Неточные совпадения
— Сядемте, — предложил Клим, любуясь оживлением постояльца, внимательно присматриваясь к нему и
находя, что Митрофанов одновременно похож на регистратора
в окружном суде, на кассира
в магазине «Мюр и Мерилиз», одного из метр-д-отелей
в ресторане «Прага», на университетского педеля и еще на многих обыкновеннейших людей.
Марина не возвращалась недели три, —
в магазине торговал чернобородый Захарий, человек молчаливый, с неподвижным, матово-бледным лицом, темные глаза его смотрели грустно, на вопросы он отвечал кратко и тихо; густые, тяжелые волосы простеганы нитями преждевременной седины. Самгин
нашел, что этот Захарий очень похож на переодетого монаха и слишком вял, бескровен для того, чтоб служить любовником Марины.
Он все более часто чувствовал себя
в области прочитанного, как
в магазине готового платья, где, однако, не
находил для себя костюма по фигуре.
Зато внизу, у Николая Васильевича, был полный беспорядок. Старые предания мешались там с следами современного комфорта. Подле тяжелого буля стояла откидная кушетка от Гамбса, высокий готический камин прикрывался ширмами с картинами фоблазовских нравов, на столах часто утро заставало остатки ужина, на диване можно было
найти иногда женскую перчатку, ботинку,
в уборной его — целый
магазин косметических снадобьев.
Мы ходили из лавки
в лавку, купили несколько пачек сигар — оказались дрянные. Спрашивали, по поручению одного из товарищей, оставшихся на фрегате, нюхательного табаку — нам сказали, что во всей Маниле нельзя
найти ни одного фунта. Нас все потчевали европейскими изделиями: сукнами, шелковыми и другими материями, часами, цепочками; особенно француз
в мебельном
магазине так приставал, чтоб купили у него цепочку, как будто от этого зависело все его благополучие.
Он прежде всего предложил мне сигару гаванской свертки, потом на мой вопрос отвечал, что сигары не готовы: «Дня через четыре приготовим». — «Я через день еду», — заметил я. Он пожал плечами. «Возьмите
в магазине, какие
найдете, — прибавил он, — или обратитесь к инспектору».
— Конечно, я не могу сказать вам точных цифр, да и трудно было бы
найти их, потому что, вы знаете, у каждого коммерческого дела, у каждого
магазина, каждой мастерской свои собственные пропорции между разными статьями дохода и расхода,
в каждом семействе также свои особенные степени экономности
в делании расходов и особенные пропорции между разными статьями их.
— Теперь я
нашла трех таких девушек. Ах, сколько я искала! Ведь я, мой миленький, уж месяца три заходила
в магазины, знакомилась, — и
нашла. Такие славные девушки. Я с ними хорошо познакомилась.
Из зеленого солдатского сундука вырос настоящий
магазин,
в котором можно было
найти решительно все, чего только могли пожелать ключевляне.
— Ну вот, видите, видите… — загорячилась Ровинская. — С таким образованием вы всегда могли бы
найти место на всем готовом рублей на тридцать. Ну, скажем,
в качестве экономки, бонны, старшей приказчицы
в хорошем
магазине, кассирши… И если ваш будущий жених… Фриц…
Выбор пьес был известный — вальсы, галопы, романсы (arrangés) и т. п., — всё тех милых композиторов, которых всякий человек с немного здравым вкусом отберет вам
в нотном
магазине небольшую кипу из кучи прекрасных вещей и скажет: «Вот чего не надо играть, потому что хуже, безвкуснее и бессмысленнее этого никогда ничего не было писано на нотной бумаге», и которых, должно быть, именно поэтому, вы
найдете на фортепьянах у каждой русской барышни.
Желая им дать почувствовать, кто я такой, я обратил внимание на серебряную штучку, которая лежала под стеклом, и, узнав, что это был porte-crayon, [вставка для карандаша (фр.).] который стоил восемнадцать рублей, попросил завернуть его
в бумажку и, заплатив деньги и узнав еще, что хорошие чубуки и табак можно
найти рядом
в табачном
магазине, учтиво поклонясь обоим магазинщикам, вышел на улицу с картиной под мышкой.
По утрам кухарка, женщина больная и сердитая, будила меня на час раньше, чем его; я чистил обувь и платье хозяев, приказчика, Саши, ставил самовар, приносил дров для всех печей, чистил судки для обеда. Придя
в магазин, подметал пол, стирал пыль, готовил чай, разносил покупателям товар, ходил домой за обедом; мою должность у двери
в это время исполнял Саша и,
находя, что это унижает его достоинство, ругал меня...
Сладко так, что губ не разведешь: так и елипаются; вкусно так, что самый нектар не стоит против него ничего; благоуханно так, что я,
в бытность мою
в Петербурге, ни
в одном «козмаитическом»
магазине не
находил подобных духов.
Но вот его чувство обращается на чистое, нежное существо, которое скоро делается ему всего дороже
в жизни, на Вареньку: он уже предается сожалению о ее несчастиях,
находит их незаслуженными, заглядывает
в кареты и видит, что там барыни сидят все гораздо хуже Вареньки; ему уже приходят
в голову мысли о несправедливости судьбы, ему становится как-то враждебным весь этот люд, разъезжающий
в каретах и перепархивающий из одного великолепного
магазина в другой, словом — скрытая боль, накипевшая
в груди, подымается наружу и дает себя чувствовать.
Но вообразите себе всю степень панического недоумения их, когда входную дверь они
нашли не только запертою, но и запечатанною, и при этом оказалось, что печать несомненно принадлежит кварталу местной полиции. Члены толкнулись с черной лестницы
в другую дверь, но и там то же самое. Позвали дворника, и тот объяснил, что нынешнею ночью приезжали жандармы с полицией, сделали большой обыск, запечатали
магазин и забрали самого Луку Благоприобретова.
Эти листки приклеивались невидимою рукою к фонарным столбам, на углах улиц, к стенам домов; подбрасывались
в магазины,
в харчевни,
в трактиры,
в кабаки; их
находили на тротуарах, на рынках,
в церквах,
в присутственных местах,
в казармах,
в учебных заведениях.
В магазине я
нашел и хозяина, самого Печаткина — личность, которая — увы! — сыграла довольно-таки печальную роль
в моих испытаниях литературного деятеля, о чем расскажу дальше.
— У меня еще вчерне-с,
в общих чертах-с… — сказал он. — Я вам прочту-с, а вы вникайте и указывайте
в случае, ежели ошибку
найдете. Ошибиться не мудрено, Захар Семеныч… Верите ли? Трем
магазинам сразу рекламу сочинял… Это и у Шекспира бы голова закружилась.
— Может, подумала я,
в магазине точно такой же
найдете медальон… — продолжала Наташа.
Нам священника Лавра жена открыла, что Бутович приезжал к ним ночью, вошел через окно, и, вынув саблю, принуждал его подписаться на холеру и
в Ильин день отравить всех вином; да вот
в 1-й поселенской роте
нашли в колодце записку Савурского, сколько
в него положено яду; да и писарь Штоц признался, что и весь провиант
в магазине отравлен, — то мы просим вас, если вы что знаете, открыть нам о таком умысле и сказать:
в каких колодцах брошен яд?
В Сагнице вы изволите
найти магазин шведский, обильно всем снабженный.