Неточные совпадения
Все
мои прежние
мечты семейной жизни вздор, не то, — сказал он себе.
Я плачу… если вашей Тани
Вы не забыли до сих пор,
То знайте: колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в
моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
К
моим младенческим
мечтамТогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам…
А нынче! — что к
моим ногам
Вас привело? какая малость!
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
Кто б ни был ты, о
мой читатель,
Друг, недруг, я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель.
Прости. Чего бы ты за мной
Здесь ни искал в строфах небрежных,
Воспоминаний ли мятежных,
Отдохновенья ль от трудов,
Живых картин, иль острых слов,
Иль грамматических ошибок,
Дай Бог, чтоб в этой книжке ты
Для развлеченья, для
мечты,
Для сердца, для журнальных сшибок
Хотя крупицу мог найти.
За сим расстанемся, прости!
He мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной
мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть — рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод
моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души
моей…
Я вас люблю любовью брата
И, может быть, еще нежней.
Послушайте ж меня без гнева:
Сменит не раз младая дева
Мечтами легкие
мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет с каждою весною.
Так, видно, небом суждено.
Полюбите вы снова: но…
Учитесь властвовать собою:
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет».
Но не теперь. Хоть я сердечно
Люблю героя
моего,
Хоть возвращусь к нему, конечно,
Но мне теперь не до него.
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
И я — со вздохом признаюсь —
За ней ленивей волочусь.
Перу старинной нет охоты
Марать летучие листы;
Другие, хладные
мечты,
Другие, строгие заботы
И в шуме света и в тиши
Тревожат сон
моей души.
Познал я глас иных желаний,
Познал я новую печаль;
Для первых нет мне упований,
А старой мне печали жаль.
Мечты,
мечты! где ваша сладость?
Где, вечная к ней рифма, младость?
Ужель и вправду наконец
Увял, увял ее венец?
Ужель и впрямь и в самом деле
Без элегических затей
Весна
моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?
И ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?
Все
мечты мои, во сне и наяву, были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение.
Много воды утекло с тех пор, много воспоминаний о былом потеряли для меня значение и стали смутными
мечтами, даже и странник Гриша давно окончил свое последнее странствование; но впечатление, которое он произвел на меня, и чувство, которое возбудил, никогда не умрут в
моей памяти.
Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел на Т—в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь
мой, а я отрекаюсь от этой проклятой…
мечты моей!»
Ведь все это покамест
мои мечты-с.
— А критикуют у нас от конфуза пред Европой, от самолюбия, от неумения жить по-русски. Господину Герцену хотелось Вольтером быть, ну и у других критиков — у каждого своя
мечта. Возьмите лепешечку, на вишневом соке замешена; домохозяйка
моя — неистощимой изобретательности по части печева, — талант!
Я у нее денег просил на издательство, —
мечта моя — книги издавать!
Бальзаминов. Молчи ты! Ты еще не знаешь, с кем ты теперь говоришь! Маменька, вот они, мечты-то
мои! Ан вот правда выходит. Ух, дух не переведу!
Он боялся всякой
мечты или, если входил в ее область, то входил, как входят в грот с надписью: ma solitude, mon hermitage, mon repos, [
мое уединение,
моя обитель,
мой отдых (фр.).] зная час и минуту, когда выйдешь оттуда.
Милый друг,
К чему вопрос такой? тревожит
Меня напрасно он. Семью
Стараюсь я забыть
мою.
Я стала ей в позор; быть может
(Какая страшная
мечта!),
Моим отцом я проклята,
А за кого?
Мой друг, несправедлива ты.
Оставь безумные
мечты;
Ты подозреньем сердце губишь:
Нет, душу пылкую твою
Волнуют, ослепляют страсти.
Мария, верь: тебя люблю
Я больше славы, больше власти.
— Пуще всего — без гордости, без пренебрежения! — с живостью прибавил он, — это все противоречия, которые только раздражают страсть, а я пришел к тебе с надеждой, что если ты не можешь разделить
моей сумасшедшей
мечты, так по крайней мере не откажешь мне в простом дружеском участии, даже поможешь мне. Но я с ужасом замечаю, что ты зла, Вера…
Каждая
мечта моя, с самого детства, отзывалась им: витала около него, сводилась на него в окончательном результате.
Но ведь оказывается, что этот человек — лишь
мечта моя,
мечта с детских лет.
«И к чему все эти прежние хмурости, — думал я в иные упоительные минуты, — к чему эти старые больные надрывы,
мое одинокое и угрюмое детство,
мои глупые
мечты под одеялом, клятвы, расчеты и даже „идея“?
Дав себе слово «молчать», как объяснил я в предыдущей главе, я, конечно, в теории, то есть в
мечтах моих, думал сдержать
мое слово.
Я сказал уже, что он остался в
мечтах моих в каком-то сиянии, а потому я не мог вообразить, как можно было так постареть и истереться всего только в девять каких-нибудь лет с тех пор: мне тотчас же стало грустно, жалко, стыдно.
Я все мечтаю, все мечтаю; вся
моя жизнь обратилась в одну
мечту, я и ночью мечтаю.
Эта, уже утрированная,
мечта повлияла даже тогда на
мой успех в седьмом классе гимназии; я перестал учиться именно из фанатизма: без образования будто прибавлялось красоты к идеалу.
Я решился ехать еще и потому, что это вовсе не мешало
моей главной
мечте.
Да и вообще до сих пор, во всю жизнь, во всех
мечтах моих о том, как я буду обращаться с людьми, — у меня всегда выходило очень умно; чуть же на деле — всегда очень глупо.
— Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте, что я об вас… Про вас отец
мой говорит всегда: «милый, добрый мальчик!» Поверьте, я буду помнить всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об уединенных его
мечтах… Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша… Но теперь хоть мы и студенты, — прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой, пожимая руку
мою, — но нам нельзя уже более видеться как прежде и, и… верно, вы это понимаете?
Я и до нее жил в
мечтах, жил с самого детства в мечтательном царстве известного оттенка; но с появлением этой главной и все поглотившей во мне идеи
мечты мои скрепились и разом отлились в известную форму: из глупых сделались разумными.
В
мечтах моих я уже не раз схватывал тот момент в будущем, когда сознание
мое будет слишком удовлетворено, а могущества покажется слишком мало.
И вдруг неожиданно суждено было воскресить
мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса — и жизнь
моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все
мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
Нас попросили отдохнуть и выпить чашку чаю в ожидании, пока будет готов обед. Ну, слава Богу! мы среди живых людей: здесь едят. Японский обед! С какой жадностью читал я, бывало, описание чужих обедов, то есть чужих народов, вникал во все мелочи, говорил, помните, и вам, как бы желал пообедать у китайцев, у японцев! И вот и эта
мечта моя исполнилась. Я pique-assiette [блюдолиз, прихлебатель — фр.] от Лондона до Едо. Что будет, как подадут, как сядут — все это занимало нас.
Я все время поминал вас,
мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую
мечту, не заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья с водой, земля с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
Чудно это, отцы и учители, что, не быв столь похож на него лицом, а лишь несколько, Алексей казался мне до того схожим с тем духовно, что много раз считал я его как бы прямо за того юношу, брата
моего, пришедшего ко мне на конце пути
моего таинственно, для некоего воспоминания и проникновения, так что даже удивлялся себе самому и таковой странной
мечте моей.
Потому что вместе с ладонкой и
мечту мою пойти к Кате и сказать: «Я подлец, а не вор» — разорвал!
И вот покажись мне, что девица расположена ко мне сердечно, — разгорелось
мое сердце при таковой
мечте.
О, я люблю
мечты пылких, молодых, трепещущих жаждой жизни друзей
моих!
Я знаю, что
мое воззрение на Европу встретит у нас дурной прием. Мы, для утешения себя, хотим другой Европы и верим в нее так, как христиане верят в рай. Разрушать
мечты вообще дело неприятное, но меня заставляет какая-то внутренняя сила, которой я не могу победить, высказывать истину — даже в тех случаях, когда она мне вредна.
Само собою разумеется, что одиночество теперь тяготило меня больше прежнего, мне хотелось кому-нибудь сообщить
мои мысли и
мечты, проверить их, слышать им подтверждение; я слишком гордо сознавал себя «злоумышленником», чтоб молчать об этом или чтоб говорить без разбора.
Так прошло много времени. Начали носиться слухи о близком окончании ссылки, не так уже казался далеким день, в который я брошусь в повозку и полечу в Москву, знакомые лица мерещились, и между ними, перед ними заветные черты; но едва я отдавался этим
мечтам, как мне представлялась с другой стороны повозки бледная, печальная фигура Р., с заплаканными глазами, с взглядом, выражающим боль и упрек, и радость
моя мутилась, мне становилось жаль, смертельно жаль ее.
Осенью 1853 года он пишет: «Сердце ноет при мысли, чем мы были прежде (то есть при мне) и чем стали теперь. Вино пьем по старой памяти, но веселья в сердце нет; только при воспоминании о тебе молодеет душа. Лучшая, отраднейшая
мечта моя в настоящее время — еще раз увидеть тебя, да и она, кажется, не сбудется».
Несмотря на то что политические
мечты занимали меня день и ночь, понятия
мои не отличались особенной проницательностью; они были до того сбивчивы, что я воображал в самом деле, что петербургское возмущение имело, между прочим, целью посадить на трон цесаревича, ограничив его власть.
Мне иногда думается, что эту книгу я мог бы назвать «
Мечта и действительность», потому что этим определяется что-то основное для меня и для
моей жизни, основной ее конфликт, конфликт с миром, связанный с большой силой воображения, вызыванием образа мира иного.
Величайшие подъемы
моей жизни связаны с внутренней музыкой, вызванной
мечтой.
Но вполне понятной может стать
моя внутренняя религиозная жизнь и
моя религиозная драма только в связи с пережитым мной внутренним опытом, глубоким внутренним кризисом — я имею в виду основную
мечту моей жизни, тему о творчестве человека.
Впоследствии, в минуты невольных уединений, когда я оглядывался на прошлое и пытался уловить, что именно в этом прошлом определило
мой жизненный путь, в памяти среди многих важных эпизодов, влияний, размышлений и чувств неизменно вставала также и эта картина: длинный коридор, мальчик, прижавшийся в углублении дверей с первыми движениями разумной
мечты о жизни, и огромная мундиро — автоматическая фигура с своею несложною формулой...
Если, забыв
мои наставления, поспешать будешь на злые дела, обыкшая душа добродетели востревожится; явлюся тебе в
мечте.
Прекрасные
мечты!
Но их достанет на пять дней.
Не век же вам грустить?
Поверьте совести
моей,
Захочется вам жить.
Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор,
Нужда и вечный гнет,
А там балы, блестящий двор,
Свобода и почет.
Как знать? Быть может, бог судил…
Понравится другой,
Закон вас права не лишил…
— Я не знаю как. В
моем тогдашнем мраке мне мечталась… мерещилась, может быть, новая заря. Я не знаю, как подумал о вас об первой. Я правду вам тогда написал, что не знаю. Всё это была только
мечта от тогдашнего ужаса… Я потом стал заниматься; я три года бы сюда не приехал…