Неточные совпадения
Характерно, что в греческом переводе LXX сон Адама обозначается как экстаз — εκστασις.] сначала (в гл. I) дается лишь общее указание на сотворение
мужа и жены, а затем (в гл. II) рассказывается, как произошло творение, после того как
Адам зрелищем всеобщей двуполости животного мира был наведен на мысль о своем одиночестве.
Изумительный мастер свидетельствует своим прозрением, что
Адам никогда не существовал без Евы и детей своих, — того многоипостасного человечества, отцом которого был, и девственный юноша есть уже in potentia
муж и отец.
Потом мы видим Еву, уже зачарованную змеем: она, как подстреленная птица, бессильна пред овладевшей ею похотью, охвачена палящей жаждой греха, и уже не может ей помочь и отяжелевший
Адам, из девственного
мужа тоже превратившийся в похотливого самца.
Подобно ему и Второй
Адам, Который пришел в мир возродить павшее Адамово естество, истинный Сын Божий, также родился без земного отца, не от семени
мужа.
Адам и Ева, ощутившие друг друга как
муж и жена, двое в одну плоть, находились в состоянии гармонии и девственности. Они были свободны от злой и жгучей похоти, были как женатые дети, которых соединение являлось бы данью чистой чувственности, освящаемой их духовным союзом. Они, будучи
мужем и женой, по крайней мере в предназначении, не становились от этого самцом и самкою, которых
Адам видел в животном мире: «и были оба наги,
Адам и жена его, и не стыдились» (2:25).
К тому же жена, созданная после
мужа, была и духовно юнее его, ибо не имела того знания животного мира, которое
Адам усвоил еще до создания жены, когда нарекал имена животным.
Поэтому
Адам не ощущает содеянное как общую вину обоих и уж тем более не видит здесь личной вины
мужа, «главы жены», а между тем Господь спрашивает сначала именно Адама, но не Еву, конечно, не по неведению о происшедшем.
Адам же, отрицаясь своей ответственности как
мужа, во всем винит жену, а косвенно ее Создателя (предуказуя тем путь и будущим женоненавистникам).
Неточные совпадения
В минуты, когда мысль их обращается на их состояние, какому
аду должно быть в душах и
мужа и жены!
— Не об том я. Не нравится мне, что она все одна да одна, живет с срамной матерью да хиреет. Посмотри, на что она похожа стала! Бледная, худая да хилая, все на грудь жалуется. Боюсь я, что и у ней та же болезнь, что у покойного отца. У Бога милостей много.
Мужа отнял, меня разума лишил — пожалуй, и дочку к себе возьмет. Живи, скажет, подлая, одна в кромешном
аду!
«Да где же вы все запропали?» — // Вдруг снизу донесся неистовый крик. // Смотритель работ появился. // «Уйдите! — сказал со слезами старик. — // Нарочно я, барыня, скрылся, // Теперь уходите. Пора! Забранят! // Начальники люди крутые…» // И словно из рая спустилась я в
ад… // И только… и только, родные! // По-русски меня офицер обругал // Внизу, ожидавший в тревоге, // А сверху мне
муж по-французски сказал: // «Увидимся, Маша, — в остроге!..»
Лаврецкий окинул ее злобным взглядом, чуть не воскликнул «Brava!», [Браво! (фр.)] чуть не ударил ее кулаком по темени — и удалился. Час спустя он уже отправился в Васильевское, а два часа спустя Варвара Павловна велела нанять себе лучшую карету в городе, надела простую соломенную шляпу с черным вуалем и скромную мантилью, поручила
Аду Жюстине и отправилась к Калитиным: из расспросов, сделанных ею прислуге, она узнала, что
муж ее ездил к ним каждый день.
На следующее утро Федор Иваныч с женою отправился в Лаврики. Она ехала вперед в карете, с
Адой и с Жюстиной; он сзади — в тарантасе. Хорошенькая девочка все время дороги не отходила от окна кареты; она удивлялась всему: мужикам, бабам, избам, колодцам, дугам, колокольчикам и множеству грачей; Жюстина разделяла ее удивление; Варвара Павловна смеялась их замечаниям и восклицаниям. Она была в духе; перед отъездом из города О… она имела объяснение с своим
мужем.