Неточные совпадения
Здоровая на вид, нарядная кормилица, испугавшись, что ей откажут, проговорила себе что-то под нос и, запрятывая большую
грудь, презрительно улыбнулась над сомнением в своей молочности. В этой улыбке Алексей Александрович тоже
нашел насмешку над своим положением.
На
грудь кладет тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Мгновенным холодом облит,
Онегин к юноше спешит,
Глядит, зовет его… напрасно:
Его уж нет. Младой певец
Нашел безвременный конец!
Дохнула буря, цвет прекрасный
Увял на утренней заре,
Потух огонь на алтаре!..
В той комнате незначащая встреча:
Французик из Бордо, надсаживая
грудь,
Собрал вокруг себя род веча
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал — и
нашел, что ласкам нет конца...
Спросить он хотел что-то другое, но не
нашел слов, он действовал, как в густой темноте. Лидия отшатнулась, он обнял ее крепче, стал целовать плечи,
грудь.
Придя к себе, он запер дверь, лег и пролежал до вечернего чая, а когда вышел в столовую, там, как часовой, ходила Спивак, тонкая и стройная после родов, с пополневшей
грудью. Она поздоровалась с ласковым равнодушием старой знакомой,
нашла, что Клим сильно похудел, и продолжала говорить Вере Петровне, сидевшей у самовара...
— Нет, — громко откликнулась она и стала осторожно укладывать
груди в лиф; Самгин подумал, что она делает это, как торговец прячет бумажник, в который только что положил барыш; он даже хотел сказать ей это,
находя, что она относится к своим
грудям забавно ревниво, с какой-то смешной бережливостью.
Маргарита говорила вполголоса, ленивенько растягивая пустые слова, ни о чем не спрашивая. Клим тоже не
находил, о чем можно говорить с нею. Чувствуя себя глупым и немного смущаясь этим, он улыбался. Сидя на стуле плечо в плечо с гостем, Маргарита заглядывала в лицо его поглощающим взглядом, точно вспоминая о чем-то, это очень волновало Клима, он осторожно гладил плечо ее,
грудь и не
находил в себе решимости на большее. Выпили по две рюмки портвейна, затем Маргарита спросила...
Варвара, стоя бок о бок с ним, вздрагивала, нерешительно шевелила правой рукой, прижатой ко
груди, ее застывшее лицо Самгин
находил деланно благочестивым и молчал, желая услышать жалобу на холод и на людей, толкавших Варвару.
Угловатые движенья девушки заставляли рукава халата развеваться, точно крылья, в ее блуждающих руках Клим
нашел что-то напомнившее слепые руки Томилина, а говорила Нехаева капризным тоном Лидии, когда та была подростком тринадцати — четырнадцати лет. Климу казалось, что девушка чем-то смущена и держится, как человек, захваченный врасплох. Она забыла переодеться, халат сползал с плеч ее, обнажая кости ключиц и кожу
груди, окрашенную огнем лампы в неестественный цвет.
Варвара смотрела на него изумленно, даже как бы очарованно, она откинулась на спинку стула, заложив руки за шею,
грудь ее неприлично напряглась. Самгин уже не хотел остановить излияния агента полиции,
находя в них некий иносказательный смысл.
Вокруг лампы суетливо мелькали серенькие бабочки, тени их скользили по белой тужурке Макарова, всю
грудь и даже лицо его испещряли темненькие пятнышки, точно тени его торопливых слов. Клим Самгин
находил, что Макаров говорит скучно и наивно.
Захар не
нашел, что сказать, только вздохнул так, что концы шейного платка затрепетали у него на
груди.
И вот ей не к кому обратиться! Она на
груди этих трех людей
нашла защиту от своего отчаяния, продолжает
находить мало-помалу потерянную уверенность в себе, чувствует возвращающийся в душу мир.
