Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без
царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях
называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
— Стыд и срам пред Европой! Какой-то проходимец, босяк, жулик Распутин хвастает письмом царицы к нему, а в письме она пишет, что ей хорошо только тогда, когда она приклонится к его плечу. Царица России, а? Этот шарлатан
называет семью
царя — мои, а?
А то, что
называют волей — эту мнимую силу, так она вовсе не в распоряжении господина, „
царя природы“, а подлежит каким-то посторонним законам и действует по ним, не спрашивая его согласия.
О детях в последнем письме говорят, что недели через три обещают удовлетворительный ответ. Значит, нужна свадьба для того, чтоб дети были дома. Бедная власть, для которой эти цыпушки могут быть опасны. Бедный отец, который на троне, не понимает их положения. Бедный Погодин и бедная Россия, которые
называют его царем-отцом!.. [Речь идет об «ура-патриотических» брошюрах М. П. Погодина.]
…Абаза здесь был, когда пришла горькая весть о Севастополе. Плохо наши правители и командиры действуют. Солдаты и вообще Россия — прелесть! За что эти жертвы гибнут в этом потоке. Точно, прошлого
царя можно
назвать незабвенным, теперь бедная Россия поплачивается за его полицию в Европе. Полиция вообще наскучивает, и теперь пришлось поплатиться за эту докуку. Грустно — тоска! — Все-таки верю в судьбу безответной Руси.
Розанов говорил ему по-прежнему ты; когда тот начинал топорщиться, он шутя
называл его «
царем Берендеем», подтрунивал над привычкою его носить постоянно орден в петлице фрака и даже с некоторым цинизмом отзывался о достоинствах консервативного либерализма.
Прокурор
назвал наше выступление под знаменем социал-демократии — бунтом против верховной власти и все время рассматривал нас как бунтовщиков против
царя.
Когда мать услыхала это слово, она в молчаливом испуге уставилась в лицо барышни. Она слышала, что социалисты убили
царя. Это было во дни ее молодости; тогда говорили, что помещики, желая отомстить
царю за то, что он освободил крестьян, дали зарок не стричь себе волос до поры, пока они не убьют его, за это их и
назвали социалистами. И теперь она не могла понять — почему же социалист сын ее и товарищи его?
Всё, что он видел и слышал, было так мало сообразно с его прошедшими, недавними впечатлениями: паркетная светлая, большая зала экзамена, веселые, добрые голоса и смех товарищей, новый мундир, любимый
царь, которого он семь лет привык видеть, и который, прощаясь с ними со слезами,
называет их детьми своими, — и так мало всё, что он видел, похоже на его прекрасные, радужные, великодушные мечты.
— Откуп, конечно, готов бы был платить, — отвечала с печальной усмешкой Миропа Дмитриевна, — но муж мой — я не знаю как его
назвать — в некоторых, отношениях человек сумасшедший; он говорит: «
Царь назначил мне жалованье, то я и должен только получать».
Много и других лиц было замешано в это дело. Схваченные по приказанию
царя и жестоко истязуемые, кто в Москве, кто в Слободе, они, в свою очередь,
называли много имен, и число пытаемых росло с каждым днем и выросло наконец до трехсот человек.
— Я Матвей Хомяк! — отвечал он, — стремянный Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского; служу верно господину моему и
царю в опричниках. Метла, что у нас при седле, значит, что мы Русь метем, выметаем измену из царской земли; а собачья голова — что мы грызем врагов царских. Теперь ты ведаешь, кто я; скажи ж и ты, как тебя
называть, величать, каким именем помянуть, когда придется тебе шею свернуть?
— Да провал их знает!
Называют себя царскими людьми. Мы-де люди царские, опричники! А вы-де земщина! Нам-де вас грабить да обдирать, а вам-де терпеть да кланяться. Так-де
царь указал!
Прихожу к
царю, говорю, так и так, не вели, говорю, дорогомиловцам холопа твоего корить, вот уж один меня Федорой
назвал.
Не снес боярин такого бесчестия; встал из-за стола: невместно-де Морозову быть меньше Годунова! Тогда опалился
царь горшею злобою и выдал Морозова головою Борису Федоровичу. Понес боярин ко врагу повинную голову, но обругал Годунова жестоко и
назвал щенком.
В Петербурге убили
царя, винят в этом дворян, а говорить про то запрещают. Базунова полицейский надзиратель ударил сильно в грудь, когда он о дворянах говорил, грозились в пожарную отвести, да человек известный и стар. А Кукишева, лавочника, — который, стыдясь своей фамилии, Кекишевым
называет себя, — его забрали, он первый крикнул. Убить пробовали
царя много раз, всё не удавалось, в конец же первого числа застрелили бомбой. Понять это совсем нельзя».
К его одру,
царю едину зримый,
Явился муж необычайно светел,
И начал с ним беседовать Феодор
И
называть великим патриархом.
