Неточные совпадения
Левин часто замечал при спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили наконец к сознанию того, что то, что они долго бились доказать друг другу, давным давно, с начала спора, было известно им, но что они любят
разное и потому не хотят
назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
Но хуже всего было то, что потерялось уваженье к начальству и власти: стали насмехаться и над наставниками, и над преподавателями, директора стали
называть Федькой, Булкой и другими
разными именами; завелись такие дела, что нужно было многих выключить и выгнать.
Ведь известно, зачем берешь взятку и покривишь душой: для того чтобы жене достать на шаль или на
разные роброны, провал их возьми, как их
называют.
Но молодой человек, как кажется, хотел во что бы то ни стало развеселить меня: он заигрывал со мной,
называл меня молодцом и, как только никто из больших не смотрел на нас, подливал мне в рюмку вина из
разных бутылок и непременно заставлял выпивать.
Осторожно входил чистенько одетый юноша, большеротый, широконосый, с белесыми бровями; карие глаза его расставлены далеко один от другого, но одинаково удивленно смотрят в
разные стороны, хотя
назвать их косыми — нельзя.
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать
разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех,
называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
Мы
называли предметы их собственными именами, с самым безмятежным видом и как будто так следует, и пускались в такие тонкости, объясняя
разные скверности и свинства, что самое грязное воображение самого грязного развратника того бы не выдумало.
Кожа акулы очень ценится столярами для полировки дерева; кроме того, ею обивают
разные вещи; в Японии обтягивают сабли. Мне один японец подарил маленький баул, обтянутый кожей акулы; очень красиво, похоже немного на тисненый сафьян. Мне показали потом маленькую рыбку, в четверть аршина величиной, найденную прилипшею к спине акулы и одного цвета со спиной. У нас попросту
называли ее прилипалой. На одной стороне ее был виден оттиск шероховатой кожи акулы.
К. Аксаков с негодованием отвечал ему тоже стихами, резко клеймя злые нападки и
называя «Не нашими»
разных славян, во Христе бозе нашем жандармствующих.
Так, как Франкер в Париже плакал от умиления, услышав, что в России его принимают за великого математика и что все юное поколение разрешает у нас уравнения
разных степеней, употребляя те же буквы, как он, — так заплакали бы все эти забытые Вердеры, Маргейнеке, Михелеты, Отто, Ватке, Шаллеры, Розенкранцы и сам Арнольд Руге, которого Гейне так удивительно хорошо
назвал «привратником Гегелевой философии», — если б они знали, какие побоища и ратования возбудили они в Москве между Маросейкой и Моховой, как их читали и как их покупали.
Была она старенькая, и точно ее, белую, однажды начал красить
разными красками пьяный маляр, — начал да и не кончил. Ноги у нее были вывихнуты, и вся она — из тряпок шита, костлявая голова с мутными глазами печально опущена, слабо пристегнутая к туловищу вздутыми жилами и старой, вытертой кожей. Дядя Петр относился к ней почтительно, не бил и
называл Танькой.
Пища у них отличается большим разнообразием, чем у гиляков; кроме мяса и рыбы, они едят
разные растения, моллюсков и то, что итальянские нищие
называют вообще frutti di mare. [плоды моря (итал.)]
Находя в этих звуках сходство с отвратительным криком грызущихся кошек, народ
называет иволгу дикою кошкой] стонут рябые кукушки, постукивают, долбя деревья, разноперые дятлы, трубят желны, трещат сойки; свиристели, лесные жаворонки, дубоноски и все многочисленное крылатое, мелкое певчее племя наполняет воздух
разными голосами и оживляет тишину лесов; на сучьях и в дуплах дерев птицы вьют свои гнезда, кладут яйца и выводят детей; для той же цели поселяются в дуплах куницы и белки, враждебные птицам, и шумные рои диких пчел.
Кроме известной дичи: тудаков, кроншнепов, стрепетов и других, в степях водятся звери и
разные зверьки: белесоватая степная лиса, которая хуже мехом и меньше ростом лесной, красной лисицы, называемой огневка, зайцы, русаки и тумаки, которых охотники
называют ковыльниками, хорьки, горностаи, ласки и карбыши.
Стрельбу эту не всегда
назвать добычливою: если охотник и застигнет куропаток в сборе, в куче, то они редко подпустят его в меру: они побегут сначала в
разные стороны и вдруг поднимутся, и потому из порядочной станицы по большей части убьешь одну, много двух куропаток.
[В Оренбургской губернии урему, поросшую
разными мелкими кустиками, постоянно заливаемую, занимаемую весной полою водою,
называют иногда займищем; а урему, состоящую исключительно из одних таловых кустов, плотно растущих, — талы]
Этот m-r Jules был очень противен Варваре Павловне, но она его принимала, потому что он пописывал в
разных газетах и беспрестанно упоминал о ней,
называя ее то m-me de L…tzki, то m-me de ***, cette grande dame russe si distinguée, qui demeure rue de P…, [Г-жа ***, это знатная русская дама, столь изысканная, которая живет по улице П… (фр.)] рассказывал всему свету, то есть нескольким сотням подписчиков, которым не было никакого дела до m-me L…tzki, как эта дама, настоящая по уму француженка (une vraie française par l’ésprit) — выше этого у французов похвал нет, — мила и любезна, какая она необыкновенная музыкантша и как она удивительно вальсирует (Варвара Павловна действительно так вальсировала, что увлекала все сердца за краями своей легкой, улетающей одежды)… словом, пускал о ней молву по миру — а ведь это, что ни говорите, приятно.