Тут мы
нашли озерко с пресной водой, сажени в три или четыре шириной и длиной и по
грудь глубиной.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные суда недавно, глаз людской, конечно,
находил бы больше поэзии в этом быстром, видимом стремлении судна, на котором не мечется из угла в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит в бездействии, скрестив руки на
груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Мы
нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу,
грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Спокойно дышит
грудь, а на душу
находит странная тревога.
Кирсанов
нашел ушиб
груди не важным, но самого Рахметова уже очень ослабевшим от потери крови.
Долго они щупали бока одному из себя, Кирсанов слушал
грудь, и
нашли оба, что Лопухов не ошибся: опасности нет, и вероятно не будет, но воспаление в легких сильное. Придется пролежать недели полторы. Немного запустил Лопухов свою болезнь, но все-таки еще ничего.
И какой оркестр, более ста артистов и артисток, но особенно, какой хор!» — «Да, у вас в целой Европе не было десяти таких голосов, каких ты в одном этом зале
найдешь целую сотню, и в каждом другом столько же: образ жизни не тот, очень здоровый и вместе изящный, потому и
грудь лучше, и голос лучше», — говорит светлая царица.
Глухой стон отвращения вырвался из
груди всего партера, даже жандармы, квартальные и люди кресел, на которых нумера как-то стерты, не
нашли сил аплодировать.
Из первых учеников я давно спустился к середине и
нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… А зато на пруду в эти лунные ночи
грудь дышит так полно, и под свободные движения так хорошо работает воображение… Луна подымается, заглядывает в пустые окна мертвого замка, выхватывает золотой карниз, приводит в таинственное осторожное движение какие-то неясные тени… Что-то шевелится, что-то дышит, что-то оживает…
Сердце у меня тревожно билось, в
груди еще стояло ощущение теплоты и удара. Оно, конечно, скоро прошло, но еще и теперь я ясно помню ту смутную тревогу, с какой во сне я искал и не
находил то, что мне было нужно, между тем как рядом, в спутанном клубке сновидений, кто-то плакал, стонал и бился… Теперь мне кажется, что этот клубок был завязан тремя «национализмами», из которых каждый заявлял право на владение моей беззащитной душой, с обязанностью кого-нибудь ненавидеть и преследовать…
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если б я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою
грудь: я бы
нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я хочу сказать; он минутно забывал свое назначение и все это после нашей разлуки…
Она действительно хороша, и если бы художнику нужно было изобразить на полотне известную дочь, кормящую
грудью осужденного на смерть отца, то он не
нашел бы лучшей натурщицы, как Евгения Петровна Гловацкая.
Ванька в этом случае сделал благоразумнее Петра: он и править своей лошадью не стал, а ограничился только тем, что лег вниз
грудью в сани и держался обеими руками за окорчева [Окорчева — гнутая часть головки саней или полозьев.] и только по временам
находил нужным выругать за что-то лошадь.
— Мамаша приехала сюда очень больная, — прибавила Нелли тихим голосом, — у ней
грудь очень болела. Мы долго искали дедушку и не могли
найти, а сами нанимали в подвале, в углу.
Она поняла, что он
нашел его, обрадовался своей находке и, может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его у себя от всех глаз; что где-нибудь один, тихонько от всех, он с беспредельною любовью смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, — смотрел и не мог насмотреться, что, может быть, он так же, как и бедная мать, запирался один от всех разговаривать с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать на них самому, а ночью, в мучительной тоске, с подавленными в
груди рыданиями, ласкал и целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение на ту, которую не хотел видеть и проклинал перед всеми.
И одни утешали, доказывая, что Павла скоро выпустят, другие тревожили ее печальное сердце словами соболезнования, третьи озлобленно ругали директора, жандармов,
находя в
груди ее ответное эхо. Были люди, которые смотрели на нее злорадно, а табельщик Исай Горбов сказал сквозь зубы...
