Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ
мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете…
Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
На спрашивание же
вашего высокоблагородия о том, во-первых, могу ли я, в случае присылки новой головы, оную утвердить и, во-вторых, будет ли та утвержденная голова исправно действовать? ответствовать сим честь имею: утвердить могу и действовать оная будет, но настоящих
мыслей иметь не может.
— Дарья Александровна, — сказал он сухо, — я ценю
вашу доверенность ко мне; я думаю, что вы ошибаетесь. Но прав я или неправ, эта гордость, которую вы так презираете, делает то, что для меня всякая
мысль о Катерине Александровне невозможна, — вы понимаете, совершенно невозможна.
— Да, но в таком случае, если вы позволите сказать свою
мысль… Картина
ваша так хороша, что мое замечание не может повредить ей, и потом это мое личное мнение. У вас это другое. Самый мотив другой. Но возьмем хоть Иванова. Я полагаю, что если Христос сведен на степень исторического лица, то лучше было бы Иванову и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую.
Его маленькие черные глаза, всегда беспокойные, старались проникнуть в
ваши мысли.
— Но, однако ж, я бы все хотела знать, какие
ваши насчет этого
мысли?
— Я тут еще беды не вижу.
«Да скука, вот беда, мой друг».
— Я модный свет
ваш ненавижу;
Милее мне домашний круг,
Где я могу… — «Опять эклога!
Да полно, милый, ради Бога.
Ну что ж? ты едешь: очень жаль.
Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль
Увидеть мне Филлиду эту,
Предмет и
мыслей, и пера,
И слез, и рифм et cetera?..
Представь меня». — «Ты шутишь». — «Нету».
— Я рад. — «Когда же?» — Хоть сейчас
Они с охотой примут нас.
Чем больше горячился папа, тем быстрее двигались пальцы, и наоборот, когда папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам начинал говорить, пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные
мысли Якова; лицо же его всегда было спокойно — выражало сознание своего достоинства и вместе с тем подвластности, то есть: я прав, а впрочем, воля
ваша!
Очень, очень оригинально, но… меня, собственно, не эта часть
вашей статейки заинтересовала, а некоторая
мысль, пропущенная в конце статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намеком, неясно…
Сын
ваш, — обратился он к Пульхерии Александровне, — вчера, в присутствии господина Рассудкина (или… кажется, так? извините, запамятовал
вашу фамилию, — любезно поклонился он Разумихину), обидел меня искажением
мысли моей, которую я сообщил вам тогда в разговоре частном, за кофеем, именно что женитьба на бедной девице, уже испытавшей жизненное горе, по-моему, повыгоднее в супружеском отношении, чем на испытавшей довольство, ибо полезнее для нравственности.
Логика старого злодея мне показалась довольно убедительною. Мороз пробежал по всему моему телу при
мысли, в чьих руках я находился. Пугачев заметил мое смущение. «Ась,
ваше благородие? — сказал он мне подмигивая. — Фельдмаршал мой, кажется, говорит дело. Как ты думаешь?»
— Знаешь ли что? — говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. — Мне в голову пришла великолепная
мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого
вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с тобой в ***; ведь этот господин и тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся дней пять-шесть, и баста!
— Хотите познакомиться с человеком почти
ваших мыслей? Пчеловод, сектант, очень интересный, книг у него много. Поживете в деревне, наберетесь сил.
— Пригласил вас, чтоб лично вручить бумаги
ваши, — он постучал тупым пальцем по стопке бумаг, но не подвинул ее Самгину, продолжая все так же: — Кое-что прочитал и без комплиментов скажу — оч-чень интересно! Зрелые
мысли, например: о необходимости консерватизма в литературе. Действительно, батенька, черт знает как начали писать; смеялся я, читая отмеченные вами примерчики: «В небеса запустил ананасом, поет басом» — каково?
— Интересно, что сделает
ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы
мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди
вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума от любви к народу, от страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
— Вот-с, извольте расписаться в получении
ваших бумаг. Внимательно прочитав их, я укрепился в своей
мысли. Не передумали?
—
Ваши мысли кажутся вам радужными, и так далее. Но — это банальнейшие
мысли.
— Это
ваша мысль, — крикнула Варвара Самгину, а он, присматриваясь к товарищу, искал в нем признаков ненормальности.
