Неточные совпадения
Позавтракать
Мужьям хозяйки вынесли:
Ватрушки с творогом,
Гусятина (прогнали тут
Гусей; три затомилися,
Мужик их нес под мышкою:
«Продай! помрут до городу!» —
Купили ни за что).
— Да,
муж говорит: ходкие книги, кажется, уже
купил… Распутин, большевики… бессарабские помещики, — говорила она, вопросительно глядя в лицо Самгина. — Все это поднимается, как будто из-под земли, этой… Как ее? Из чего лава?
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы
купить еду сидящему в долговом отделении
мужу.
Серафима слушала
мужа только из вежливости. В делах она попрежнему ничего не понимала. Да и
муж как-то не умел с нею разговаривать. Вот, другое дело, приедет Карл Карлыч, тот все умеет понятно рассказать. Он вот и жене все наряды
покупает и даже в шляпах знает больше толку, чем любая настоящая дама. Сестра Евлампия никакой заботы не знает с
мужем, даром, что немец, и щеголяет напропалую.
Она, глядя на них, смеется и плачет, и извиняется передо мной за плач и писк; говорит, что это с голоду, что она ждет не дождется, когда вернется
муж, который ушел в город продавать голубику, чтобы
купить хлеба.
К весне солдат
купил место у самого базара и начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и
мужа она боялась. Эта выставка у всех на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
Баба ждет, что вот, мол,
муж сжалился надо мною, платок
купил, а платок в воскресенье у солдатки на голове очутился.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или
покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею
мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— Хрисанф Петрович господин Полушкин-с? — Да у Бакланихи, у Дарьи Ивановны, приказчиком был — неужто ж не помните! Он еще при
муже именьем-то управлял, а после, как муж-то помер, сластить ее стал. Только до денег очень жаден. Сначала тихонько поворовывал, а после и нахалом брать зачал. А обравши, бросил ее. Нынче усадьбу у Коробейникова, у Петра Ивановича, на Вопле на реке,
купил, живет себе помещиком да лесами торгует.
Покупая платье для Николая, она жестоко торговалась с продавцами и, между прочим, ругала своего пьяницу
мужа, которого ей приходится одевать чуть не каждый месяц во все новое.
Даже русские культурные дамочки — уж на что охочи по магазинам бегать — и те чуть не со слезами на глазах жалуются: помилуйте!
муж заставляет меня в Берлине платья
покупать!
До какой степени пагубно и разрушительно действовало на Миропу Дмитриевну бескорыстие ее
мужа — сказать невозможно: она подурнела, поседела, лишилась еще двух — трех зубов, вместо которых
купить вставные ей было будто бы не на что да и негде, так что всякий раз, выезжая куда-нибудь, она залепляла пустые места между зубами белым воском, очень искусно придавая ему форму зуба; освежающие притиранья у местных продавцов тоже были таковы, что даже молодые мещанки, которые были поумнее, их не употребляли.
— Все оттуда! там всему начало положено, там-с! Отыскивая для мятежных ханов невест, не много наживешь! Черта с два — наживешь тут! Там все, и связи мои все там начались! Я теперь у всех золотопромышленников по всем делам поверенным состою: женам шляпки
покупаю,
мужьям — прически. Сочтите, сколько я за это одного жалованья получаю? А рябчики сибирские? а нельма? — это не в счет! Мне намеднись купец Трапезников мамонтов зуб из Иркутска в подарок прислал — хотите, покажу?
Маленькая закройщица считалась во дворе полоумной, говорили, что она потеряла разум в книгах, дошла до того, что не может заниматься хозяйством, ее
муж сам ходит на базар за провизией, сам заказывает обед и ужин кухарке, огромной нерусской бабе, угрюмой, с одним красным глазом, всегда мокрым, и узенькой розовой щелью вместо другого. Сама же барыня — говорили о ней — не умеет отличить буженину от телятины и однажды позорно
купила вместо петрушки — хрен! Вы подумайте, какой ужас!
Светская барыня и не делала рассуждения о том, что если не будет капиталистов и не будет войск, которые защищают их, то у
мужа не будет денег, а у нее не будет ее салона и нарядов; и художник не делал такого же рассуждения о том, что капиталисты, защищаемые войсками, нужны ему для того, чтобы было кому
покупать его картину; но инстинкт, заменяющий в этом случае рассуждение, безошибочно руководит ими.
Это был счастливейший период жизни Круциферского; тогда он
купил свой домик о трех окнах, а Маргарита Карловна сюрпризом
мужу, ко дню Иакова, брата господня, ночью обила старый диван и креслы ситцем, купленным на деньги, собранные по копейке.
