Неточные совпадения
Следовало бы тоже принять во внимание и прежнюю жизнь человека, потому что, если не рассмотришь все хладнокровно, а накричишь с первого раза, — запугаешь только его, да и признанья настоящего не добьешься: а как с участием его расспросишь, как
брат брата, — сам все выскажет и даже не просит о смягчении, и ожесточенья ни против кого нет, потому что ясно видит, что не я его
наказываю, а закон.
Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за люди; наконец она сама могла, она имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело; прощу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни
братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и
наказать оскорбителей. Где она?
— Что,
брат, тебя сегодня
наказали? — спросил я его.
— Матушка послала… Поди, говорит, к
брату и спроси все. Так и
наказывала, потому как, говорит, своя кровь, хоть и не видались лет с десять…
— Матушка
наказывала… Своя кровь, говорит, а мне все равно, родимый мой. Не моя причина… Известно, темные мы люди, прямо сказать: от пня народ. Ну, матушка и
наказала: поди к
брату и спроси…
В четвертом часу утра он ходил на колокольню с царевичами и Малютою Скуратовым благовестить к заутрене,
братья спешили в церковь; кто не являлся, того
наказывали осмидневным заключением.
— А ты,
брат Данилка, сделай милость, на меня не сердись. Я если тебя и
наказал, то совершенно по христианской моей обязанности
наказал.
— Точно, точно! Ай да Парфен! спасибо,
брат! Ну, ступай же поскорей. Двое больных есть, а остальных подберешь. Да строго
накажи им, как придут осматривать больницу, чтоб все лежали смирно.
— Матушка-воеводша, заступись! — вопила дьячиха. — На тебя вся надёжа… Извел нас игумен вконец и всю монастырскую
братию измором сморил, да белых попов шелепами
наказывал у себя на конюшне. Лютует не по сану… А какая я мужняя жена без мово-то дьячка?.. Измаялась вся на работе, а тут еще Охоню в затвор игумен посадил…
— Нет, это Бог
наказал меня; картина моя поделом понесла посрамленье. Она была замышлена с тем, чтобы погубить
брата. Демонское чувство зависти водило моею кистью, демонское чувство должно было и отразиться в ней.
Царствуй с мудростию и славою, залечи глубокие язвы России, сделай подданных своих и наших
братии счастливыми — и если когда-нибудь соединенные твои княжества превзойдут славою Новгород, если мы позавидуем благоденствию твоего народа, если всевышний
накажет нас раздорами, бедствиями, унижением, тогда — клянемся именем отечества и свободы! — тогда приидем не в столицу польскую, но в царственный град Москву, как некогда древние новогородцы пришли к храброму Рюрику; и скажем — не Казимиру, но тебе: «Владей нами!
Вскоре
братия его избрала игумном, и он был пастырь строгий, поучая примером,
наказывая всякую слабость, отрезывая более и более монахов от мира.
Послал я фрак с женою к ее
брату и
наказал, чтобы отдала, а сама скорее домой ворочалась, и как она прибежала назад, так поскорее заперлись изнутри на крюк и легли спать.
— Смерть все покрывает, — сказал
брату Герасим Силыч. — На мертвых зла не держат, а кто станет держать, того Господь
накажет. Марко Данилыч теперь перед Божьим судом стоит, а не перед нашим земным, человеческим.
И желание его видеть стало расти в Марье Орестовне с каждым часом. Только она не примет его в спальне… Тут такой запах… Она велит перенести себя в свой кабинет… Он не должен знать, какая у нее болезнь. Строго-настрого
накажет она
брату и мужу ничего ему не говорить… Лицо у ней бледно, но то же самое, как и перед болезнью было.
— Пусть сам он, сказал великий государь, — продолжал Малюта, —
накажет низкого лгуна, отрекшись от него, как от
брата, доказавши тем мне свою верность… Как древле Господь, Царь небесный, повелел Аврааму заколоть сына своего Исаака, так ныне и я, царь земной, повелю ему заколоть
брата его, и этим, так же как Господь Авраама, испытаю его послушание воли моей… Как думаешь, Лукьяныч, спросил меня государь, не обманусь ли я в нем? Заступился я тут за тебя и уверил царя-батюшка, что не выйдешь ты из воли его.
Так описывают сию монастырскую жизнь Иоаннову: в четвертом часу утра он ходил на колокольню с царевичами и Малютой Скуратовым благовестить к заутрени;
братия спешила в церковь: кто не являлся, того
наказывали восьмидневным заключением.
— Пустишь,
брат, как без русских ничего не сможешь сделать! — негодующе сказал Михайло. — Они тоже рады православного человека обидеть! Вон земляк у нас с войны воротился, сказывал; что они там делали, турки эти, — не
накажи, господи! Православных христиан, что баранов, свежевали; кишки им выпускали, на огне жарили!
Так описывают сию монастырскую жизнь Иоаннову: в четвертом часу утра он ходил на колокольню с царевичами и Малютой Скуратовым благовестить к заутрене;
братия спешила в церковь; кто не являлся, того
наказывали восьмидневным заключением.
— Потому-то я и ринулся всюду отыскивать тебя, чтобы заставить вспомнить о покинутой тобою. Не утаю, я решился закатить тебе нож в самое сердце и этим отомстить за ангела-сестру, но теперь я в твоих руках, и пусть умру смертью мученическою, но за меня и за нее, верь
брат Чурчило,
накажет тебя Бог.
— Потому-то я и ринулся всюду отыскивать тебя, чтобы заставить вспомнить о покинутой тобой… Не утаю, я решился закатить тебе нож в самое сердце и этим отомстить за ангела-сестру, но теперь я в твоих руках, и пусть умру смертью мученической, но за меня и за нее, верь,
брат Чурчила,
накажет тебя Бог…
— Недоумеваю, отец Кузьма! — говорит он, пожимая плечами. — Отчего это в русском народе понимания нет? Недоумеваю,
накажи меня бог! Такой необразованный народ, что никак не разберешь, что у него там в горле: глотка или другая какая внутренность? Подавился ты, что ли? — обращается он к басу Геннадию Семичеву,
брату кабатчика.
—
Брат хоть и злодей мне, — продолжал великий князь, — хоть и посягал на мою душу, на Москву — за то и посажен в железа, — да я лиха смертного ему не желаю, видит господь, не желаю. Хочу только проучить его,
наказать, аки отец
наказывает. Хочу добра Москве и
братьям моим. Кому ж и печальником быть о них! Ведь я старший в семье. А с Андреем от малых ногтей возросли вместе.
— Ты,
брат, на меня не сердись; я если
наказал тебя, то по христианской обязанности
наказал.