Неточные совпадения
В минуты, когда мысль их обращается на их состояние, какому
аду должно быть в душах и
мужа и жены!
— Не об том я. Не нравится мне, что она все одна да одна, живет с срамной матерью да хиреет. Посмотри, на что она похожа стала! Бледная, худая да хилая, все на грудь жалуется. Боюсь я, что и у ней та же болезнь, что у покойного отца. У Бога милостей много.
Мужа отнял, меня разума лишил — пожалуй, и дочку к себе возьмет. Живи, скажет, подлая, одна в кромешном
аду!
«Да где же вы все запропали?» —
Вдруг снизу донесся неистовый крик.
Смотритель работ появился.
«Уйдите! — сказал со слезами старик. —
Нарочно я, барыня, скрылся,
Теперь уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые…»
И словно из рая спустилась я в
ад…
И только… и только, родные!
По-русски меня офицер обругал
Внизу, ожидавший в тревоге,
А сверху мне
муж по-французски сказал:
«Увидимся, Маша, — в остроге...
Лаврецкий окинул ее злобным взглядом, чуть не воскликнул «Brava!», [Браво! (фр.)] чуть не ударил ее кулаком по темени — и удалился. Час спустя он уже отправился в Васильевское, а два часа спустя Варвара Павловна велела нанять себе лучшую карету в городе, надела простую соломенную шляпу с черным вуалем и скромную мантилью, поручила
Аду Жюстине и отправилась к Калитиным: из расспросов, сделанных ею прислуге, она узнала, что
муж ее ездил к ним каждый день.
На следующее утро Федор Иваныч с женою отправился в Лаврики. Она ехала вперед в карете, с
Адой и с Жюстиной; он сзади — в тарантасе. Хорошенькая девочка все время дороги не отходила от окна кареты; она удивлялась всему: мужикам, бабам, избам, колодцам, дугам, колокольчикам и множеству грачей; Жюстина разделяла ее удивление; Варвара Павловна смеялась их замечаниям и восклицаниям. Она была в духе; перед отъездом из города О… она имела объяснение с своим
мужем.
— Она самая и есть, — отвечал священник. — Пострамленье кажись, всего женского рода, — продолжал он, — в
аду между блудницами и грешницами, чаю, таких бесстыжих женщин нет… Приведут теперь в стан наказывать какого-нибудь дворового человека или мужика. «Что, говорит, вам дожидаться; высеки вместо мужа-то при мне: я посмотрю!» Того разложат, порют, а она сидит тут, упрет толстую-то ручищу свою в колено и глядит на это.
Конечно, сударь, и отец и дед мой, все были люди семьянистые, женатые; стало быть, нет тут греха. Да и бог сказал:"Не добро быти единому человеку". А все-таки какая-нибудь причина тому есть, что писание, коли порицает какую ни на есть вещь или установление или деяние, не сравнит их с
мужем непотребным, а все с девкой жидовкой, с женой скверной. Да и
Адам не сам собой в грехопадение впал, а все через Евву. Оно и выходит, что баба всему будто на земле злу причина и корень.
Зинаида же Федоровна чувствовала себя виноватой, ничтожной, неспособной на смелый, серьезный шаг и от этого с каждым днем все сильнее ненавидела себя и
мужа и мучилась, как в
аду.
Это скверно, но еще идет; но когда, как это чаще всего бывает,
муж и жена приняли на себя внешнее обязательство жить вместе всю жизнь и со второго месяца уж ненавидят друг друга, желают разойтись и всё-таки живут, тогда это выходит тот страшный
ад, от которого спиваются, стреляются, убивают и отравляют себя и друг друга, — говорил он всё быстрее, не давая никому вставить слова и всё больше и больше разгорячаясь.
Конечно, ничего, как и оказалось потом: через неделю же после того я стала слышать, что он всюду с этой госпожой ездит в коляске, что она является то в одном дорогом платье, то в другом… один молодой человек семь шляпок мне у ней насчитал, так что в этом даже отношении я не могла соперничать с ней, потому что
муж мне все говорил, что у него денег нет, и какие-то гроши выдавал мне на туалет; наконец, терпение мое истощилось… я говорю ему, что так нельзя, что пусть оставит меня совершенно; но он и тут было: «Зачем, для чего это?» Однако я такой ему сделала
ад из жизни, что он не выдержал и сам уехал от меня.