Книг в доме Негрова водилось немного, у самого Алексея Абрамовича ни одной; зато у Глафиры Львовны была библиотека; в диванной стоял шкаф, верхний этаж его был занят никогда не употреблявшимся парадным чайным сервизом, а нижний — книгами; в нем было с полсотни французских романов; часть их тешила и образовывала в незапамятные времена графиню Мавру Ильинишну, остальные
купила Глафира Львовна в первый год после выхода замуж, — она тогда все
покупала: кальян для
мужа, портфель с видами Берлина, отличный ошейник с золотым замочком…
Уж видно, есть над ним господнее проклятье;
Дурной был
муж, дурной был сын.
Напомни мне заехать в магазин
Купить материи на траурное платье.
Хоть нынче нет доходов никаких,
А разоряюсь для родных.
Затем он упрекал ее
мужа в недальновидности: не
покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось, что в жизни этого старика она — не единственная радость. Когда он принимал больных и потом уехал на практику, она ходила по всем комнатам, не зная, что делать и о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее не тянуло теперь ни на улицу, ни к знакомым, и при воспоминании о прежних подругах и о девичьей жизни не становилось грустно и не было жаль прошлого.
Иногда вечером хозяева приглашали постояльца пить чай. За чаем Татьяна Власьевна весело шутила, а её
муж мечтал о том, как бы хорошо разбогатеть сразу и —
купить дом.
И, вздыхая от зависти, он всё сильнее мечтал о времени, когда откроет свою лавочку, у него будет маленькая, чистая комната, он заведёт себе птиц и будет жить один, тихо, спокойно, как во сне… За стеной Татьяна Власьевна рассказывала
мужу, что она
купила на базаре, сколько истратила и сколько сберегла, а её
муж глухо посмеивался и хвалил её...
Полина. Ужасная мерзость! Скверно на улицу выйти. Вот я теперь
мужа подразню. Вот, скажу, милый мой, посторонние
купили, а ты не догадаешься.
И потом, когда уж вы были моим
мужем, вы не смотрели на меня как на жену: вы
покупали за деньги мои ласки.
— Да, у нас с Дарьей Михайловной все вдруг делается. Я того и гляжу, что она когда-нибудь пойдет два аршина лент
купить, а мимоходом зайдет в церковь, да с кем-нибудь обвенчается и вернется с
мужем.
— Ну, я как-нибудь это поправлю! — проговорила княгиня и, возвратившись домой, пересказала
мужу, что она
купила отличный рояль у одной дамы. — И вообрази, у этой бедной женщины не осталось теперь никакого инструмента, тогда как она сама очень хорошая музыкантша! — присовокупила она к этому.
— Madame la princesse, pardon, что я вас беспокою, но не угодно ли вам будет
купить рояль, который остался у меня после покойного
мужа моего?
Зоя (Лотохину). Вот мой
муж, Аполлон Евгеньич Окоемов! (
Мужу.) Это, Аполлон, наш родственник, Наум Федотыч Лотохин; он нарочно приехал сюда, чтобы
купить наше имение.
Лупачев. Точно так же нехорошо и женщинам
покупать красивых
мужей.
Лупачев. Погодите, погодите! Продавать себя богатому
мужу, конечно, разврат; но и богатой женщине разбирать красоту мужскую и
покупать себе за деньги
мужа, самого красивого, — тоже разврат; но тут есть разница: между продающими себя часто попадаются экземпляры очень умные и с сильными характерами; тогда как те, которые бросаются на красоту,’по большей части отличаются пустотою головы и сердца.
— Слишком ничтожное оправдание, — возразил Сапега. — Мы с вами, Анна Павловна, сделаем вот какой заговор против вашего
мужа: у меня в доме есть довольно порядочный рояль, ездите ко мне, старику, как можно чаще, занимайтесь музыкой, а
мужа оставляйте дома. Соскучится об вас, да и
купит вам рояль. Согласны?
Усевшись, она тотчас же начала рассказывать, что вчера на обеде у Жустковых Махмурова наговорила за
мужа больших дерзостей Подслеповой, что Бахтиаров
купил еще лошадь у ее двоюродного брата, что какой-то Августин Августиныч третий месяц страдает насморком и что эта несносная болезнь заставляет его, несмотря на твердый характер, даже плакать.
— Что ж такое гипохондрия! Ничего! — возразила Феоктиста Саввишна. — Да вот недалеко пример — Басунов, Саши, племянницы моей,
муж, целый год был в гипохондрии, однако прошла; теперь здоров совершенно. Что же после открылось? Его беспокоило, что имение было в залоге; жена глядела, глядела, видит, делать нечего, заложила свою деревню, а его-то
выкупила, и прошло.
— Друг мой! С чего это тебе пришло в голову? Кто же дарит деньгами и особенно
мужа? Если завтра действительно день его рождения, так мы поедем и
купим ему какую-нибудь вещь по твоему вкусу.
