Неточные совпадения
Сначала она думала о детях, о которых, хотя княгиня, а главное Кити (она
на нее
больше надеялась), обещала за ними смотреть, она всё-таки беспокоилась.
Во-первых, с этого дня он решил, что не будет
больше надеяться на необыкновенное счастье, какое ему должна была дать женитьба, и вследствие этого не будет так пренебрегать настоящим.
— Знаешь,
на меня нашло почти вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу
больше ждать. Я не хочу
надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет
больше иметь влияния
на мою жизнь. И ты согласен?
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе.
На мать свою он не
надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал
большие надежды
на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения,
надеясь, что отказ этот придаст ему
большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни
на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
Я
надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями; — напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал
больше внимание
на комаров, — и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду.
Дело требовало
большой внимательности: оно состояло в подбирании из нескольких десятков дюжин карт одной талии, но самой меткой,
на которую можно было бы
понадеяться, как
на вернейшего друга.
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла
на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и подняв глаза к небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила
больше всего
на свете, и твердо
надеялась, что это будет скоро.
Я не мог
надеяться на взаимность, да и не думал о ней: душа моя и без того была преисполнена счастием. Я не понимал, что за чувство любви, наполнявшее мою душу отрадой, можно было бы требовать еще
большего счастия и желать чего-нибудь, кроме того, чтобы чувство это никогда не прекращалось. Мне и так было хорошо. Сердце билось, как голубь, кровь беспрестанно приливала к нему, и хотелось плакать.
— Я советую тебе, друг мой, съездить с визитом к губернатору, — сказал он Аркадию, — ты понимаешь, я тебе это советую не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к властям
на поклон, а просто потому, что губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно, желаешь познакомиться с здешним обществом… ведь ты не медведь,
надеюсь? А он послезавтра дает
большой бал.
— Витте приехал. Вчера идет с инженером Кази и Квинтилиана цитирует: «Легче сделать
больше, чем столько». Самодовольный мужик. Привозят рабочих встречать царя. Здешних, должно быть, мало или не
надеются на них. Впрочем, вербуют в Сормове и в Нижнем, у Доброва-Набгольц.
— Цемент купил, кирпич…
Большой спрос
на строительные материалы…
Надеялся продать с барышом. Надули
на цементе…
Даже для Федосовой он с трудом находил те
большие слова, которыми
надеялся рассказать о ней, а когда произносил эти слова, слышал, что они звучат сухо, тускло. Но все-таки выходило как-то так, что наиболее сильное впечатление
на выставке всероссийского труда вызвала у него кривобокая старушка. Ему было неловко вспомнить о надеждах, связанных с молодым человеком, который оставил в памяти его только виноватую улыбку.
Ужели даром бился он в этой битве и устоял
на ногах, не добыв погибшего счастья. Была одна только неодолимая гора: Вера любила другого,
надеялась быть счастлива с этим другим — вот где настоящий обрыв! Теперь надежда ее умерла, умирает, по словам ее («а она никогда не лжет и знает себя», — подумал он), — следовательно, ничего нет
больше, никаких гор! А они не понимают, выдумывают препятствия!
Там все принесено в жертву экономии; от этого людей
на них мало, рулевой
большею частию один: нельзя
понадеяться, что ночью он не задремлет над колесом и не прозевает встречных огней.
Но для того, чтобы сделать это кажущееся столь неважным дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать в постоянную борьбу со всеми близкими людьми, надо было еще изменить всё свое положение, бросить службу и пожертвовать всей той пользой людям, которую он думал, что приносит
на этой службе уже теперь и
надеялся еще
больше приносить в будущем.
На шести предшествующих этапах конвойные офицеры все, несмотря
на то, что переменялись, все одинаково не допускали Нехлюдова в этапное помещение, так что он
больше недели не видал Катюшу. Происходила эта строгость оттого, что ожидали проезда важного тюремного начальника. Теперь же начальник проехал, не заглянув
на этапы, и Нехлюдов
надеялся, что принявший утром партию конвойный офицер разрешит ему, как и прежние офицеры, свидание с арестантами.
А когда мужчины вздумали бегать взапуски, прыгать через канаву, то три мыслителя отличились самыми усердными состязателями мужественных упражнений: офицер получил первенство в прыганье через канаву, Дмитрий Сергеич, человек очень сильный, вошел в
большой азарт, когда офицер поборол его: он
надеялся быть первым
на этом поприще после ригориста, который очень удобно поднимал
на воздухе и клал
на землю офицера и Дмитрия Сергеича вместе, это не вводило в амбицию ни Дмитрия Сергеича, ни офицера: ригорист был признанный атлет, но Дмитрию Сергеичу никак не хотелось оставить
на себе того афронта, что не может побороть офицера; пять раз он схватывался с ним, и все пять раз офицер низлагал его, хотя не без труда.
Если собака причует его в
большой траве, то дергун,
надеясь больше на свои ноги, чем
на крылья, не скоро поднимется, он измучит охотника, особенно в жаркое время.