Не проходило дня, чтобы тот или другой член общей квартиры, или, как ее
называл Белоярцев, «ассоциации», не предлагал нового кандидата или кандидатки, но Белоярцев всегда находил в предлагаемом лице тысячу
разных дурных сторон, по которым оно никак не могло быть допущено в «ассоциацию».
Не сидите с моим другом, Зарницыным, он затмит ваш девственный ум своей туманной экономией счастья; не слушайте моего друга Вязмитинова, который погубит ваше светлое мышление гегелианскою ересью; не слушайте меня, преподлейшего в сношениях с зверями, которые станут
называть себя перед вами
разными кличками греко-российского календаря; даже отца вашего, которому отпущена половина всех добрых качеств нашей проклятой Гоморры, и его не слушайте.
Ольга Александровна не ссорилась и старалась быть всем довольною. Только квартира ей не совсем нравилась: сыровата оказалась, да Ольге Александровне хотелось иметь при жилье
разные хозяйственные удобства, которых Розанов не имел в виду при спешном найме. Еще Ольге Александровне очень не понравилась купленная мужем тяжелая мебель из красного дерева, но она и в этом случае ограничилась только тем, что почасту
называла эту мебель то дровами, то убоищем.
Поднялся в доме шум и гвалт, повскакали дочери из-за пялец своих, а вышивали они серебром и золотом ширинки шелковые; почали они отца целовать, миловать и
разными ласковыми именами
называть, и две старшие сестры лебезят пуще меньшой сестры.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец рассказывал матери, что покойный дедушка еще до нашего приезда отдал
разные приказанья бабушке: назначил каждой дочери, кроме крестной матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых
назвал поименно; сверх того, роздал дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
— Ну да, я их-то и
называю диалектическими приемами. Потому что если б наши исходные пункты были действительно
разные, то и результаты их были бы
разные. Но этого нет, а следовательно, при одинаковых результатах, какая же надобность знать, откуда кто отправляется: с Плющихи ли в столичном городе Москве, или с Офицерской в столичном городе Петербурге?
— И это Ставрогин, «кровопийца Ставрогин», как
называет вас здесь одна дама, которая в вас влюблена! Слушайте, я ведь вам уже сказала: я разочла мою жизнь на один только час и спокойна. Разочтите и вы так свою… впрочем, вам не для чего; у вас так еще много будет
разных «часов» и «мгновений».
И до того кричит теперь об notre sainte Russie
разные вещи, что я давно уже приписываю этот перелом в его организме — иначе
назвать не хочу — какому-нибудь сильному семейному потрясению и именно неудачной его женитьбе.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался
разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым
называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
Разбирая бумаги, он нашел до десяти
разных завещаний (в одном из них она
называла его «непочтительным»); но все они были писаны еще в то время, когда Арина Петровна была властною барыней, и лежали неоформленными, в виде проектов.
Вот поистине гениальная чья-то мысль: для нас, духовных, книга о духовенстве запрещена, а сии, как их
называют,
разного сорта „нигилисты“ ее читают и цитируют!..
Когда они приехали в NN на выборы и Карп Кондратьевич напялил на себя с большим трудом дворянский мундир, ибо в три года предводителя прибыло очень много, а мундир, напротив, как-то съежился, и поехал как к начальнику губернии, так и к губернскому предводителю, которого он, в отличение от губернатора, остроумно
называл «наше его превосходительство», — Марья Степановна занялась распоряжениями касательно убранства гостиной и выгрузки
разного хлама, привезенного на четырех подводах из деревни; ей помогали трое не чесанных от колыбели лакеев, одетых в полуфраки из какой-то серой не то байки, не то сукна; дело шло горячо вперед; вдруг барыня, как бы пораженная нечаянной мыслию, остановилась и закричала своим звучным голосом...
— Месяц и двадцать три дня я за ними ухаживал — н-на! Наконец — доношу: имею, мол, в руках след подозрительных людей. Поехали. Кто таков? Русый, который котлету ел, говорит — не ваше дело. Жид назвался верно. Взяли с ними ещё женщину, — уже третий раз она попадается. Едем в
разные другие места, собираем народ, как грибы, однако всё шваль, известная нам. Я было огорчился, но вдруг русый вчера
назвал своё имя, — оказывается господин серьёзный, бежал из Сибири, — н-на! Получу на Новый год награду!
То, что
разные польские эмигранты
называли Елену матерью божьей, это нисколько ее не удивило; но что Жуквич поспешил поблагодарить бога, это ей показалось странным. Она, впрочем, не высказала ему того и только проговорила...
