Неточные совпадения
Она ни перед кем никогда не открывает сокровенных движений сердца, никому не поверяет душевных тайн; не увидишь около нее доброй приятельницы, старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с бароном фон Лангвагеном часто остается она наедине;
вечером он сидит иногда
до полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше
молчат, но
молчат как-то значительно и умно, как будто что-то знают такое, чего другие не знают, но и только.
Вчера она досидела
до конца
вечера в кабинете Татьяны Марковны: все были там, и Марфенька, и Тит Никонович. Марфенька работала, разливала чай, потом играла на фортепиано. Вера
молчала, и если ее спросят о чем-нибудь, то отвечала, но сама не заговаривала. Она чаю не пила, за ужином раскопала два-три блюда вилкой, взяла что-то в рот, потом съела ложку варенья и тотчас после стола ушла спать.
Этот вечный спор шел с утра
до вечера между ними, с промежутками громкого смеха. А когда они были уж очень дружны, то
молчали как убитые, пока тот или другой не прервет молчания каким-нибудь замечанием, вызывающим непременно противоречие с другой стороны. И пошло опять.
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., провожавшими нас, в другой раз на половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже
молчит, под конец и мы замолчали и часов в семь
вечера молча доехали
до юрты, где и ночевали.
И уж конечно только вчера
вечером в первый раз признался Ивану Карамазову в своем преступлении, как объявил и сам Иван Карамазов, иначе зачем бы он
молчал до сих пор?
К
вечеру мы немного не дошли
до перевала и остановились у предгорий Сихотэ-Алиня. На этот день на разведки я послал казаков, а сам с Дерсу остался на биваке. Мы скоро поставили односкатную палатку, повесили над огнем чайник и стали ждать возвращения людей. Дерсу
молча курил трубку, а я делал записи в свой дневник.
Дедушка
молча встает с кресла и направляется в комнаты. Он страстно любит карты и готов с утра
до вечера играть «ни по чем». Матушка, впрочем, этому очень рада, потому что иначе было бы очень трудно занять старика.
С утра
до вечера мы с ним
молча возились в саду; он копал гряды, подвязывал малину, снимал с яблонь лишаи, давил гусеницу, а я всё устраивал и украшал жилище себе. Дед отрубил конец обгоревшего бревна, воткнул в землю палки, я развесил на них клетки с птицами, сплел из сухого бурьяна плотный плетень и сделал над скамьей навес от солнца и росы, — у меня стало совсем хорошо.
Все
молчали всю дорогу
до самого дома.
Вечером долго не было видно Петра. Он сидел где-то в темном углу сада, не откликаясь на призывы даже Эвелины, и прошел ощупью в комнату, когда все легли…
Возвратясь домой, он все
молчал.
До самого
вечера он ни с кем не сказал ни слова.
Утром он
молча пил чай и уходил на работу, в полдень являлся обедать, за столом перекидывались незначительными словами, и снова он исчезал вплоть
до вечера.
К
вечеру другого дня он поднялся и пошел в кабак. Насилу добрел
до кабака и стал пить. Но сколько ни пил, хмель не брал его. Он
молча сидел за столом и пил стакан за стаканом. В кабак пришел урядник.
— Мы во Франции с утра
до вечера говорим, — не унимался Капотт, — говорим да говорим, а иногда что-нибудь и скажем. Но если б нас заставили тысячу лет
молчать, то и мы, наверное, одичали бы…
Порой он вставал и
молча крестился, низко кланяясь иконам, потом опять садился за стол, пил водку, не опьянявшую его в эти часы, дремал, и — так провел весь
вечер, и всю ночь, и утро
до полудня…
В нашей губернии был обычай: во время сенокоса и уборки хлеба по
вечерам на барский двор приходили рабочие и их угощали водкой, даже молодые девушки выпивали по стакану. Мы не держались этого; косари и бабы стояли у нас на дворе
до позднего
вечера, ожидая водки, и потом уходили с бранью. А Маша в это время сурово хмурилась и
молчала или же говорила доктору с раздражением, вполголоса...
По
вечерам к Михайле рабочие приходили, и тогда заводился интересный разговор: учитель говорил им о жизни, обнажая её злые законы, — удивительно хорошо знал он их и показывал ясно. Рабочие — народ молодой, огнём высушенный, в кожу им копоть въелась, лица у всех тёмные, глаза — озабоченные. Все
до серьёзного жадны, слушают
молча, хмуро; сначала они казались мне невесёлыми и робкими, но потом увидал я, что в жизни эти люди и попеть, и поплясать, и с девицами пошутить горазды.
Но не такой был человек Иуда из Кариота, чтобы смутиться: они
молчали, а он себе кланялся и думал, что если и
до вечера придется, то и
до вечера он будет кланяться.
А Наташа про Веденеева ни с кем речей не заводит и с каждым днем становится молчаливей и задумчивей. Зайдет когда при ней разговор о Дмитрии Петровиче, вспыхнет слегка, а сама ни словечка. Пыталась с ней Лиза заговаривать, и на сестрины речи
молчала Наташа, к Дуне ее звали — не пошла. И больше не слышно было веселого, ясного, громкого смеха ее, что с утра
до вечера, бывало, раздавался по горницам Зиновья Алексеича.
Вечером долго сидели за чайным столом. Шли разговоры веселые, велась беседа шутливая, задушевная. Зашла речь про скиты, и Патап Максимыч на свой конек попал — ни конца, ни краю не было его затейным рассказам про матерей, про белиц, про «леших пустынников», про бродячих и сидячих старцев и про их похожденья с бабами да с девками.
До упаду хохотал Сергей Андреич, слушая россказни крестного;
молчала Аграфена Петровна, а Марфа Михайловна сказала детям...
На третий день к
вечеру Чжан-Бао нашел дохлую скверно пахнущую рыбу. Люди бросились к ней, но собаки опередили их и в мгновение ока сожрали падаль. Измученные, голодные люди уныло, и
молча шли друг за другом. Только добраться бы
до реки Хуту. В ней мы видели свое спасение.
Они стали ужинать. Зина ела
молча; когда Андрей Иванович обращался к ней с вопросом, она вспыхивала и спешила ответить, робко и растерянно глядя на отца: вчера Андрей Иванович жестоко высек Зину за то, что она
до восьми часов
вечера бегала по двору. Вчера всем досталось от Андрея Ивановича: жене он швырнул в лицо сапогом, квартирную хозяйку обругал; теперь чувствовал себя виноватым и был особенно мягок и ласков.
Опять
молча, один-одинешенек, целый день ходил князь по комнатам дворца своего. Не ел, не пил, все думу какую-то думал…
Вечером Гришку позвал. Держал его у себя чуть не
до свету.
Та не посмела переодеться и так
до конца
вечера просидела мокрая и в молчании, потому что
молчала Таисия.