Только о «суде владычнем» вспоминает он; но и это так,
больше для формы: «второе пришествие» играет здесь роль не более той, какую дает Большов и «милосердию божию» в известной фразе своей: «Бонапарт Бонапартом, а мы пуще всего
надеемся на милосердие божие, да и не о том теперь речь».
Он
надеялся нажить
большие деньги как адвокат, и расчет его был не только тонкий и мастерской, но вернейший: он основывался
на легкости, с которою князь дает деньги, и
на благодарно-почтительном чувстве его к покойному Павлищеву; он основывался, наконец (что важнее всего),
на известных рыцарских взглядах князя насчет обязанностей чести и совести.
— Мы, батюшка, милостивое слово государево чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что он
на своих людей
надеется, а как нам в настоящем случае быть, того мы в одну минуту сказать не можем, потому что аглицкая нация тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с
большим смыслом.
Скажи им от меня, что брат мой этой вещи удивлялся и чужих людей, которые делали нимфозорию,
больше всех хвалил, а я
на своих
надеюсь, что они никого не хуже.
Марья терпеливо выслушала ворчанье и попреки старухи, а сама думала только одно: как это баушка не поймет, что если молодые девки выскакивают замуж без хлопот, так ей надо самой позаботиться о своей голове. Не
на кого больше-то
надеяться… Голова у Марьи так и кружилась, даже дух захватывало. Не из важных женихов машинист Семеныч, а все-таки мужчина… Хорошо баушке Лукерье теперь бобы-то разводить, когда свой век изжила… Тятенька Родион Потапыч такой же: только про себя и знают.
— Слуга покорный-с. Нынче, сударь, все молодежь пошла. Химии да физики в ходу, а мы ведь без химий век прожили, а наипаче
на божью милость
надеялись. Не годимся-с. Такое уж нонче время настало, что в церкву не ходят, а
больше, с позволения сказать, в удобрение веруют.
Был ли дворник менее проворным, чем два друга, устал ли он от круженья по саду или просто не
надеялся догнать беглецов, но он не преследовал их
больше. Тем не менее они долго еще бежали без отдыха, — оба сильные, ловкие, точно окрыленные радостью избавления. К пуделю скоро вернулось его обычное легкомыслие. Сергей еще оглядывался боязливо назад, а Арто уже скакал
на него, восторженно болтая ушами и обрывком веревки, и все изловчался лизнуть его с разбега в самые губы.
Мне как-то неловко, планетные мои читатели, рассказывать вам об этом совершенно невероятном происшествии. Но что ж делать, если все это было именно так. А разве весь день с самого утра не был полон невероятностей, разве не похоже все
на эту древнюю болезнь сновидений? И если так — не все ли равно: одной нелепостью
больше или меньше? Кроме того, я уверен: раньше или позже всякую нелепость мне удастся включить в какой-нибудь силлогизм. Это меня успокаивает,
надеюсь, успокоит и вас.
Но
на поперечном, 40‑м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я
надеюсь — мы победим.
Больше: я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить.
Явилась она со слезами
на глазах, говорила, что принимает в нас
большое участие; соболезновала о нашей потере, о нашем бедственном положении, прибавила, что батюшка был сам виноват: что он не по силам жил, далеко забирался и что уж слишком
на свои силы
надеялся.
Оказалось, что у него от дороги осталось около полутораста рублей, что из дома он
надеется получать не
больше пятидесяти — ста рублей в год и что главный расчет его —
на свой собственный труд.
А то всё хлещутся, а в народе за них спор пошел: одни говорят: «Чепкун Бакшея перепорет», а другие спорят: «Бакшей Чепкуна перебьет», и кому хочется, об заклад держат — те за Чепкуна, а те за Бакшея, кто
на кого
больше надеется. Поглядят им с познанием в глаза и в зубы, и
на спины посмотрят, и по каким-то приметам понимают, кто надежнее, за того и держат. Человек, с которым я тут разговаривал, тоже из зрителей опытных был и стал сначала за Бакшея держать, а потом говорит...
— Да, не знаю, как удастся. Конечно,
на себя я еще
больше надеюсь, потому что все-таки много работал, но, главное, девицы, которые теперь участвуют, никак не хотят играть Юлии.
— И это свято, что любовь не главное в жизни, что надо
больше любить свое дело, нежели любимого человека, не
надеяться ни
на чью преданность, верить, что любовь должна кончаться охлаждением, изменой или привычкой? что дружба привычка? Это все правда?
— Не трусите ли и вы, Эркель? Я
на вас
больше, чем
на всех их,
надеюсь. Я теперь увидел, чего каждый стоит. Передайте им все словесно сегодня же, я вам их прямо поручаю. Обегите их с утра. Письменную мою инструкцию прочтите завтра или послезавтра, собравшись, когда они уже станут способны выслушать… но поверьте, что они завтра же будут способны, потому что ужасно струсят и станут послушны, как воск… Главное, вы-то не унывайте.