Все эти насмешливые отзывы Миклакова, разумеется, передавались кому следует; а эти, кто следует, заставляли
разных своих критиков уже печатно продергивать Миклакова, и таким образом не стало почти ни одного журнала, ни одной газеты, где бы не
называли его то человеком отсталым, то чересчур новым, либеральным, дерзким, бездарным и, наконец, даже подкупленным.
— Да родной же мой Сашечка! Отчего не
называть? Греки бывают
разные. Ты думаешь, только такие, которые небритые и с кораллами… а Мильтиад, например? Это очень хорошо, я сама, я сама хотела бы быть похожей на Мильтиада.
Безукоризненная чистота ее образа мыслей и поведения всегда были превыше всяких подозрений, но она несла
разные подозрения, и несла их в молчаливом и гордом покое, в котором эта «маленькая гражданка» (как мы ее
называли) была чрезвычайно интересна.
Фустов
назвал сперва меня, потом, указав на «ветерана двенадцатого года», промолвил: «Иван Демьяныч Ратч, преподаватель…
разных предметов».
Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним
разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки,
называя это снегом.
Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что
называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь
разные писатели, имеющие похвальное обыкновенье налегать на тех, которые не могут кусаться.
Он вышел на средину комнаты и продекламировал целую, очень большую сцену, играя все лица
разными голосами, предварительно
называя их по именам, переходя с места на место и принимая приличное их характерам положение.
В других статьях говорится нередко с насмешкою о
разных милостивцах, а в статье «Картины моей родни» выведена тетушка, которая говорит: «Кто родню забывает, а особенно знатную, в том нет уже божией благодати», и за то, что племянник редко ездит к ней покланяться,
называет его «беззаконником и даже антихристом».
"Молодые отрасли женского пола", — как их батенька
называли на штатском языке, а просто «панночки», или — как теперь их зовут «барышни», выходили из дому и располагались на призбах играть в
разные игры.
Она, в легком убранстве, как-то располагающая к любви, вдруг выскочила и, сломя голову, прямо мне на шею… плутовка! знала силу своих прелестей!.. и ну меня обнимать, прижимать, ласкать, целовать и
разными невинными именами
называть.
Когда я говорю: невеста с достоинствами, то не воображайте, что я говорю, применяясь к теперешним понятиям, то есть, что девица воспитана отлично, образована превосходно, обучена всем языкам, пляскам, музыкам
разным и проч. — нет, мы понимали дела в настоящем смысле и вещи
называли как должно; воспитана — означало у нас: вскормлена, вспоена, не жалея кошту, и оттого девка полная, крупная, ядреная, кровь как не брызнет из щек; образована — объясняло, что она имела во что нарядиться и дать себе образ или вид замечательный, в прочих же достоинствах разумелось недвижимое и движимое имущество, пуды серебра (тогда серебро не считалось на деньги, а на вес), сундуки с платьями, да платьями все глазетовыми, парчевыми, все это не теряющее никогда цены…
Одно время им казалось смешным
называть Рыбникова фамилиями
разных японских полководцев, тем более что добродушие штабс-капитана, по-видимому, не имело границ.
Гоголь и тут, для предупреждения
разных объяснений и любопытства,
назвал себя Гонолем и даже записался так, предполагая, что не будут справляться с его паспортом.
Под новой комедией, вероятно, разумелись
разные отрывки из недописанной Гоголем комедии, которую он хотел
назвать «Владимир третьей степени».
В комнате, где я поселился, мебель самая обыкновенная, домодельщина; однако я оставил в углу узкий и длинный шкаф с полочками, на которых сквозь пыль едва виднеется
разная старозаветная дутая посуда из зеленого и синего стекла; а на стене я приказал повесить, помнишь, тот женский портрет, в черной раме, который ты
называл портретом Манон Леско.
Вошел маленький, лысый старичок, повар генерала Жукова, тот самый, у которого сгорела шапка. Он присел, послушал и тоже стал вспоминать и рассказывать
разные истории. Николай, сидя на печи, свесив ноги, слушал и спрашивал все о кушаньях, какие готовили при господах. Говорили о битках, котлетах,
разных супах, соусах, и повар, который тоже все хорошо помнил,
называл кушанья, каких нет теперь; было, например, кушанье, которое приготовлялось из бычьих глаз и называлось «поутру проснувшись».
Своих шиловских дам они сначала
называли заочно по именам-отчествам, потом — твоя Липочка, моя Сашенька и, наконец, просто твоя и моя. Было особенно щекотливо-приятно каждому из них, когда не он, а другой вспоминал за него
разные мелочи — и те, которые были на самом деле, и созданные впоследствии воображением.
Большая часть этих гостей обращалась с хозяином без всякой церемонии и даже
называла его
разными родственными именами: дама с бородавками именовала его племянником, худощавая девица — кузеном, нарумяненная дама или девица — кумом, чиновник — сватом, господин, осматривающий ценные вещи, — братом.
Он
называл его великим Яковлевым, заставлял декламировать
разные места из его ролей, подстрекая словами: «Ну, Алексей Семеныч, покажи себя, не ударь лицом в грязь; мне хочется, чтобы вот молодой мой приятель (указывая на меня) увидел тебя во всей славе твоего великого таланта».