунном свете, и это
напомнило мне, как однажды я, лежа на плотах на Оке, смотрел в воду, — вдруг, почти к самому лицу моему всплыл подлещик, повернулся боком и
стал похож на человечью щеку, потом взглянул на меня круглым птичьим глазом, нырнул и пошел в глубину, колеблясь, как падающий лист клена.
— Но, повторяю, это другое дело. Я надеваю старое рабочее платье и лучшие перчатки из Нью-Йорка. Это
напоминает мне, чем я был и чем
стал, то есть чем именно я обязан моим старым доспехам. Это — мое прошлое и мое настоящее…
Сгущался вокруг сумрак позднего вечера, перерождаясь в темноту ночи, еле слышно шелестел лист на деревьях, плыли в тёмном небе звёзды, обозначился мутный Млечный Путь, а в монастырском дворе кто-то рубил топором и крякал,
напоминая об отце Посулова. Падала роса,
становилось сыро, ночной осенний холодок просачивался в сердце. Хотелось думать о чём-нибудь постороннем, спокойно, правильно и бесстрашно.
Кожемякину
стало немного жалко старика, он вздохнул и снова осмотрел комнату, тесно заставленную сундуками и комодами. Блестели две горки, битком набитые серебром: грудами чайных и столовых ложек, связанных верёвочками и лентами, десятками подстаканников, бокалов с чернью, золочёных рюмок. На комодах стояли подсвечники, канделябры, несколько самоваров, а весь передний угол был густо завешан иконами в ризах; комната
напоминала лавку старьёвщика.
Я, конечно, строго ему
напомнил, что хозяин тут не он, но слова его понравились мне: народишко на заводе подобрался озорник всё. Последнее время народ вообще будто злее
стал, особенно слободские.
Парень повеселел, даже
стал забывать о прошедшем; даже белый бык начал появляться реже и реже, хотя все еще
напоминал иногда о своем фантастическом существовании.