Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на
колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать
моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Г-жа Простакова (стоя на
коленях). Ах,
мои батюшки, повинную голову меч не сечет.
Мой грех! Не губите меня. (К Софье.) Мать ты
моя родная, прости меня. Умилосердись надо мною (указывая на мужа и сына) и над бедными сиротами.
— Ну-ка, барин,
моей тюрьки, — сказал он, присаживаясь на
колени перед чашкой.
Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в
моих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на
коленах, были так худы и прозрачны, что мне стало жаль ее.
Она улыбается своей грустной, очаровательной улыбкой, берет обеими руками
мою голову, целует меня в лоб и кладет к себе на
колени.
— Полно! и не говори этого, голубчик
мой, душечка
моя! — вскрикиваю я, целуя ее
колени, и слезы ручьями льются из
моих глаз — слезы любви и восторга.
— Панночка видала тебя с городского валу вместе с запорожцами. Она сказала мне: «Ступай скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не помнит — чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи,
моей матери, потому что я не хочу видеть, как при мне умрет мать. Пусть лучше я прежде, а она после меня. Проси и хватай его за
колени и ноги. У него также есть старая мать, — чтоб ради ее дал хлеба!»
Я стал на
колени и устремил глаза
мои на больного.
— Германия не допустит революции, она не возьмет примером себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих Великий, он — император, какого давно ждала история.
Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить бога за то, что живешь при императоре, который поставит всю Европу на
колени пред немцами…»
Он сажал меня на
колени себе, дышал в лицо
мое запахом пива, жесткая борода его неприятно колола мне шею, уши.
— Моралист, хех! Неплохое ремесло. Ну-ко, выпьем, моралист! Легко, брат, убеждать людей, что они — дрянь и жизнь их — дрянь, они этому тоже легко верят, черт их знает почему! Именно эта их вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов. Ты — не обижайся, — попросил он, хлопнув ладонью по
колену Самгина. — Это я говорю для упражнения в острословии. Обязательно, братец
мой, быть остроумным, ибо чем еще я куплю себе кусок удовольствия?
Он посмотрел, стоя на
коленях, а потом, встретив губернаторшу глаз на глаз, сказал, поклонясь ей в пояс: «Простите, Христа ради, ваше превосходительство, дерзость
мою, а красота ваша воистину — божеская, и благодарен я богу, что видел эдакое чудо».
— Настоящий интеллигентный, в очках, с бородкой, брюки на
коленях — пузырями, кисленькие стишки Надсона славословил, да! Вот, Лидочка, как это страшно, когда интеллигент и шалаш? А
мой Лютов — старовер, купчишка, обожает Пушкина; это тоже староверство — Пушкина читать. Теперь ведь в моде этот — как его? — Витебский, Виленский?
— Ты бываешь во флигеле? — спросил он и тотчас же, хлопнув дружески по
колену Клима, заговорил: —
Мой совет: не ходи туда!
Самгин услыхал какой-то странный звук, как будто Макаров заскрипел зубами. Сняв тужурку, он осторожно и ловко, как женщина ребенка, начал
мыть Диомидова, встав пред ним на
колени.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на
коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух
мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Чебаков. Так ведь надо же вам объясниться. И кстати письмо отдадите.
Моей отдайте вот это письмо (отдает письмо), а своей откройтесь в любви, скажите, что хотите ее увезти, станьте на
колени. Да вы, послушайте, не перемешайте:
моя старшая, а ваша младшая;
моя Анфиса, а ваша Раиса.
— Вот так, вот я получил дар мысли и слова! Ольга, — сказал он, став перед ней на
колени, — будь
моей женой!
— Без грозы не обойдется, я сильно тревожусь, но, может быть, по своей доброте, простит меня. Позволяю себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на
коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как
моя семья. Не измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне в одинаковой мере я взял смелость изготовить в свое время, при ее замужестве, равный этому подарок, который, смею думать, она благосклонно примет…
Она, как раненый зверь, упала на одно
колено, тяжело приподнялась и ускоренными шагами, падая опять и вставая, пронеслась мимо, закрыв лицо шалью от образа Спасителя, и простонала: «
Мой грех!»
«Я не понимала ее! Где была
моя хваленая „мудрость“ перед этой бездной!..» — думала она и бросилась на помощь бабушке — помешать исповеди, отвести ненужные и тяжелые страдания от ее измученной души. Она стала перед ней на
колени и взяла ее за обе руки.