Билась в
груди ее большая, горячая мысль, окрыляла сердце вдохновенным чувством тоскливой, страдальческой радости, но мать не
находила слов и в муке своей немоты, взмахивая рукой, смотрела в лицо сына глазами, горевшими яркой и острой болью…
— Будьте терпеливы, господа! — убеждает он своих единомышленников, — когда наступит момент, он
найдет нас во всеоружии; вы думаете, нам сладко — ах! только
грудь да подоплёка знают, чего нам стоят эти проволочки! Однако ж мы ждем, — ждите и вы!
— Конечно, — подхватил князь и продолжал, — но, как бы то ни было, он входит к ней в спальню, запирает двери… и какого рода происходила между ними сцена — неизвестно; только вдруг раздается сначала крик, потом выстрелы. Люди прибегают, выламывают двери и
находят два обнявшиеся трупа. У Сольфини в руках по пистолету: один направлен в
грудь этой госпожи, а другой он вставил себе в рот и пробил насквозь череп.
Она… что же особенного заметил в ней доктор? Всякий, увидев ее в первый раз,
нашел бы в ней женщину, каких много в Петербурге. Бледна, это правда: взгляд у ней матовый, блуза свободно и ровно стелется по плоским плечам и гладкой
груди; движения медленны, почти вялы… Но разве румянец, блеск глаз и огонь движений — отличительные признаки наших красавиц? А прелесть форм… Ни Фидий, ни Пракситель не
нашли бы здесь Венер для своего резца.
Противного и отталкивающего он в ней ничего не
находил; конечно, она была не молода и не свежа, — и при этом Аггей Никитич кинул взгляд на Миропу Дмитриевну, которая сидела решительно в весьма соблазнительной позе, и больше всего Звереву кинулась в глаза маленькая ножка Миропы Дмитриевны, которая действительно у нее была хороша, но потом и ее искусственная
грудь, а там как-то живописно расположенные на разных местах складки ее платья.
Посреди разговора, никто и не слыхал, как подкрался Иудушка, яко тать в нощи. Он весь в слезах, голова поникла, лицо бледно, руки сложены на
груди, губы шепчут. Некоторое время он ищет глазами образа, наконец
находит и с минуту возносит свой дух.
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и,
найдя в углу человека, остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются на
грудь и на лицо ей.
— Thеodore! помните, что нигде вы не
найдете той преданности, той беззаветной любви, какую
нашли здесь, в этом сердце! И потому, когда вам наскучат дурные наслаждения, когда вы убедитесь, что за ними таятся коварство и обман — возвратитесь ко мне и отдохните на этой
груди!
Марьяна, пообедав, подложила быкам травы, свернула свой бешмет под головы и легла под арбой на примятую сочную траву. На ней была одна красная сорочка, то есть шелковый платок на голове, и голубая полинялая ситцевая рубаха; но ей было невыносимо жарко. Лицо ее горело, ноги не
находили места, глаза были подернуты влагой сна и усталости; губы невольно открывались, и
грудь дышала тяжело и высоко.
От дома Круциферского он воротился в сад, бросился на ту же скамью,
грудь его была так полна, и слезы текли из глаз; он удивлялся, что
нашел и столько юности и столько свежести в себе…
Элиза Августовна не проронила ни одной из этих перемен; когда же она, случайно зашедши в комнату Глафиры Львовны во время ее отсутствия и случайно отворив ящик туалета,
нашла в нем початую баночку rouge végétal [румян (фр.).], которая лет пятнадцать покоилась рядом с какой-то глазной примочкой в кладовой, — тогда она воскликнула внутри своей души: «Теперь пора и мне выступить на сцену!» В тот же вечер, оставшись наедине с Глафирой Львовной, мадам начала рассказывать о том, как одна — разумеется, княгиня — интересовалась одним молодым человеком, как у нее (то есть у Элизы Августовны) сердце изныло, видя, что ангел-княгиня сохнет, страдает; как княгиня, наконец, пала на
грудь к ней, как к единственному другу, и живописала ей свои волнения, свои сомнения, прося ее совета; как она разрешила ее сомнения, дала советы; как потом княгиня перестала сохнуть и страдать, напротив, начала толстеть и веселиться.