— Если вы не устроите к завтраму, то я сама к ней пойду, одна, потому что Маврикий Николаевич отказался. Я
надеюсь только
на вас, и
больше у меня нет никого; я глупо говорила с Шатовым… Я уверена, что вы совершенно честный и, может быть, преданный мне человек, только устройте.
Однако привычка сдерживать и умерять в себе гневливость, присутствия которой в душе Егор Егорыч не любил и боялся
больше всего, хотя и подпадал ей беспрестанно, восторжествовала
на этот раз, и он ограничился тем, что, не
надеясь долго совладеть с собою, счел за лучшее прекратить свой визит и начал сухо раскланиваться.
— И штука совсем простая, — продолжал Редедя, — учредите международную корпорацию странствующих полководцев — и дело в шляпе. Ограничьте число — человек пять-шесть, не
больше, — но только, чтоб они всегда были готовы. Понадобился кому полководец — выбирай любого. А не выбрал,
понадеялся на своего доморощенного — не прогневайся!
Но только надо вам доложить, что все эти наряды и костюмы для нас с Меттой Ивановной все моя госпожа
на свой счет делали, потому что они уж наверное
надеялись, что мы Метту Ивановну купим, и даже так, что чем
больше они
на нас двоих этих костюмов надевали, тем
больше уверялись, что мы оба ихние; а дело-то совсем было не туда.
— Научи же меня, старец великий, как мне себя исправлять, если
на то будет божия воля, что я хоть
на малое время останусь один? Силой своею я был горд, но
на сем вразумлен, и
на нее
больше я не
надеюсь…
— Да, Эсперанса, я ударился, — отвечал он со вздохом, — но только если ты до теперешнего раза думала, что я
на мою силу
надеюсь, так
больше этого не думай. Отец протопоп министр юстиции; он правду мне, Эсперанса, говорил: не хвались, Эсперанса, сильный силою своею, ни крепкий крепостью своею!
Те же генералы, и офицеры, и солдаты, и пушки, и крепости, и смотры, и маневры, но войны нет год, десять, двадцать лет, и кроме того всё менее и менее можно
надеяться на военных для усмирения бунтов, и всё яснее и яснее становится, что поэтому генералы, и офицеры, и солдаты суть только члены торжественных процессий — предметы забавы правителей,
большие, слишком дорогостоящие кордебалеты.
— Господин Валяй-Бурляй! извините меня, но я должен сказать, что вы совсем не так говорите с своим прямым начальником, как следует говорить подчиненному! Господа! обращаю ваше внимание
на недоимку и в виду этого предмета убеждаю прекратить ваши раздоры! Недоимка — это, так сказать, государственный нерв…
надеюсь, что мне
больше не придется вам это повторять.
Через несколько месяцев после отъезда Алексея Степаныча из деревни вдруг получили от него письмо, в котором он с несвойственной ему твердостью, хотя всегда с почтительной нежностью, объяснил своим родителям, что любит Софью Николавну
больше своей жизни, что не может жить без нее, что
надеется на ее согласие и просит родительского благословения и позволения посвататься.
Ветер дул в спину. По моему расчету, через два часа должен был наступить рассвет. Взглянув
на свои часы с светящимся циферблатом, я увидел именно без пяти минут четыре. Ровное волнение не представляло опасности. Я
надеялся, что приключение окончится все же благополучно, так как из разговоров
на «Бегущей» можно было понять, что эта часть океана между Гарибой и полуостровом весьма судоходна. Но
больше всего меня занимал теперь вопрос, кто и почему сел со мной в эту дикую ночь?
— Чему, чему вы улыбнулись?! — вскричала Дэзи, заметив, что я посмотрел
на платье. — Вы вспомнили? О, как вы были поражены! Я дала слово никогда
больше не шутить так. Я просто глупа.
Надеюсь, вы простили меня?
И
на кого, как не
на одну только богородицу,
надеяться этим
большим детям, с мужественными и простыми сердцами, этим смиренным воинам, ежедневно выходящим из своих промозглых, настуженных землянок
на привычный подвиг терпения и отваги?
И если в этом случае ты
надеешься на ловкость практиков, то, значит, ты очень наивен — и
больше ничего.
Между детьми и кредиторами объявилась игра, в которой
на ставке стояла престарелая мать первых, и она бог весть бы докуда просидела и, может быть, и умерла бы в тюрьме, потому что и та и другая из играющих сторон обличали
большой такт и выдержку: кредиторы томили старушку в тюрьме,
надеясь добиться, что дети сжалятся над нею и отдадут деньги, а дети были еще тверже в своем намерении не платить денег и оставить мать в тюрьме.
— Ну, я
больше на вас
надеялась, Жуквич! — проговорила Елена.
Елена
надеялась обратною ходьбой согреть себя, но, выйдя, увидела, что решительно не может идти, потому что в худых местах ботинком до того намяла себе кожу, что ступить ни одной ногой не могла, и принуждена была взять извозчика, едучи
на котором, еще
больше прозябла; когда, наконец, она вошла к себе в комнату, то у нее зуб с зубом не сходился.