Видение шведского короля — это уж у них, кажется, устарело; но в
моей юности его с засосом повторяли и с таинственным шепотом, точно так же, как и о том, что в начале столетия кто-то будто бы стоял в сенате на
коленях перед сенаторами.
Вот эссенция
моих вопросов или, лучше сказать, биений сердца
моего, в те полтора часа, которые я просидел тогда в углу на кровати, локтями в
колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство
мое по имени!
— Разумеется, mon cher, [дорогой
мой,] я всё готов для тебя сделать, — дотрагиваясь обеими руками до его
колен, сказал Масленников, как бы желая смягчить свое величие, — это можно, но, видишь ли, я калиф на час.
— Знаю, что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял бы ты на
коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да… Вот тебе деньги, и чтобы завтра они у меня на столе лежали. Вот тебе
мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно на подтопку уйдут.
— Груша, жизнь
моя, кровь
моя, святыня
моя! — бросился подле нее на
колени и Митя и крепко сжал ее в объятиях. — Не верьте ей, — кричал он, — не виновата она ни в чем, ни в какой крови и ни в чем!
— Разреши
мою душу, родимый, — тихо и не спеша промолвила она, стала на
колени и поклонилась ему в ноги. — Согрешила, отец родной, греха
моего боюсь.
— Эх, не секрет, да и сам ты знаешь, — озабоченно проговорила вдруг Грушенька, повернув голову к Ракитину и отклонясь немного от Алеши, хотя все еще продолжая сидеть у него на
коленях, рукой обняв его шею, — офицер едет, Ракитин, офицер
мой едет!
— О, я настоятельно просила, я умоляла, я готова была на
колени стать и стоять на
коленях хоть три дня пред вашими окнами, пока бы вы меня впустили. Мы приехали к вам, великий исцелитель, чтобы высказать всю нашу восторженную благодарность. Ведь вы Лизу
мою исцелили, исцелили совершенно, а чем? — тем, что в четверг помолились над нею, возложили на нее ваши руки. Мы облобызать эти руки спешили, излить наши чувства и наше благоговение!
— Как пропах? Вздор ты какой-нибудь мелешь, скверность какую-нибудь хочешь сказать. Молчи, дурак. Пустишь меня, Алеша, на
колени к себе посидеть, вот так! — И вдруг она мигом привскочила и прыгнула смеясь ему на
колени, как ласкающаяся кошечка, нежно правою рукой охватив ему шею. — Развеселю я тебя, мальчик ты
мой богомольный! Нет, в самом деле, неужто позволишь мне на коленках у тебя посидеть, не осердишься? Прикажешь — я соскочу.
Кучер
мой сперва уперся
коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седелку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу — подошел и, не спуская с него взора, медленно достал из-под полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее нос, понюхал с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами, погрузился в глубокое раздумье.
Я почувствовал, как какая-то истома, какая-то тяжесть стала опускаться мне в ноги.
Колени заныли, точно в них налили свинец. Ощущение это знакомо всякому, кому случалось неожиданно чего-нибудь сильно испугаться. Но в то же время другое чувство, чувство, смешанное с любопытством, с благоговением к царственному грозному зверю и с охотничьей страстью, наполнило
мою душу.
— Садись ко мне на
колени,
моя милая Жюли. — Он стал ласкать ее, она успокоилась. — Как я люблю тебя в такие минуты! Ты славная женщина. Ну, что ты не соглашаешься повенчаться со мною? сколько раз я просил тебя об этом! Согласись.
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату мужа, бросилась на
колени к нему, судорожно обняла его, положила голову к нему на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый
мой, я люблю его», и зарыдала.
Скромная, кроткая, нежная, прекрасная, — прекраснее Астарты, прекраснее самой Афродиты, но задумчивая, грустная, скорбящая. Перед нею преклоняют
колена, ей подносят венки роз. Она говорит: «Печальная до смертной скорби душа
моя. Меч пронзил сердце
мое. Скорбите и вы. Вы несчастны. Земля — долина плача».
— Ах, боже
мой! И все замечания, вместо того чтобы говорить дело. Я не знаю, что я с вами сделала бы — я вас на
колени поставлю: здесь нельзя, — велю вам стать на
колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел и прислал мне записку, что вы стояли на
коленях, — слышите, что я с вами сделаю?
