Неточные совпадения
Молодой гувернер Ивиных, Herr Frost, с позволения
бабушки сошел с нами в палисадник, сел на зеленую скамью, живописно сложил ноги, поставив между ними палку с бронзовым набалдашником, и с видом человека, очень довольного своими поступками, закурил сигару.
Когда
молодой князь подошел к ней, она сказала ему несколько слов, называя его вы, и взглянула на него с выражением такого пренебрежения, что, если бы я был на его месте, я растерялся бы совершенно; но Этьен был, как видно, мальчик не такого сложения: он не только не обратил никакого внимания на прием
бабушки, но даже и на всю ее особу, а раскланялся всему обществу, если не ловко, то совершенно развязно.
Я стал покупать шире и больше, — я брал все, что по моим соображениям, было нужно, и накупил даже вещи слишком рискованные, — так, например, нашему
молодому кучеру Константину я купил наборный поясной ремень, а веселому башмачнику Егорке — гармонию. Рубль, однако, все был дома, а на лицо
бабушки я уж не смотрел и не допрашивал ее выразительных взоров. Я сам был центр всего, — на меня все смотрели, за мною все шли, обо мне говорили.
Мать его и
бабушка уже ускакали в это время за сто верст вперед. Они слегка и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где и как им жить; служить ли
молодому человеку и зимой жить в городе, а летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что не соглашалась на предложение Марьи Егоровны — отпустить детей в Москву, в Петербург и даже за границу.
— Полно, Борис Павлович, вздор молоть, — печально, со вздохом сказала
бабушка. — Ты
моложе был поумнее, вздору не молол.
Еще в девичьей сидели три-четыре
молодые горничные, которые целый день, не разгибаясь, что-нибудь шили или плели кружева, потому что
бабушка не могла видеть человека без дела — да в передней праздно сидел, вместе с мальчишкой лет шестнадцати, Егоркой-зубоскалом, задумчивый Яков и еще два-три лакея, на помощь ему, ничего не делавшие и часто менявшиеся.
Тит Никоныч являлся всегда одинакий, вежливый, любезный, подходящий к ручке
бабушки и подносящий ей цветок или редкий фрукт. Опенкин, всегда речистый, неугомонный, под конец пьяный, барыни и барышни, являвшиеся теперь потанцевать к невесте, и
молодые люди — все это надоедало Райскому и Вере — и оба искали, он — ее, а она — уединения, и были только счастливы, он — с нею, а она — одна, когда ее никто не видит, не замечает, когда она пропадет «как дух» в деревню, с обрыва в рощу или за Волгу, к своей попадье.
Затем все прошло благополучно, включая и рыдания
молодой, которую буквально оторвали от груди
бабушки, — но это были тоже благополучные рыдания.
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из
молодых, да Райский с своей поэзией, да
бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к
бабушке, с улыбкой ко всем; священник, в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся кровью лицом и глазами, так что, глядя на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из города, несколько шепчущихся в углу
молодых чиновников и несколько неподросших девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
Роковой день приближался, все становилось страшнее и страшнее. Я смотрел на доктора и на таинственное лицо «
бабушки» с подобострастием. Ни Наташа, ни я, ни наша
молодая горничная не смыслили ничего; по счастию, к нам из Москвы приехала, по просьбе моего отца, на это время одна пожилая дама, умная, практическая и распорядительная. Прасковья Андреевна, видя нашу беспомощность, взяла самодержавно бразды правления, я повиновался, как негр.
Несмотря на зазорную репутацию, предшествовавшую
молодому соседу, и дедушка и
бабушка приняли его радушно. Они чутьем догадались, что он приехал свататься, но, вероятно, надеялись, что Фиска-змея не даст себя в обиду, и не особенно тревожились доходившими до них слухами о свирепом нраве жениха. Дедушка даже счел приличным предупредить
молодого человека.
К счастью, бабушкин выбор был хорош, и староста, действительно, оказался честным человеком. Так что при
молодом барине хозяйство пошло тем же порядком, как и при старухе
бабушке. Доходов получалось с имения немного, но для одинокого человека, который особенных требований не предъявлял, вполне достаточно. Валентин Осипыч нашел даже возможным отделять частичку из этих доходов, чтобы зимой погостить месяц или два в Москве и отдохнуть от назойливой сутолоки родного захолустья.
Бабушка определила
молодого Райнера в женевскую гимназию и водила его по воскресеньям в дом к Джемсу Фази, но, несмотря на то, он через год вернулся к отцу ультраклерикальным ребенком.
После этих похорон в жизни Райнеров произошла большая перемена. Старик как-то осунулся и неохотно занимался с сыном. В дом переехала старушка-бабушка, забывшая счет своим годам, но отсутствие Марьи Михайловны чувствовалось на каждом шагу. Более всех отдавалось оно в сердце
молодого Райнера.
Мать постоянно отвечала, что «госпожой и хозяйкой по-прежнему остается матушка», то есть моя
бабушка, и велела сказать это крестьянам; но отец сказал им, что
молодая барыня нездорова.
Выходила из комнат
молодая хозяйка, благосклонно кивала головою
бабушке.
