Неточные совпадения
Елены; «
Московские ведомости» заявили, что с посрамлением врага задача их кончилась, и обещали прекратить свое существование; но на другой
день взяли свое обещание назад и дали другое, которым обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично.
В
день свадьбы Левин, по обычаю (на исполнении всех обычаев строго настаивали княгиня и Дарья Александровна), не видал своей невесты и обедал у себя в гостинице со случайно собравшимися к нему тремя холостяками: Сергей Иванович, Катавасов, товарищ по университету, теперь профессор естественных наук, которого, встретив на улице, Левин затащил к себе, и Чириков, шафер,
московский мировой судья, товарищ Левина по медвежьей охоте.
Степан Аркадьич, как к всегда, не праздно проводил время в Петербурге. В Петербурге, кроме
дел: развода сестры и места, ему, как и всегда, нужно было освежиться, как он говорил, после
московской затхлости.
Молча с Грушницким спустились мы с горы и прошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет и заметил, что она от его взгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. И как, в самом
деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на
московскую княжну?..
— Да, да, я знаю вас, Базаров, — повторила она. (За ней водилась привычка, свойственная многим провинциальным и
московским дамам, — с первого
дня знакомства звать мужчин по фамилии.) — Хотите сигару?
— Представьте, что некто, в беседе с приятелем, воздал должное вашему поведению во
дни Московского восстания. — Укрепляя салфетку на груди, он объяснил...
Он был уверен, что достаточно хорошо изучил провинциалов во время поездок по
делам московского патрона и Марины.
Были в жизни его моменты, когда действительность унижала его, пыталась раздавить, он вспомнил ночь 9 Января на темных улицах Петербурга, первые
дни Московского восстания, тот вечер, когда избили его и Любашу, — во всех этих случаях он подчинялся страху, который взрывал в нем естественное чувство самосохранения, а сегодня он подавлен тоже, конечно, чувством биологическим, но — не только им.
Разъезжая по
делам патрона и Варавки, он брал различные поручения Алексея Гогина и других партийцев и по тому, как быстро увеличивалось количество поручений, убеждался, что связи партий в
московском фабричном районе растут.
Болезнь и лень, воспитанная ею, помешали Самгину своевременно хлопотать о переводе в
московский университет, а затем он решил отдохнуть, не учиться в этом году. Но дома жить было слишком скучно, он все-таки переехал в Москву и в конце сентября, ветреным
днем, шагал по переулкам, отыскивая квартиру Лидии.
Не дожидаясь, когда встанет жена, Самгин пошел к дантисту.
День был хороший, в небе цвело серебряное солнце, похожее на хризантему; в воздухе играл звон колоколов, из церквей, от поздней обедни, выходил дородный
московский народ.
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —
Скрежеща, мыслит Кочубей, —
Я пощажу твою обитель,
Темницу дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачьей сабли. Нет, злодей,
В руках
московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и
день и час,
Когда ты дочь крестил у нас,
И пир, на коем чести чашу
Тебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал...
— В самом
деле… Да, оттуда видна
московская дорога, — с оживлением подняв на Татьяну Марковну глаза, сказал Козлов и почти обрадовался.
Что она, Альфонсинка, боится беды, потому что сама участвовала, a cette dame, la generale, непременно приедет, «сейчас, сейчас», потому что они послали ей с письма копию, и та тотчас увидит, что у них в самом
деле есть это письмо, и поедет к ним, а написал ей письмо один Ламберт, а про Версилова она не знает; а Ламберт рекомендовался как приехавший из Москвы, от одной
московской дамы, une dame de Moscou (NB. Марья Ивановна!).
На другой
день, только что Нехлюдов оделся и собирался спуститься вниз, как лакей принес ему карточку
московского адвоката. Адвокат приехал по своим
делам и вместе с тем для того, чтобы присутствовать при разборе
дела Масловой в Сенате, если оно скоро будет слушаться. Телеграмма, посланная Нехлюдовым, разъехалась с ним. Узнав от Нехлюдова, когда будет слушаться
дело Масловой и кто сенаторы, он улыбнулся.
Дело в том, что хоть
московский врач и брал за визиты не менее двадцати пяти рублей, но все же некоторые в нашем городе обрадовались случаю его приезда, не пожалели денег и кинулись к нему за советами.
Вычитал он однажды в «
Московских ведомостях» статейку харьковского помещика Хряка-Хрупёрского о пользе нравственности в крестьянском быту и на другой же
день отдал приказ: всем крестьянам немедленно выучить статью харьковского помещика наизусть.