— Нет. Именно я потому и выбран, что всякий другой на
моем месте отдал бы. Она не может остаться в ваших руках, потому что, по чрезвычайной важности ее содержания, характер которого мы определили, она не должна остаться ни в чьих руках. А вы захотели бы сохранить ее, если б я отдал ее. Потому, чтобы не быть принуждену отнимать ее у вас силою, я вам не отдам ее, а только покажу. Но я покажу ее только тогда, когда вы сядете, сложите на
колена ваши руки и дадите слово не поднимать их.
Отец
мой вышел из комнаты и через минуту возвратился; он принес маленький образ, надел мне на шею и сказал, что им благословил его отец, умирая. Я был тронут, этот религиозный подарок показал мне меру страха и потрясения в душе старика. Я стал на
колени, когда он надевал его; он поднял меня, обнял и благословил.
Я ехал на другой день в Париж; день был холодный, снежный, два-три полена, нехотя, дымясь и треща, горели в камине, все были заняты укладкой, я сидел один-одинехонек: женевская жизнь носилась перед глазами, впереди все казалось темно, я чего-то боялся, и мне было так невыносимо, что, если б я мог, я бросился бы на
колени и плакал бы, и молился бы, но я не мог и, вместо молитвы, написал проклятие —
мой «Эпилог к 1849».
Ехавши от него, я встретил
моего улана: он вез на
коленах священника.
— Матушка ты
моя! заступница! — не кричит, а как-то безобразно мычит он, рухнувшись на
колени, — смилуйся ты над солдатом! Ведь я… ведь мне… ах, Господи! да что ж это будет! Матушка! да ты посмотри! ты на спину-то
мою посмотри! вот они, скулы-то
мои… Ах ты, Господи милосливый!
Я остался один в этом замурованном склепе и прошел по
колено в бурлящей воде шагов десять. Остановился. Кругом меня был мрак. Мрак непроницаемый, полнейшее отсутствие света. Я повертывал голову во все стороны, но глаз
мой ничего не различал.
Я слышал, как он ударил ее, бросился в комнату и увидал, что мать, упав на
колени, оперлась спиною и локтями о стул, выгнув грудь, закинув голову, хрипя и страшно блестя глазами, а он, чисто одетый, в новом мундире, бьет ее в грудь длинной своей ногою. Я схватил со стола нож с костяной ручкой в серебре, — им резали хлеб, это была единственная вещь, оставшаяся у матери после
моего отца, — схватил и со всею силою ударил вотчима в бок.
На полдороге стало темнеть, и скоро нас окутала настоящая тьма. Я уже потерял надежду, что когда-нибудь будет конец этой прогулке, и шел ощупью, болтаясь по
колена в воде и спотыкаясь о бревна. Кругом меня и
моих спутников там и сям мелькали или тлели неподвижно блуждающие огоньки; светились фосфором целые лужи и громадные гниющие деревья, а сапоги
мои были усыпаны движущимися точками, которые горели, как ивановские светляки.
Впрочем, один раз в
моей жизни, когда я бродил по
колени в разливе реки Бугуруслана, между частыми кустами, налетел на меня лебедь довольно близко; я ударил его обыкновенною утиною дробью: лебедь покачнулся, пошел книзу, и улетел из виду.
Один раз, бродя между высокими камышами, по
колено в грязи, и довольно нагрузив
мой ягдташ мелкою дичью, увидел я низко и прямо на меня летящую пару широконосок.
Но когда я только что успел подумать, что я боюсь, вдруг как будто льдом провели по всему
моему телу; я почувствовал холод в спине, и
колени мои вздрогнули.
— Успокой ты
мою душу, скажи… — молила она, ползая за ним по избушке на
коленях. — Ведь я каждую ночь слышу, как ребеночек плачет… Я это сначала на отца Гурия думала, а потом уж догадалась. Кононушко, братец, скажи только одно слово: ты его убил? Ах, нет, и не говори лучше, все равно не поверю… ни одному твоему слову не поверю, потому что вынял ты из меня душу.
— Матушка! друг
мой! послушайся няни, — умоляла, стоя у кровати на
коленях, со сложенными на груди руками, старуха.
— Нет, видите, — повернувшись лицом к Лизе и взяв ее за
колено, начала сестра Феоктиста: — я ведь вот церковная, ну, понимаете, православная, то есть по нашему, по русскому закону крещена, ну только тятенька
мой жили в нужде большой.