А за что же
Тебя любить — за то ль, что целый ад
Мне в
грудь ты бросила? о, нет, я рад, я рад
Твоим страданьям; боже, боже!
И ты, ты смеешь требовать любви!
А мало я любил тебя, скажи?
А этой нежности ты знала ль цену?
А много ли хотел я от любви твоей?
Улыбку нежную, приветный взгляд очей —
И что ж
нашел: коварство и измену.
Возможно ли! меня продать! —
Меня за поцелуй глупца… меня, который
По слову первому был душу рад отдать,
Мне изменить? мне? и так скоро!..
Попасть на чердак не стоило ни малейшего труда, стоило только лечь
грудью на край навеса, спустить ноги в отверстие кровли — и делу конец: несравненно труднее было
найти в темноте ход в сени.
Илья слушал спор, песню, хохот, но всё это падало куда-то мимо него и не будило в нём мысли. Пред ним во тьме плавало худое, горбоносое лицо помощника частного пристава, на лице этом блестели злые глаза и двигались рыжие усы. Он смотрел на это лицо и всё крепче стискивал зубы. Но песня за стеной росла, певцы воодушевлялись, их голоса звучали смелее и громче, жалобные звуки
нашли дорогу в
грудь Ильи и коснулись там ледяного кома злобы и обиды.
Но иногда он, приходя к ней, заставал её в постели, лежащую с бледным, измятым лицом, с растрёпанными волосами, — тогда в
груди его зарождалось чувство брезгливости к этой женщине, он смотрел в её мутные, как бы слинявшие глаза сурово, молча, не
находя в себе даже желания сказать ей «здравствуй!»
Несмотря на то, что доктор
нашел мой пульс также расстроенным, он отпустил меня без всяких медицинских пособий, уверяя, что дело поправятся и что натура преодолеет болезненное начало; но на другой день оказалось, что дело не поправилось, а только изменилось; часу в девятом утра, сидя в арифметическом классе, вдруг я почувствовал, совершенно неожиданно, сильное стеснение в
груди, через несколько минут зарыдал, упал и впал в беспамятство.
Поэтому все пахнущее свежей росой могло
найти доступ к левой стороне его
груди.
Он
нашел ее полуживую, под пылающими угольями разрушенной хижины; неизъяснимая жалость зашевелилась в глубине души его, и он поднял Зару, — и с этих пор она жила в его палатке, незрима и прекрасна как ангел; в ее чертах всё дышало небесной гармонией, ее движения говорили, ее глаза ослепляли волшебным блеском, ее беленькая ножка, исчерченная лиловыми жилками, была восхитительна как фарфоровая игрушка, ее смугловатая твердая
грудь воздымалась от малейшего вздоха… страсть блистала во всем: в слезах, в улыбке, в самой неподвижности — судя по ее наружности она не могла быть существом обыкновенным; она была или божество или демон, ее душа была или чиста и ясна как веселый луч солнца, отраженный слезою умиления, или черна как эти очи, как эти волосы, рассыпающиеся подобно водопаду по круглым бархатным плечам… так думал Юрий и предался прекрасной мусульманке, предался и телом и душою, не удостоив будущего ни единым вопросом.
Плечи у него были круто круглые, шея пряталась в них, голова росла как бы прямо из
груди, он казался тоже горбатым, и в лице его Никита
нашёл нечто располагающее, доброе.
Отправленный «лизать тарелки», он и в самом деле прекрасно было пристроился «при милости на кухне» большого барского дома, но повстанческим террором был отторгнут от сытной трапезы (которую безмерно любил) и увлечен в литовские леса, где и убит при стычке банды с русскими войсками, причем представилась такая странность: на
груди его чамарки
нашли пришитою русскую медаль за Крымскую войну…
Говорят, Клеопатра (извините за пример из римской истории) любила втыкать золотые булавки в
груди своих невольниц и
находила наслаждение в их криках и корчах.