—
Мысль о вредном влиянии науки на нравы — старенькая и дряхлая
мысль. В последний раз она весьма умело была изложена Руссо в 1750 году, в его ответе Академии Дижона.
Ваш Толстой, наверное, вычитал ее из «Discours» Жан-Жака. Да и какой вы толстовец, Туробоев? Вы просто — капризник.
— Ничего подобного я не предлагал! — обиженно воскликнул офицер. — Я понимаю, с кем говорю. Что за
мысль! Что такое шпион? При каждом посольстве есть военный агент, вы его назовете шпионом? Поэму Мицкевича «Конрад Валленрод» — читали? — торопливо говорил он. — Я вам не предлагаю платной службы; я говорю о
вашем сотрудничестве добровольном, идейном.
— Однако, Ольга, если это правда? Если моя
мысль справедлива и
ваша любовь — ошибка? Если вы полюбите другого, а взглянув на меня тогда, покраснеете…
— Расскажите же мне, что было с вами с тех пор, как мы не видались. Вы непроницаемы теперь для меня, а прежде я читал на лице
ваши мысли: кажется, это одно средство для нас понять друг друга. Согласны вы?
— За то, что вы выдумали мучения. Я не выдумывала их, они случились, и я наслаждаюсь тем, что уж прошли, а вы готовили их и наслаждались заранее. Вы — злой! за это я вас и упрекала. Потом… в письме
вашем играют
мысль, чувство… вы жили эту ночь и утро не по-своему, а как хотел, чтоб вы жили,
ваш друг и я, — это во-вторых; наконец, в-третьих…
Десять слуг не дадут вам пожелать и исполняют почти
ваши мысли…
— Не принуждайте себя: de grace, faites ce qu’il vous plaira. [о, пожалуйста, поступайте, как вам будет угодно (фр.).] Теперь я знаю
ваш образ
мыслей, я уверена (она сделала ударение на этих словах), что вы хотите… и только свет… и злые языки…
— Постойте, у меня другая
мысль, забавнее этой. Моя бабушка — я говорил вам, не может слышать
вашего имени и еще недавно спорила, что ни за что и никогда не накормит вас…
— Есть ли такой
ваш двойник, — продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица
вашего существования, и что вы сами носите в себе будто часть чужого сердца, чужих
мыслей, чужую долю на плечах, и что не одними только своими глазами смотрите на эти горы и лес, не одними своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
— Не мне, а женщине пришла эта
мысль, и не в голову, а в сердце, — заключил Райский, — и потому теперь я не приму
вашей руки… Бабушка выдумала это…
— Правда, в неделю раза два-три: это не часто и не могло бы надоесть: напротив, — если б делалось без намерения, а так само собой. Но это все делается с умыслом: в каждом
вашем взгляде и шаге я вижу одно — неотступное желание не давать мне покоя, посягать на каждый мой взгляд, слово, даже на мои
мысли… По какому праву, позвольте вас спросить?
Наука и жизнь несомненно раскроют, в три-четыре года, еще шире горизонты
мыслей и стремлений
ваших, а если и после университета пожелаете снова обратиться к
вашей — »идее», то ничто не помешает тому.
Вот почему бесчисленные
ваши фатеры в течение бесчисленных веков могут повторять эти удивительные два слова, составляющие весь секрет, а между тем Ротшильд остается один. Значит: то, да не то, и фатеры совсем не ту
мысль повторяют.
Может, я очень худо сделал, что сел писать: внутри безмерно больше остается, чем то, что выходит в словах.
Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при вас, — всегда глубже, а на словах — смешнее и бесчестнее. Версилов мне сказал, что совсем обратное тому бывает только у скверных людей. Те только лгут, им легко; а я стараюсь писать всю правду: это ужасно трудно!
— Слушайте, ничего нет выше, как быть полезным. Скажите, чем в данный миг я всего больше могу быть полезен? Я знаю, что вам не разрешить этого; но я только
вашего мнения ищу: вы скажете, и как вы скажете, так я и пойду, клянусь вам! Ну, в чем же великая
мысль?
Я приобрел сокровище:
мысль о
вашем совершенстве.
Мысль ее о поступлении
вашем в университет в высшей степени для вас благотворна.