— Вандал! да знаешь ли, что ты
называешь амбаром царскую вышку, или терем, в котором православные русские
цари отдыхали на пути своем в Троицкую лавру?
Царя Петра они с ума споили; брата Иоанна ставят ни во что, комнату его дровами закидали; меня
называют девкою, как будто я и не дочь
царя Алексея Михайловича; князю Василью Васильевичу (Голицыну) хотят голову отрубить, — а он добра много сделал: польский мир учинил; с Дону выдачи беглых не было, а его промыслом и с Дону выдают.
Вот прозрачный камень цвета медной яри. В стране эфиопов, где он добывается, его
называют Мгнадис-Фза. Мне подарил его отец моей жены, царицы Астис, египетский фараон Суссаким, которому этот камень достался от пленного
царя. Ты видишь — он некрасив, но цена его неисчислима, потому что только четыре человека на земле владеют камнем Мгнадис-Фза. Он обладает необыкновенным качеством притягивать к себе серебро, точно жадный и сребролюбивый человек. Я тебе его дарю, моя возлюбленная, потому что ты бескорыстна.
Желая испытать
царя загадками, она сначала послала к нему пятьдесят юношей в самом нежном возрасте и пятьдесят девушек. Все они так хитроумно были одеты, что самый зоркий глаз не распознал бы их пола. «Я
назову тебя мудрым,
царь, — сказала Балкис, — если ты скажешь мне, кто из них женщина и кто мужчина».
Каждый раз, проходя мимо старика, я испытывал желание заговорить с ним, расспрашивая о Петре Великом, которого он
называл «
царем батюшкой Петром Алексеевичем», прибавляя: «В ту пору был я еще парень молодой».
Законному
царюМы служим все, да только не умеем
По имени
назвать.
А коли так —
И
называть не нужно. Про себя
Его пусть каждый разумеет. Нуте ж:
Во здравие
царя и государя
Всея Руси!
Рвать им языки!
Иль устрашить тем думают меня,
Что много их? Но если б сотни тысяч
Меня в глаза убийцей
называли —
Их всех молчать и предо мной смириться
Заставлю я! Меня
царем Иваном
Они зовут? Так я ж его не в шутку
Напомню им! Меня винят упорно —
Так я ж упорно буду их казнить!
Увидим, кто из нас устанет прежде!
Он
называл себя
царем Петром III, собрал много разбойников и вешал всех дворян, а крепостных всех отпускал на волю.
Про него между старообрядцами ходили слухи, будто он сын грузинского
царя, другие
называли его даже сыном императрицы Екатерины II.
Пытают и мучат гонца палачи,
Друг к другу приходят на смену:
«Товарищей Курбского ты уличи,
Открой их собачью измену!»
И
царь вопрошает: «Ну что же гонец?
Назвал ли он вора друзей наконец?»
«
Царь, слово его всё едино:
Он славит свого господина...
День меркнет, приходит ночная пора,
Скрыпят у застенка ворота,
Заплечные входят опять мастера,
Опять зачалася работа.
«Ну, что же,
назвал ли злодеев гонец?»
«
Царь, близок ему уж приходит конец,
Но слово его всё едино,
Он славит свого господина...
Очевидно, что первое место в великолепной соколиной охоте
царя Алексея Михайловича занимали кречета; сначала упоминается просто «кречет», потом «кречатий челиг», или «чеглик», как его теперь
называют охотники, то есть сначала говорится о самке кречатьей, которая всегда бывает крупнее и сильнее, а потом о самце, о челиге, уступающем ей в силе, но превосходящем в резвости полета.
И потому людям нужно повиноваться только своей совести, а не людям, которые
назовут себя
царями, палатами, конгрессами, сенатами, судами.
А между тем там
царило веселье, насколько можно было
назвать весельем это благонравное кружение по зале под перекрестным огнем взглядов бдительного начальства.
Его усиленно разыскивают, грозит ему недоброе. Но он приехал. Только бороду сбрил и покрасил волосы. Это смешно: огромная голова на широких плечах, глубоко сидящие зеленоватые глаза, давняя хромота от копыт казацкой лошади, — кто его у нас не узнает? Он две недели владел городом. Черносотенцы
называли его «ихний
царь».
А с другой стороны глядя, Ермий соображал и то, что если он станет всех обличать и со всеми спорить, то войдет он через то всем в остылицу, и другие вельможи обнесут его тогда перед
царем клеветами,
назовут изменником государству и погубят.