В одной грамоте начала XVII века пишется: «А иные многие служилые люди, которых воеводы и приказные люди посылают к Москве и в иные города для дел, жены свои в деньгах закладывают у своей братьи, у служилых же и у всяких людей на сроки; и отдают тех своих жен в заклад
мужи их сами, и те люди, у которых они бывают в закладе, с ними до сроку, покаместа которыя жены
муж не
выкупит, блуд творят беззазорно; а как тех жены на сроки не
выкупят, и они их продают на воровство же и в работу всяким людям, не бояся праведного суда божия» (Румянцевские грамоты, III, 246).
— Мой
муж? — заговорила она несколько торопливым голосом, — он теперь в южной России, на ярмарках. Он, вы знаете, всегда любил лошадей и конский завод у себя завел… так вот для этого… он лошадей теперь
покупает.
Краснов. Коли я говорю, что
куплю, стало быть это мое дело. Значит, по делу выходит, что надо. Ты свое дело знай: утешай
мужа! А я буду свое знать. (Взглянув на часы.) Э, да уж времени-то много! Надоть идти! А не хотелось бы мне теперь от тебя уходить.
В общем город начинал жить, точно собираясь куда-то, и
мужья на предложения жен
купить то или другое ввиду зимы отвечали неопределенно...
«Ты мне, говорит, в тюрьме за
мужа был.
Купил ты меня, да это все равно. Другому бы досталась, руки бы на себя наложила. Значит, охотой к тебе пошла… За любовь твою, за береженье в ноги тебе кланяюсь… Ну, а теперь, говорит, послушай, что я тебе скажу: когда я уже из тюрьмы вышла, то больше по рукам ходить не стану… Пропил ты меня в ту ночь, как мы в кустах вас дожидались, и другой раз пропьешь. Ежели б старики рассудили тебе отдать, только б меня и видели…»
А я вместо всего ихнего доброжелания вот эту господку
купил… Невелика господка, да дубра… Може, и Катря еще на ней буде с
мужем господуроваты… Бидна Катруся! Я ее с матерью под тополями Подолинского сада нашел… Мать хотела ее на чужие руки кинуть, а сама к какой-нибудь пани в мамки идти. А я вызверывся да говорю ей...
— Конечно, — прибавила Мод, — если я попрошу, то мой добрый па
купит мне в
мужья настоящего герцога с восьмисотлетними предками, но я больше всего горжусь тем, что мой очаровательный, волшебный па когда-то чистил сапоги на улицах Нью-Йорка. Конечно, я отлично знаю, что найти нужного мне человека в миллион раз труднее, чем нагнуться и подобрать на дороге графа. Моего избранника придется искать по всему земному шару.
Муж, бывало, редко когда неделю просидит дома — все в разъездах по работам, а она и хозяйство по хутору ведет, и приказчиков отсчитывает, и лес или хлеб, если нужно куда на заводы,
покупает.
Софья Михайловна. Какая же польза будет, что я ее посмотрю? Положим, что она мне понравится, но он (показывая головой на
мужа), как только
купит дом, так все переделает и переменит по-своему.
Любаша, улыбаясь, слушала его так, как будто то, что он ей говорил, было очень весело и вместе с тем несколько печально, бросала изредка взгляды на своего
мужа, косого Сашку, стоявшего за стулом против нее, и в ответ на признание в любви кавалериста нагибалась ему на ухо и просила
купить ей потихоньку, чтоб другие не видали, душков и ленту.
Любовь ее к детям была совершенно вроде любви к
мужу: она
покупала на скудные деньги свои какой-нибудь тафтицы на одеяльце и потом бесщадно била ребенка за то, что он ненарочно капал на него молоко.
Так как она приходила всякий раз с горькими жалобами ко мне на своего
мужа, я советовал ей не
покупать ему вина, основываясь на том, что оно имеет на него дурное влияние.
Но больная весьма оскорблялась моим советом и возражала, что она не бесчестная какая-нибудь и не нищая, чтобы своему законному
мужу не поднести стакана вина — свят день до обеда, что, сверх того, она
покупает вино на свои деньги, а не на мои, и что если
муж ее и колотит, так все же он богом данный ее
муж.
Муж ее — сапожник и живет в другом доме, он приходит к ней обыкновенно утром в воскресенье, Матрена
покупает на последние деньги простого вина и печет пирог или блины.
Ей понравились берега реки и роскошный вид на зеленую долину с деревушками, церквами, стадами, и она стала просить
мужа, чтобы он
купил небольшой участок земли и выстроил здесь дачу.
— Бывало, когда жив был, хорошо все это так было, тихо, весело… В будни дома сидишь, шьешь на девочку, на
мужа. В праздники пирог спечешь, коньяку
купишь; он увидит, — обрадуется. «Вот, скажет, Шурочка, молодец! Дай, я тебя поцелую!» Коньяк он, можно сказать, обожал… Вечером вместе в Зоологический, бывало, поедем… Хорошо, Танечка, замужем жить. О деньгах не думаешь, никого не боишься, один тебе хозяин —
муж. Никому в обиду тебя не даст… Вот бы тебе поскорей выйти!
Пересилила суетность,
купила себе
мужа — и в три года образовалась «пустушка».