Теперь позвольте мне самому, и уже без
вашей просьбы, изложить вам откровенно несколько
мыслей и впечатлений, пришедших мне в ум и душу при чтении столь откровенных записок
ваших.
— Я не понимаю, как можно, будучи под влиянием какой-нибудь господствующей
мысли, которой подчиняются
ваш ум и сердце вполне, жить еще чем-нибудь, что вне этой
мысли?
— Но если вам доказано логически, математически, что
ваш вывод ошибочен, что вся
мысль ошибочна, что вы не имеете ни малейшего права исключать себя из всеобщей полезной деятельности из-за того только, что Россия — предназначенная второстепенность; если вам указано, что вместо узкого горизонта вам открывается бесконечность, что вместо узкой идеи патриотизма…
— Только я прошу вас об одном, — говорила Заплатина, — выдайте, mon ange, все за собственное изобретение… Мне кажется, что
ваши предубеждены против меня и могут не согласиться, если узнают, что я подала вам первую
мысль.
За
ваши планы говорит все: и оригинальность
мысли, и чистота намерений, и полная возможность осуществления, но у этих планов есть страшный недостаток, потому что здесь все зависит от одной личности и затем будущее обеспечено только формой.
— Нет, не сержусь. Я
ваши мысли знаю. Сердце у вас лучше головы.
Это минуты, когда все инстинкты самосохранения восстают в нем разом и он, спасая себя, глядит на вас пронизывающим взглядом, вопрошающим и страдающим, ловит и изучает вас,
ваше лицо,
ваши мысли, ждет, с которого боку вы ударите, и создает мгновенно в сотрясающемся уме своем тысячи планов, но все-таки боится говорить, боится проговориться!
— Помогите мне теперь, Алексей Федорович, теперь-то мне и нужна
ваша помощь: я вам скажу мою
мысль, а вы мне только скажите на нее, верно или нет я думаю.
— Вы так думаете? Таково
ваше убеждение? — пристально смотрел на него Коля. — Знаете, вы довольно любопытную
мысль сказали; я теперь приду домой и шевельну мозгами на этот счет. Признаюсь, я так и ждал, что от вас можно кой-чему поучиться. Я пришел у вас учиться, Карамазов, — проникновенным и экспансивным голосом заключил Коля.
— Договаривайте, друг мой, эх, договаривайте, — подхватил Лупихин. — Ведь вас, чего доброго, в судьи могут избрать, и изберут, посмотрите. Ну, за вас, конечно, будут думать заседатели, положим; да ведь надобно ж на всякий случай хоть чужую-то
мысль уметь выговорить. Неравно заедет губернатор — спросит: отчего судья заикается? Ну, положим, скажут: паралич приключился; так бросьте ему, скажет, кровь. А оно в
вашем положении, согласитесь сами, неприлично.
— Нет, это очень любопытно, я давно собирался.
Ваша мысль счастлива.
— Да, милая Верочка, шутки шутками, а ведь в самом деле лучше всего жить, как ты говоришь. Только откуда ты набралась таких
мыслей? Я-то их знаю, да я помню, откуда я их вычитал. А ведь до
ваших рук эти книги не доходят. В тех, которые я тебе давал, таких частностей не было. Слышать? — не от кого было. Ведь едва ли не первого меня ты встретила из порядочных людей.
— Хорошо, Вера Павловна, я начну говорить вам грубости, если вам это приятнее. В
вашей натуре, Вера Павловна, так мало женственности, что, вероятно, вы выскажете совершенно мужские
мысли.
— Нет, Вера Павловна; если вы перевертываете, не думая ничего о том, какою рукою перевернуть, вы перевертываете тою рукою, которою удобнее, произвола нет; если вы подумали: «дай переверну правою рукою» — вы перевернете под влиянием этой
мысли, но эта
мысль явилась не от
вашего произвола; она необходимо родилась от других…
— Не исповедуйтесь, Серж, — говорит Алексей Петрович, — мы знаем
вашу историю; заботы об излишнем,
мысли о ненужном, — вот почва, на которой вы выросли; эта почва фантастическая. Потому, посмотрите вы на себя: вы от природы человек и не глупый, и очень хороший, быть может, не хуже и не глупее нас, а к чему же вы пригодны, на что вы полезны?