Неточные совпадения
Письма
Сони казались сперва Дуне и Разумихину как-то сухими и неудовлетворительными; но под конец оба они
нашли, что и писать лучше невозможно, потому что и из этих писем в результате получалось все-таки самое полное и точное представление о судьбе их несчастного брата.
— Хорошо, что ты
нашел ее. А то увидал бы Григорий Иванович — беда… Не вздумай упомянуть при нем имя Сашки Давыдова да и
Сони.
Приехал еще Львов-Дитю и привез с собой
Соню. Он
нашел ее в самом несчастном положении в Липецке, в гостинице, где ее бросил Тамара, обобрав у нее даже последние кольца. Она была совершенно больна, и только хозяин гостиницы, друг Григорьева, кормил, лечил ее и предлагал денег, чтобы доехать до Тамбова.
Моя жажда обыкновенной обывательской жизни с течением времени становилась все сильнее и раздражительнее, но широкие мечты остановились около
Сони, как будто
нашли в ней, наконец, именно то, что мне нужно было.
Помню, что, когда я уже забывался, позвонили: почтальон принес письмо от кузины
Сони. Она радовалась тому, что я задумал большую и трудную работу, и жалела, что так трудно
найти натурщицу. «Не пригожусь ли я, когда кончу институт? Подожди полгода, Андрей, — писала она, — я приеду к тебе в Петербург, и ты можешь писать с меня хоть десять Шарлотт Корде… если только во мне есть хоть капля сходства с тою, которая, как ты пишешь, теперь владеет твоею душой».
— Нет, я сама хочу рвать, я пойду за ключом, — сказала я, —
Соня не
найдет…
Весь этот вечер он мало говорил со мною, но в каждом слове его к Кате, к
Соне, в каждом движении и взгляде его я видела любовь и не сомневалась в ней. Мне только досадно и жалко за него было, зачем он
находит нужным еще таиться и притворяться холодным, когда все уже так ясно и когда так легко и просто можно бы было быть так невозможно счастливым. Но меня, как преступление, мучило то, что я спрыгнула к нему в сарай. Мне все казалось, что он перестанет уважать меня за это и сердит на меня.
Добрая Екатерина Ивановна после долгих переговоров с баронессой и другими попечителями приюта решила оставить девушку в монастыре, предварительно наведя справки и
найдя след исчезнувшей
Сони.
— Это Маруськины дети. Маруська — наша, и дети наши. Мы их
нашли вчера в чулане, сюда перенесли, сена в сторожке утащили. Надо бы ваты, да ваты нет. Не приведи господь, ежели Пашка узнает. Мы и от тети Лели скрыли. Не дай бог,
найдет их кто, деток наших, в помойку выкинут, да и нам несдобровать. Вот только мы пятеро и знаем: я — Васса Сидорова,
Соня Кузьменко, Дорушка Иванова, Люба Орешкина да Канарейкина Паша. А теперь и ты будешь знать. Побожись еще раз, что не скажешь.
Соня. Вам хочется знать? Идите сюда… (Отводит ее немного в сторону.) Извольте, я скажу… Слишком чисто у меня сегодня на душе, чтобы я могла говорить с вами и продолжать скрывать. Вот возьмите! (Подает письмо.) Это я
нашла в саду. Юлечка, пойдемте! (Уходит с Юлей в левую дверь.)
Соня (в сторону). Не
нахожу себе места… (Идет и смеется.)
Соня. У меня в голове как-то странно… Юлечка, я сегодня так счастлива, что даже скучно от счастья… Места себе не
найду… Ну, давайте говорить о чем-нибудь, давайте… Вы были когда-нибудь влюблены?
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузьминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что-то неясное, ласково-успокоительное. Графиня ушла в образную, и
Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
— Ах, и кучер уехал. — Но
Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги,
нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
Наташа находилась в этом состоянии столбняка, с нынешнего утра, с того самого времени, как
Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего,
нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде.
Вернувшись поздно вечером,
Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему,
нашла ее не раздетою, спящую на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля.
Соня взяла письмо и стала читать его.
Графиня Марья чувствовала вполне вину своего мужа; чувствовала и свою вину перед
Соней; думала, что ее состояние имело влияние на выбор Николая, не могла ни в чем упрекнуть
Соню, желала любить ее; но не только не любила, а часто
находила против нее в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их.
Наташа
нашла с помощью
Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
Вбежав в Сонину комнату и не
найдя там своей подруги, Наташа пробежала в детскую — и там не было
Сони.
Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не
находил себе места и ошибался в выборах; не было
Сони, с которой надо было или не надо было объясняться.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что́ она читала, и не
находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться,
Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
Соня боялась всякую минуту быть лишнею и старалась
находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было.
— Счастье его, что он от меня ушел; да я
найду его, — сказала она своим грубым голосом; — слышишь ты что ли, что́ я говорю? — Она поддела своею большою рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и
Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
Николай жил с своею женой так хорошо, что даже
Соня и старая графиня, желавшие, из ревности, несогласия между ними,не могли
найти предлога для упрека; но и между ними бывали минуты враждебности. Иногда, именно после самых счастливых периодов, на них
находило вдруг чувство отчужденности и враждебности; это чувство являлось чаще всего во времена беременности графини Марьи. Теперь она находилась в этом периоде.