Неточные совпадения
Танцовщица визжала, солдат гоготал, три десятка полуголых женщин, обнявшись, качались в такт
музыки, непрерывный плеск ладоней, бой
барабана, пение меди и струн, разноцветный луч прожектора неотступно освещал танцоров, и все вместе создавало странное впечатление, — как будто кружился, подпрыгивал весь зал, опрокидываясь, проваливаясь куда-то.
— «А теперь которая?» — «Да вон, слышишь?» В это время забил
барабан, заиграла
музыка, значит, восемь часов.
Ромашов стоял против нее и, болезненно щурясь сквозь очки, глядел на ее большой, тонкий, увядший рот, искривленный от злости. Из окна неслись оглушительные звуки
музыки, с упорным постоянством кашлял ненавистный тромбон, а настойчивые удары турецкого
барабана раздавались точно в самой голове Ромашова. Он слышал слова Раисы только урывками и не понимал их. Но ему казалось, что и они, как звуки
барабана, бьют его прямо в голову и сотрясают ему мозг.
И другая линия штыков, уходя, заколебалась. Звук
барабанов становился все тупее и тише, точно он опускался вниз, под землю, и вдруг на него налетела, смяв и повалив его, веселая, сияющая, резко красивая волна оркестра. Это подхватила темп полковая
музыка, и весь полк сразу ожил и подтянулся: головы поднялись выше, выпрямились стройнее тела, прояснились серые, усталые лица.
Когда я вышел на поле, где был их дом, я увидал в конце его, по направлению гулянья, что-то большое, черное и услыхал доносившиеся оттуда звуки флейты и
барабана. В душе у меня все время пело и изредка слышался мотив мазурки. Но это была какая-то другая, жесткая, нехорошая
музыка.
Еще долго не выходил он из своей засады. Остаток бала тянулся, казалось, бесконечно. Ночь холодела и сырела. Духовая
музыка надоела; турецкий
барабан стучал по голове с раздражающей ритмичностью. Круглые стеклянные фонари светили тусклее. Висячие гирлянды из дубовых и липовых веток опустили беспомощно свои листья, и от них шел нежный, горьковатый аромат увядания. Александрову очень хотелось пить, и у него пересохло в горле.
Собственная
музыка сыграла при входе посла ниневийского марш; инструментами музыкантам служили: головные гребешки, бумажные трубы, самодельные
барабаны и свой собственный свист.
Александр Сергеич между тем пересел к фортепьяно и начал играть переведенную впоследствии, а тогда еще певшуюся на французском языке песню Беранже: «В ногу, ребята, идите; полно, не вешать ружья!» В его отрывистой
музыке чувствовался бой
барабана, сопровождающий обыкновенно все казни. Без преувеличения можно сказать, что холодные мурашки пробегали при этом по телу всех слушателей, опять-таки за исключением того же камер-юнкера, который, встав, каким-то вялым и гнусливым голосом сказал гегельянцу...
А из облака неслись звуки
музыки, то стихая, — и тогда слышался как будто один только гулкий топот тысячи ног, — то вдруг вылетая вперед визгом кларнетов и медных труб, стуком
барабанов и звоном литавров.
«И на что нам войска с их генералами и
музыками, и кавалериями, и
барабанами? На что они нужны, когда войны нет, никто не желает никого завоевывать, и даже если и есть война, то барышами от нее не дают воспользоваться другие народы и по своему народу войска отказываются стрелять?
Достигается это одурение и озверение тем, что людей этих берут в том юношеском возрасте, когда в людях не успели еще твердо сложиться какие-либо ясные понятия о нравственности, и, удалив их от всех естественных человеческих условий жизни: дома, семьи, родины, разумного труда, запирают вместе в казармы, наряжают в особенное платье и заставляют их при воздействии криков,
барабанов,
музыки, блестящих предметов ежедневно делать известные, придуманные для этого движения и этими способами приводят их в такое состояние гипноза, при котором они уже перестают быть людьми, а становятся бессмысленными, покорными гипнотизатору машинами.
В то же время стала явственно слышна
музыка; дневной гул толпы, доносившийся с набережной, иногда заглушал ее, оставляя один лишь стук
барабана, а потом отпуская снова, и она отчетливо раздавалась по воде — то, что называется: «играет в ушах».
Косых (входит, радостно Львову). Вчера объявил маленький шлем на трефах, а взял большой. Только опять этот
Барабанов мне всю
музыку испортил! Играем. Я говорю: без козырей. Он пас. Два трефы. Он пас. Я два бубны… три трефы… и представьте, можете себе представить: я объявляю шлем, а он не показывает туза. Покажи он, мерзавец, туза, я объявил бы большой шлем на без-козырях…
Бей,
барабан, та-та! тра-та-та! Играйте, трубы: тру-ту! ту-ру-ру!.. Давайте сюда всю
музыку — сегодня Ванька именинник!.. Дорогие гости, милости просим… Эй, все собирайтесь сюда! Тра-та-та! Тру-ру-ру!
Он очень долго и красноречиво говорил о том, что дети купцов должны быть инженерами, чиновниками, офицерами. Оглушающий шум лез в окно; подъезжали экипажи к театру, кричали продавцы прохладительных напитков и мороженого; особенно невыносимо грохотала
музыка в павильоне, построенном бразильцами из железа и стекла, на сваях, над водою канала. Удары
барабана напоминали о Пауле Менотти.
Друг человеческий был пастырем и водителем компании кутивших промышленников, и всюду, куда бы он ни являлся со своим пьяным стадом, грохотала
музыка, звучали песни, то — заунывные, до слёз надрывавшие душу, то — удалые, с бешеной пляской; от
музыки оставались в памяти слуха только глухо бухающие удары в большой
барабан и тонкий свист какой-то отчаянной дудочки.
Опять загудели колокола, опять загрохотали
барабаны, опять раздалось громкое пение, опять грянула военная
музыка.
Звон колоколов, грохот
барабанов, военная
музыка, пение клира и глухой перекатный топот многотысячной толпы сливались в нестройные, но торжественные звуки.
Разноязычный говор чуть не заглушает
музыку, когда не гремит она трескучими трубами, оглушающими литаврами и бьющими дробь
барабанами…
Военный блестящий строй, развевающиеся знамена, изувеченные в славных екатерининских битвах статные офицеры, ловко выкидывающие разные фигуры своими эспантонами, грохот
барабанов, торжественная
музыка, — все это было ново в уездном городке.