Но, на беду инквизиции, первым членом был назначен
московский комендант Стааль. Стааль — прямодушный воин, старый, храбрый генерал, разобрал
дело и нашел, что оно состоит из двух обстоятельств, не имеющих ничего общего между собой: из
дела о празднике, за который следует полицейски наказать, и из ареста людей, захваченных бог знает почему, которых вся видимая вина в каких-то полувысказанных мнениях, за которые судить и трудно и смешно.
Московский университет свое
дело делал; профессора, способствовавшие своими лекциями развитию Лермонтова, Белинского, И. Тургенева, Кавелина, Пирогова, могут спокойно играть в бостон и еще спокойнее лежать под землей.
Если аристократы прошлого века, систематически пренебрегавшие всем русским, оставались в самом
деле невероятно больше русскими, чем дворовые оставались мужиками, то тем больше русского характера не могло утратиться у молодых людей оттого, что они занимались науками по французским и немецким книгам. Часть
московских славян с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм.
У нас и в неофициальном мире
дела идут не много лучше: десять лет спустя точно так же принимали Листа в
московском обществе.
После Июньских
дней мое положение становилось опаснее; я познакомился с Ротшильдом и предложил ему разменять мне два билета
московской сохранной казны.
Дела тогда, разумеется, не шли, курс был прескверный; условия его были невыгодны, но я тотчас согласился и имел удовольствие видеть легкую улыбку сожаления на губах Ротшильда — он меня принял за бессчетного prince russe, задолжавшего в Париже, и потому стал называть «monsieur le comte». [русского князя… «господин граф» (фр.).]
Воскресные и праздничные
дни тоже вносили некоторое разнообразие в жизнь нашей семьи. В эти
дни матушка с сестрой выезжали к обедне, а накануне больших праздников и ко всенощной, и непременно в одну из модных
московских церквей.
Одним словом,
день кончился полным триумфом для Золотухиной. Селина Архиповна сама показала гостям чудеса Отрады, и не только накормила их обедом, но и оставила ночевать. Но, что всего важнее, в этот же
день была решена участь Мишанки и самой Марьи Маревны. Первого князь взялся определить на свой счет в
московский дворянский институт; второй Селина Архиповна предложила место экономки в
московском княжеском доме.
В воскресенье, последний
день Масленицы, ровно в полночь, цикл
московских увеселений круто обрывался.
Никогда не были так шумны
московские улицы, как ежегодно в этот
день. Толпы студентов до поздней ночи ходили по Москве с песнями, ездили, обнявшись, втроем и вчетвером на одном извозчике и горланили. Недаром во всех песенках рифмуется: «спьяна» и «Татьяна»! Это был беззаботно-шумный, гулящий
день. И полиция, — такие она имела расчеты и указания свыше, — в этот
день студентов не арестовывала. Шпикам тоже было приказано не попадаться на глаза студентам.
После убийства Александра II, с марта 1881 года, все
московское дворянство носило год траур и парикмахеры на них не работали. Барские прически стали носить только купчихи, для которых траура не было. Барских парикмахеров за это время съел траур. А с 1885 года французы окончательно стали добивать русских мастеров, особенно Теодор, вошедший в моду и широко развивший
дело…
Чем бы это окончилось — неизвестно, но тут же в клубе находился М. Н. Катков, редактор «Русского вестника» и «
Московских ведомостей», который, узнав, в чем
дело, выручил Л. Н. Толстого, дав ему взаймы тысячу рублей для расплаты. А в следующей книге «Русского вестника» появилась повесть Толстого «Казаки».
Они работали коллективно,
разделив московские дома на очереди. Перед ними адрес-календарь Москвы.
Там, где в болоте по ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства, перед которым стояли
день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях. Все на французский манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил: в ресторане не было фрачных лакеев, а служили
московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
Московский университет. «Татьянин
день», 12 января старого стиля, был студенческий праздник в
Московском университете.
Правой рукой его в служебных
делах был начальник секретного отделения канцелярии генерал-губернатора П. М. Хотинский — вечная
московская «притча во языцех». Через него можно было умелому и денежному человеку сделать все.
Появление Полуянова произвело в Заполье известную сенсацию. Он нарочно пришел среди бела
дня и медленно шагал по
Московской улице, останавливаясь перед новыми домами. Такая остановка была сделана, между прочим, перед зданием Зауральского коммерческого банка.
В последний раз, в 1825 году, я в Москве справлял майские свои
дни; тут были кой-кто из лицейских и вся magistrature renforcée, [Крепнущее судейство (франц.).] как называл князь Голицын, генерал-губернатор
московский.
