Неточные совпадения
По обеим сторонам дороги торчали голые, черные камни; кой-где из-под снега выглядывали кустарники, но ни один сухой листок не шевелился, и весело было слышать среди этого
мертвого сна
природы фырканье усталой почтовой тройки и неровное побрякивание русского колокольчика.
Выдаются дни беспощадные, жаркие и у нас, хотя без пальм, без фантастических оттенков неба:
природа, непрерывно творческая здесь и подолгу бездействующая у нас, там кладет бездну сил, чтоб вызвать в какие-нибудь три месяца жизнь из
мертвой земли.
Он не страшится уже духов
природы, но страшится ныне
мертвого механизма
природы.
В христианстве же скрыты силы для нового одухотворения
природы, для возрождения Пана, для раскрытия тайн Божьего творения, живого, а не
мертвого.
Маркушка чувствовал обновляющуюся
природу, как чувствовал и то, что сам он не может принять участия в этом обновлении, и каждую минуту готов был отлететь в сторону, отвалившись
мертвым куском от общей живой массы, совершившей установленный круговорот.
Этого мало; подражать
природе — тщетное усилие, далеко не достигающее своей цели потому, что, подражая
природе, искусство, по ограниченности своих средств, дает только обман вместо истины и вместо действительно живого существа только
мертвую маску».
Притом же непреднамеренна красота только в
природе бесчувственной,
мертвой: птица и животное уже заботятся о своей внешности, беспрестанно охорашиваются, почти все они любят опрятность.
«Беда! — сказал он, — князя не видать!
Куда он скрылся?» — «Если хочешь знать,
Взгляни туда, где бранный дым краснее,
Где гуще пыль и смерти крик сильнее,
Где кровью облит
мертвый и живой,
Где в бегстве нет надежды никакой:
Он там! — смотри: летит как с неба пламя;
Его шишак и конь, — вот наше знамя!
Он там! — как дух, разит и невредим,
И всё бежит иль падает пред ним!»
Так отвечал Селиму сын
природы —
А лесть была чужда степей свободы!..
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень
мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Мир является великой иерархией идейных существ, идейным организмом, и в этом постижении софийности «
мертвого» мира лежит заслуга оккультизма [Под оккультизмом я разумею здесь не столько современный, школьный оккультизм, воспитываемый особой тренировкой, но общую природную способность человека проникать за кору явлений, особенно свойственную народам в ранние эпохи развития и отразившуюся в сказке, эпосе, фольклоре, верованиях и «суевериях».], сближающая его с ««поэтическим восприятием»
природы вообще.
Вооруженный «диалектическим методом», в котором якобы уловляется самая жизнь мышления, он превращает его в своего рода логическую магию, все связывающую, полагающую, снимающую, преодолевающую, и мнит в этой логической мистике, что ему доступно все прошлое, настоящее и будущее,
природа живая и
мертвая.
Но призыв этот здесь обращен уже не к Одному, не к Сыну Божьему и Сыну Человеческому, но ко всем сынам человеческим, которые призываются явить свое богосыновство «общим делом» регуляции
природы и ее плодом — трудовым оживлением
мертвой материи, превращением камней в хлебы, воскрешением мертвецов.
Язычество благодаря своей мистической зрячести видит «богов» там, где нашему «научному» сознанию доступны лишь
мертвые «силы
природы».
Душа давно привыкла с тупою, молчаливою болью в
природе видеть лишь
мертвую пустыню под покрывалом красоты, как под обманчивой маской; помимо собственного сознания, она не мирилась с
природой без Бога.
И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и
мертвым законам
природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого…
Эта торжественная
природа со своим порядком и красотой, эта
мертвая тишина кругом опротивели ему до отчаяния, до ненависти!
И Н. Федоров проповедует неслыханную активность человека, которая должна победить
природу, организовать космическую жизнь, победить смерть и воскресить
мертвых.
Всякая попытка со стороны тварного существа создать существо, лицо ведет лишь к созданию автомата,
мертвого механизма [Гениальный роман Вилье де Лиль-Адана «L’Eve future», насыщенный глубокими мыслями, изобличает демоническую
природу творчества существа, в котором организм подменяется механизмом.
«Женщина же, как Адамова девственность, из Адамовой
природы и существа была теперь преображена или образована в женщину или самку, в которой все же сохранилась святая, хотя и утратившая Бога, девственность как тинктура любви и света, но сохранилась потускневшей и как бы
мертвой; ибо ныне вместо нее в ней внешняя мать как четырехэлементная любовь стала родительницею
природы, которая должна была принять в себя Адамово, т. е. мужское семя» [Там же, с. 327.].
Ибо магия и есть действие человека в
природе, воспринятой живой, а не
мертвой.].
Но когда Пан вернется, отношение к
природе переродится — оно не будет уже научно-техническим в том смысле, который принят был в XIX веке, работавшем над
мертвым механизмом
природы.
В то время как в официальной философии с Декарта торжествовало механическое понимание
природы и не смогли философы, за редкими исключениями, победить призрак
мертвого механизма
природы, для мистической философии
природа всегда оставалась живой, живым организмом.
Сама наука отказывается видеть в
природе лишь
мертвый механизм.
Потом
природа окончательно была механизирована и предстала человеку в обличье
мертвом и бездушном.
И ужас, который испытывает современный человек от колдовской власти над ним
мертвого механизма
природы, есть кара за корыстно-магическое отношение к
природе.
Мертвый и бездушный механизм
природы был хорошо изучен наукой и техникой практически использован.
Может статься, допросит он там
природу суровую, еще свежую, какими силами задержать долее на земле временного жильца ее, может статься, допытает девственную почву о тайне возрождения, отроет на ней родник живой и
мертвой воды.
Мертвая осенняя
природа; тяжелые, подобно оледенелым валам, тучи, едва движущиеся с севера; песчаная степь, сердито всчесанная непогодами; по ней редкие ели, недоростки и уроды из царства растений; временем необозримые, седые воды Чудского озера, бьющиеся непрерывно с однообразным стоном о
мертвые берега свои, как узник о решетку своей темницы; иссохший лист, хрустящий под ногами путника нашего, — все вторило состоянию души Владимира.
Человек, омертвивший и механизировавший
природу своим падением и порабощением, встретил отовсюду сопротивление этого
мертвого механизма
природы и попал в неволю к природной необходимости.