Сквозь мрачное настроение опального боярина князя Василия, в тяжелом, гнетущем, видимо, его душу молчании, в этом кажущемся отсутствии ропота на поступок с ним «грозного
царя», в угнетенном состоянии окружающих слуг до последнего холопа, сильно скорбевших о наступивших черных днях для их «князя-милостивца» и «княжны-касаточки», — красноречиво проглядывало молчаливое недовольство действиями «слободского тирана», как втихомолку
называли Иоанна, действиями, неоправдываемыми, казалось, никакими обстоятельствами, а между тем Яков Потапович, заступившийся в разговоре с князем Василием за
царя еще в вотчине при задуманном князем челобитье за Воротынского и при высказанном князем сомнении за исход этого челобитья, даже теперь, когда эти сомнения так ужасно оправдались, не находил поводов к обвинению
царя в случившемся.
Вскоре было получено от него письмо, полное благодарностей и надежд на возможность загладить свой грех, как продолжал он
называть свое преступление — перед
царем и Отечеством.
Князь Василий понимал причины, побудившие его приемыша не следовать за своим учителем, и молчаливо разделял хотя и невысказанный ясно взгляд Якова Потаповича на это «звериное логовище», как втайне они оба
называли новую резиденцию
царя.
Из петровских построек до сих пор уцелели во всей их неприкосновенности домик «Марли», или «Mon bijoux», как
называли его в то время. Домик этот построен по плану существующего в окрестностях Берлина. В Марли теперь хранятся вещи, принадлежавшие Петру, здесь его халат, подаренный персидским шахом, кровать с занавесками и одеялом, стол его работы с грифельной доской, бюро, небольшой ящик, где сохраняются собранные им часы, кружки с девятью вкладным стаканами, присланные
царю китайским богдыханом.
Полотяный храм святого Сергия с иконой Богоматери остался на месте неприкосновенным, и
царь Федор в ознаменование своей благодарности основал на этом месте монастырь и
назвал его, во имя Богоматери, Донским.
Он готовил опьяненному убийствами
царю новую кровавую забаву, решив, что после смерти «старого князя», как
называли современники Владимира Андреевича, наступила очередь и для окончательной расправы с его мнимым сообщником, князем Василием Прозоровским, временно как бы забытым в мрачном подземелье одной из слободских тюрем.
— Вижу, матушка, ваше сиятельство, что нет в вас ни на столько хитрости, — Минкина показала на кончик мизинца своей правой руки. — Хорошо, значит, я сделала, что поспешила предстать перед ваши ясные очи, пока люди обо мне вам ни весть чего наговорить не успели… Все равно, не нынче-завтра узнали бы вы, кто здесь до вас восемь лет
царил да властвовал, кого и сейчас в Грузине, в Питере, да и по всей Россее
называют графинею…
По другим преданиям, где теперь расположен Петергоф, стояли две чухонские деревушки: Похиоки и Кусоя; Петр избрал между этими деревушками возвышенную местность и построил палатку или небольшой «попутный дворец».
Царь его выстроил в голландском вкусе и
назвал «Монплезиром»; близ него помещалась столовая, буфет, кавалерские комнаты, баня и ванная
царя. В одном из примыкающих к нему флигелей он велел поставить походную церковь.
«Кажется, я и без тайны в руках могу крепко держать в них этих
царей природы, как высокопарно
называют себя мужчины.
Митрополит на торжественных службах, обращаясь к нему, стал
называть его
царем: «Божиею милостию радуйся и здравствуй, преславный
царь Иван, великий князь всея Руси, самодержец» [А. И. Майков.] — «Иван III».
Митрополит на торжественных службах, обращаясь к нему, стал
называть его
царем: «Божиею милостью радуйся и здравствуй, преславный
царь Иван, великий князь всея Руси, самодержец» [А. Н. Майков — «Иван III».].
Он рассказал князю Василию, что Бомелий, разузнавший, по его просьбе, стороной все у Малюты Скуратова, передал ему, что князь Владимир Воротынский сознался под пыткой в сношениях с князем Владимиром Андреевичем, заявив, в надежде смягчить свою участь, что был орудием обоих братьев Прозоровских, друживших со «старым князем», как
называли бояре князя Владимира Андреевича, и замышлявших осторожно и втихомолку измену
царю и его потомству.
Вся эта уже минувшая борьба его с «святым», как
называли его в народе, старцем, окончившаяся низложением последнего и судом над ним, тяготила душу
царя, подвергая ее в покаянно-озлобленное настроение, частое за последнее время.
При императоре Петре I, с изменением, происшедшим в понимании русских людей, «скаски» вдохновенных бродяг потеряли свое значение в обществе: невежественные люди ими еще интересовались, но петровские грамотеи, ознакомившиеся с лучшими произведениями, перестали интересоваться «бродяжными баснями». А главное, деловитый
царь не любил потворствовать глупостям, и «скасочников» прямо стали
называть неучтиво «бродягами» и бить батогами.
Вы поторопились, мой друг, вы страшно поторопились, вы забыли меня спросить кое о чем, и кое-что я сказал бы вам; я сказал бы вам, что как над тем, что вы зовете жизнью и бытием, так и над тем, что вы
называете небытием и смертью, одинаково
царит всесильный Закон.