Маремьянствую несознательно, а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под военный суд при
Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось, в семье нашей, толковать о таких грязных
делах?
Тем этот
день и покончился, а через три
дня наших
московских знакомых уж и узнать нельзя было.
На другой
день казачок Гриша отдал ее на городскую почту, а еще через
день он подал Лизе элегантный конвертик, с штемпелем
московской городской почты.
Как Алексей Сергеевич Богатырев отыскивал родственников, так он ползком, на
дне морском, где только мог, добывал работу для гражданок Дома; которой добыл переводы, которой нашел музыкальные уроки, которой уступил часть своих уроков, — словом, в течение месяца всем достал занятий, кроме Бертольди, которая, как вышло на поверку, хвастала своими трудами у какого-то известного ей
московского пошляка-редактора.
Вскоре после описанных последних событий Розанов с Райнером спешно проходили по одному разметенному и усыпанному песком
московскому бульвару. Стоял ясный осенний
день, и бульвар был усеян народом. На Спасской башне пробило два часа.
Розанов никак не мог додумать, что это за штука, и теперь ему стали понятны слова Стрепетова; но как
дело уже было кончено, то Розанов так это и бросил. Ему ужасно тяжело и неприятно было возвращаться к памятникам прошедшего, кипучего периода его
московской жизни.
Самым приятным занятием маркизы было воспитание Лизы. Ей внушался белый либерализм и изъяснялось его превосходство перед монтаньярством. Маркиза сидела, как Калипсо в своем гроте; около нее феи, а перед ними Лиза, и они дудели ей об образцах, приводя для контраста женщин из времени упадка нравов в Риме, женщин развратнейших
дней Франции и некую
московскую девицу Бертольди, возмущающую своим присутствием чистоту охраняемых феями нравственных принципов.
— А то, что если господина Вихрова выгонят, то я объявляю всем, вот здесь сидящим, что я по
делу сему господину попечителю
Московского учебного округа сделаю донос, — произнес Николай Силыч и внушительно опустился на свой стул.
Памятны мне"крепостные
дела"в
московской гражданской палате.
И Василий любовался на эту жизнь, вспоминая свою
московскую жизнь, и мысль о том, что всё
дело в деньгах, всё больше и больше западала ему в голову.
— А что, господа! — обращается он к гостям, — ведь это лучшенькое из всего, что мы испытали в жизни, и я всегда с благодарностью вспоминаю об этом времени. Что такое я теперь? — "Я знаю, что я ничего не знаю", — вот все, что я могу сказать о себе. Все мне прискучило, все мной испытано — и на
дне всего оказалось — ничто! Nichts! А в то золотое время земля под ногами горела, кровь кипела в жилах… Придешь в
Московский трактир:"Гаврило! селянки!" — Ах, что это за селянка была! Маня, помнишь?
На другой
день возобновилось для Гришки старинное
московское житье.
— А помилуйте-с, это не я один знаю, а все в
московском округе про то знают, потому что это
дело шло через самого высокопреосвященного митрополита Филарета.
Хотя поток времени унес далеко счастливые
дни моей юности, когда имел я счастие быть вашим однокашником, и фортуна поставила вас, достойно возвыся, на слишком высокую, сравнительно со мной, ступень мирских почестей, но, питая полную уверенность в неизменность вашу во всех благородных чувствованиях и зная вашу полезную, доказанную многими опытами любовь к успехам русской литературы, беру на себя смелость представить на ваш образованный суд сочинение в повествовательном роде одного молодого человека, воспитанника
Московского университета и моего преемника по службе, который желал бы поместить свой труд в одном из петербургских периодических изданий.
Юнкера — великие мастера проникнуть в разные крупные и малые
дела и делишки — знают, что на флейте играет в их оркестре известный Дышман, на корнет-а-пистоне — прославленный Зеленчук, на гобое — Смирнов, на кларнете — Михайловский, на валторне — Чародей-Дудкин, на огромных медных басах — наемные, сверхсрочно служащие музыканты гренадерских
московских полков, бывшие ученики старого требовательного Крейнбринга, и так далее.
Миртов засмеялся, показав беззубый рот, потом обнял юнкера и повел его к двери. — Не забывайте меня. Заходите всегда, когда свободны. А я на этих
днях постараюсь устроить вашу рукопись в «
Московский ручей», в «Вечерние досуги», в «Русский цветник» (хотя он чуточку слишком консервативен) или еще в какое-нибудь издание. А о результате я вас уведомлю открыткой. Ну, прощайте. Вперед без страха и сомненья!