Неточные совпадения
Сильные кожевники сидели под навесом крылец на улице и
мяли своими дюжими руками бычачьи
кожи.
— Н-ну-с, все благополучно, как только может быть. Револьвер был плохонький; пуля ударилась о ребро, кажется,
помяла его, прошла сквозь левое легкое и остановилась под
кожей на спине. Я ее вырезал и подарил храбрецу.
Самгин
помнил его лицо круглым, освещенным здоровым румянцем, теперь оно вытянулось, нижняя челюсть как будто стала тяжелей, нос — больше,
кожа обветрела, побурела, а глаза, прежде спокойно внимательные, теперь освещались усталой, небрежной и иронической улыбкой.
Многие
помнят также, как Иван Онуфрич в ту пору поворовывал и как питейный ревизор его за волосяное царство таскивал;
помнят, как он постепенно, тихим манером идя, снял сначала один уезд, потом два, потом вдруг и целую губернию; как самая
кожа на его лице из жесткой постепенно превращалась в мягкую, а из загорелой в белую…
— Что ж это с вами? А я все жду да жду, думаю: что ж это значит, и сам не едет и книжек французских не везет?
Помните, вы обещали что-то: «Peau de chagrin», [«Шагреневая
кожа» (1831) — роман Оноре Бальзака (1799–1850)] что ли? Жду, жду — нет! разлюбил, думаю, Александр Федорыч нас, право разлюбил.
— Я. — Гарден принес к столу стул, и комиссар сел; расставив колена и опустив меж них сжатые руки, он некоторое время смотрел на Геза, в то время как врач, подняв тяжелую руку и
помяв пальцами
кожу лба убитого, констатировал смерть, последовавшую, по его мнению, не позднее получаса назад.
Кончил я послушание и вот — стою одет во всё новое у Антония. С первого дня до последнего
помню эту полосу жизни, всю, до слова, как будто она и внутри выжжена и на
коже моей вырезана.
Помню, как давно еще, когда я только что кончил университет, мне попалась в руки красивая молодая собака с стройными сильными членами, и мне стоило большого усилия над собой содрать с нее
кожу, как требовал того опыт.
Помню, раз мы поднесли Ольге Сур букет. Поднесли за кулисами. Милая девочка покраснела не меньше нас, но протянула лодочкой каждому из нас худенькую ручку. В это время мимо нас проходил кто-то из униформы и с большим аппетитом ел апельсин, даже не очистив его, а прямо с
кожей. Ольга взглянула на него и вдруг сказала...
Помню, раз я ложился спать, мне было пять или шесть лет. Няня Евпраксия — высокая, худая, в коричневом платье, с чаплыжкой на голове и с отвисшей
кожей под бородой, раздела меня и посадила в кровать.
Орочские женщины трудолюбивы и молчаливы. Весь день они работают: носят дрова, скоблят шкуры зверей или
мнут рыбью
кожу, варят обед или шьют обувь и починяют одежду. Они много курят и как будто совершенно не замечают посторонних людей у себя в доме. В глазах их нельзя прочесть ни испуга, ни гнева, ни любопытства, ни радости.