Неточные совпадения
В то время, когда Самосвистов подвизался в лице воина, юрисконсульт произвел чудеса на гражданском поприще: губернатору дал знать стороною, что
прокурор на него
пишет донос; жандармскому чиновнику дал знать, <что> секретно проживающий чиновник
пишет на него доносы; секретно проживавшего чиновника уверил, что есть еще секретнейший чиновник, который на него доносит, — и всех привел в такое положение, что к нему должны были обратиться за советами.
К удивлению Самгина все это кончилось для него не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ
прокурора вышли в столовую с видом людей, которые поссорились; адъютант сел к столу и начал
писать, судейский, остановясь у окна, повернулся спиною ко всему, что происходило в комнате. Но седой подошел к Любаше и негромко сказал...
Написав пропуск,
прокурор передал записку Нехлюдову, с любопытством глядя на него.
В показаниях Петра Ильича одно обстоятельство между прочими произвело чрезвычайное впечатление на
прокурора и следователя, а именно: догадка о том, что Дмитрий Федорович непременно к рассвету застрелится, что он сам порешил это, сам говорил об этом Петру Ильичу, пистолет зарядил при нем, записочку
написал, в карман положил и проч., и проч.
У нас, видите ли,
пишут о сыщиках, об адвокатах, об акцизных надзирателях, о педагогах, о
прокурорах, о полиции, об офицерах, о сладострастных дамах, об инженерах, о баритонах, — и
пишут, ей-богу, совсем хорошо — умно, тонко и талантливо.
—
Писал, — отвечал
прокурор.
«
Напишу к министру и Мари, к Плавину, Абрееву, авось что-нибудь и выйдет», — подумал он и сообщил этот план
прокурору.
— Никогда, если только меня оставят и не выгонят из Петербурга! — воскликнул Вихров и затем поспешил раскланяться с
прокурором, пришел домой и сейчас же принялся
писать предположенные письма.
— Ничего еще… такая досада! Наш
прокурор пишет, что министр за границей, так ждут его возвращения, чтоб о Поле доложить. А впрочем, обещает.
И после прямо бы можно было
написать, что действительно вами было представляемо свидетельство, но на имение существующее господина почтмейстера; а почему начальство таким образом распорядилось и подвергло вас тюремному заключению, — вы неизвестны и на обстоятельство это неоднократно жаловались как уголовных дел стряпчему, так и
прокурору.
— Одно, что я могу, — спохватился судья, — это
написать письмо губернскому
прокурору: он мой товарищ и, верно, не откажет сам посодействовать и походатайствовать за протопопа.
То ему представлялся губернский
прокурор, который в три минуты успел ему шесть раз сказать: «Вы сами человек с образованием, вы понимаете, что для меня господин губернатор постороннее лицо: я
пишу прямо к министру юстиции, министр юстиции — это генерал-прокурор.
Это повеление препровождено было фельдмаршалу генерал-прокурором князем Александром Алексеевичем Вяземским. Императрица
писала: «Удостоверьтесь в том, действительно ли арестантка опасно больна. В случае видимой опасности, узнайте, к какому исповеданию она принадлежит, и убедите ее в необходимости причаститься перед смертию. Если она потребует священника, пошлите к ней духовника, которому дать наказ, чтоб он довел ее увещаниями до раскрытия истины; о последующем же немедленно донести с курьером».
Оставшийся почетный, обрюзглый, тяжело дышащий толстяк, и товарищ
прокурора, молодой немец с катаральным лицом, сидели на диванчике и ждали, когда кончит
писать председатель, чтобы ехать вместе обедать.
Но, однако, пора кончить.
Пишу это в здании суда во время обеденного перерыва… Сейчас будет речь
прокурора.
То дело, за которое он попал в ссылку в Лифляндскую губернию, случилось позднее. И года его ссылки, а потом прокурорской службы, совпали с моим новым трехлетним отсутствием из России, и я возобновил наше знакомство уже в Варшаве. Из ссылки и потом из Риги он ко мне не
писал до самого нашего свидания в Варшаве, где я его нашел в должности товарища
прокурора.
Никогда не забуду я физии и всей повадки того майорины, который исполнял роль
прокурора на том заседании, когда он требовал смерти того, кто
написал два слова на клочке бумаги:"Flambez finances!"
Послушав совета надзирателя, Николай Герасимович
написал смотрителю заявление, в котором просил его разрешить ему купить необходимые продукты, но получил отказ. Этот необоснованный отказ страшно взбесил заключенного, и он
написал письмо к
прокурору киевского окружного суда Н. Г. Медишу, его старому знакомому, с которым он был еще в бытность его товарищем
прокурора в Туле в самых лучших отношениях.
Затем он
написал донесения исправнику,
прокурору, следователю и председателю мирового съезда.
— Теперь, по крайней мере, надо действовать — надо заставить его подать жалобу
прокурору, я
напишу, а Егор Егорович перепишет… Заставить его подписаться, а затем постепенно настроить против Гиршфельда будет теперь не трудно…
Взбешенный этим, князь
написал тогда же Николаю Леопольдовичу второе, уже дерзкое письмо, в котором объявил, что окончательно разрывает с ним всякое знакомство и постарается упечь его в Сибирь, где таким, как он, самое подходящее место. Этим разрывом Шестова с Николаем Леопольдовичем воспользовался барон Розен и продиктовал князю донос на Гиршфельда, который и был послан
прокурору. Барон выдал за это своему опекаемому не в зачет сто рублей, конечно из опекунских сумм.
В тот же вечер арестованный
написал прошение
прокурору одесского окружного суда, в котором изложил всю неправильность его ареста в Константинополе и содержания в тюрьме и просил его, сделав дознание, освободить его из-под стражи.