У Степана в избе
ад стоял. Жена его плакала, рыдала, проклинала Настасью, звала
мужа «голубем», «другом милым» и толкала сынишку, который, глядя на мать, тоже ревел и кричал: «Тятя! тятя! где наш тятя?»
Подобно ему и Второй
Адам, Который пришел в мир возродить павшее Адамово естество, истинный Сын Божий, также родился без земного отца, не от семени
мужа.
Характерно, что в греческом переводе LXX сон Адама обозначается как экстаз — εκστασις.] сначала (в гл. I) дается лишь общее указание на сотворение
мужа и жены, а затем (в гл. II) рассказывается, как произошло творение, после того как
Адам зрелищем всеобщей двуполости животного мира был наведен на мысль о своем одиночестве.
Поэтому
Адам не ощущает содеянное как общую вину обоих и уж тем более не видит здесь личной вины
мужа, «главы жены», а между тем Господь спрашивает сначала именно Адама, но не Еву, конечно, не по неведению о происшедшем.
Адам и Ева, ощутившие друг друга как
муж и жена, двое в одну плоть, находились в состоянии гармонии и девственности. Они были свободны от злой и жгучей похоти, были как женатые дети, которых соединение являлось бы данью чистой чувственности, освящаемой их духовным союзом. Они, будучи
мужем и женой, по крайней мере в предназначении, не становились от этого самцом и самкою, которых
Адам видел в животном мире: «и были оба наги,
Адам и жена его, и не стыдились» (2:25).
Изумительный мастер свидетельствует своим прозрением, что
Адам никогда не существовал без Евы и детей своих, — того многоипостасного человечества, отцом которого был, и девственный юноша есть уже in potentia
муж и отец.
Потом мы видим Еву, уже зачарованную змеем: она, как подстреленная птица, бессильна пред овладевшей ею похотью, охвачена палящей жаждой греха, и уже не может ей помочь и отяжелевший
Адам, из девственного
мужа тоже превратившийся в похотливого самца.
К тому же жена, созданная после
мужа, была и духовно юнее его, ибо не имела того знания животного мира, которое
Адам усвоил еще до создания жены, когда нарекал имена животным.
Адам же, отрицаясь своей ответственности как
мужа, во всем винит жену, а косвенно ее Создателя (предуказуя тем путь и будущим женоненавистникам).
Мои дамы, которые считают Меня своей собственностью, нашли для Меня небольшой дантовский
ад, где мы ежедневно гуляем всем обществом: вчера мы целый час созерцали какую-то безмозглую старуху, все достоинство которой в том, что она сумела пережить своего
мужа, детей и всех внуков и теперь нуждается в нюхательном табаке.
Муж Марии Матвеевны,
Адам Николаевич, высокий, плотный и бритый, молча расхаживает по гостиной и только изредка, посмеиваясь, вставляет в разговор слово.
Естественно было желание жен находиться поближе к
мужьям, шедшим в
ад этих ужасных боев.
Ответы, исполненные почти сходно один с другим сожаления о смерти редкого
мужа и щенка с необыкновенными достоинствами, погибнувшими для света, были подписаны баронессой; но
Адам, в рассеянности, улетев воображением своим за тридевять земель в тридесятое царство, перемешал куверты писем.
Первою мыслью ее явилось ехать в Петербург к
мужу, о болезни которого она знала, и на коленях вымолить у него прощение за нанесенные ею ему обиды. Без этого прощения ее остальная жизнь представлялась ей
адом.
Третий год их жизни шел еще глаже: супруги в течение этого года совсем друг на друга не глядели: Глафира потому, что она не хотела глядеть на
мужа, а
муж потому, что он не смел на нее глядеть, не рискуя поднятием семейного карамболя; но и в этот год, как и в прежние годы, у Глафиры опять родился третий сын раба, и затем в семье Маслюхиных наступила полоса прочно организованного семейного
ада.