Еще труднее было зазывать покупателей; уродливо написанные иконы не нравились мне, продавать их было неловко. По рассказам
бабушки я представлял себе богородицу
молодой, красивой, доброй; такою она была и на картинках журналов, а иконы изображали ее старой, строгой, с длинным, кривым носом и деревянными ручками.
С этой определенной целью он удвоил свои заискиванья к
бабушке и тетке Прасковьи Ивановны и добился до того, что они в нем, как говорится, души не чаяли; да и за
молодой девушкой начал так искусно ухаживать, что она его полюбила, разумеется как человека, который потакал всем ее словам, исполнял желания и вообще баловал ее.
Отважный майор предлагал пригласить
молодую девушку в гости к
бабушке и обвенчаться с ней без согласия Степана Михайловича, но Бактеева и Курмышева были уверены, что дедушка мой не отпустит свою сестру одну, а если и отпустит, то очень не скоро, а майору оставаться долее было нельзя.
Только одна Нюша оставалась прежней Нюшей — развей горе веревочкой, — хотя и приставала к
бабушке с разговорами о платьях. Несмотря на размолвки отцов, Нюша и Феня остались неразлучны по-прежнему и частили одна к другой, благо свободного времени не занимать стать. Эти
молодые особы смотрели на совершившееся около них с своей точки зрения и решительно не понимали поведения стариков, которые расползлись в разные стороны, как окормленные бурой тараканы.
Нюша с рыданиями повалилась на свою постель, обхватив обеими руками сунутые ей
бабушкой скатерти. Но это
молодое горе не в состоянии было тронуть Татьяны Власьевны, и старуха уверенно проговорила...
Засыпая в своей кровати крепким
молодым сном, Нюша каждый вечер наблюдала одну и ту же картину: в переднем углу, накрывшись большим темным шелковым платком, пущенным на спину в два конца, как носят все кержанки,
бабушка молится целые часы напролет, откладываются широкие кресты, а по лестовке отсчитываются большие и малые поклоны.
Нюшу из неловкого положения выручила сама
бабушка Татьяна, которая в этот момент вошла в горницу. Старуха прищуренными глазами посмотрела на замявшихся при ее появлении
молодых людей и сухо спросила Михалку...
— Нам бы, Анна Гордеевна,
бабушку Татьяну повидать… — начал первый Володька Пятов, раскланявшись с девушкой со всяким почтением, как прилично галантерейному
молодому человеку.
Гордей Евстратыч тяжело перевел дух и еще раз обвел глазами комнату Фени, точно отыскивая в ее обстановке необходимое подкрепление. Девушка больше не боялась этого гордого старика, который так просто и душевно рассказывал ей все, что лежало у него на душе. Ее
молодому самолюбию льстило особенно то, что этакий человек, настоящий большой человек, точно советуется с ней, как с
бабушкой Татьяной.
Бабушка этому воспротивилась: она уважала людей с высшим призванием и сама ездила в Оптину пустынь к Макарию, которого считала прозорливым, но для
молодой девушки она, вероятно, считала это рановременным.
Бабушке очень рано стали приходить в голову мысли, что самое лучшее и для нее, и для княжны, и для
молодых князьков было бы то, если бы княжна Анастасия не оставалась долго в девушках.
Отъезд предполагался из дома
бабушки: на ее дворе стоял уложенный дормез, и граф с
молодою графинею должны были позавтракать у княгини и с ее двора и отправиться.
Я сама уже помню, как
бабушка выслала раз из гостиной одного
молодого петербургского придворного, который, приехав к ней с своим отцом, резко судил о старших.
Бабушка пред ним тотчас же извинилась.
Большие небесного цвета глаза его так отрадно глядели из-под длинных темных ресниц, что сама
бабушка залюбовалась на
молодого человека и мысленно перебирала: какой прекрасный ряд разнообразных ощущений должен был теперь проходить в душе Марьи Николаевны, которой эти
молодые люди всем были обязаны.
Тогда семинаристы, благодаря Сперанскому, были в моде и получали ход; а
бабушка уже все придумывала: как обеспечить
молодых так, чтобы они не знали нужды и муж ее любимицы не погряз бы в темной доле и не марал бы рук взятками.
Патрикей был лет на двадцать старше
бабушки, а Ольга Федотовна лет на восемь ее
моложе. Она родилась на дворне в Протозанове и девчонкою была отвезена в Москву, где училась в модном магазине. Когда
бабушка проезжала с мужем после свадьбы из деревни в Петербург, ей сделали в этом магазине платья. Ольга Федотовна бегала к
бабушке «с примеркой» и, понравившись княгине за свою миловидность, была взята ею в Петербург.
Поднявшись с ночлега по обыкновению на заре, мы имели возможность не заехать в село Неклюдово, где жили родные нам по
бабушке, Кальминские и Луневские, а также и в Бахметевку, где недавно поселился новый помещик Осоргин с
молодою женою: и мы и они еще спали во время нашего проезда.
Бабушка, которая всегда была строга к шалостям
молодых людей, как-то сжалилась над Чаплицким.
— Здравствуйте, grand’maman, [
бабушка (фр.).] — сказал, вошедши,
молодой офицер. — Bon jour, mademoiselle Lise. [Здравствуйте, Лиза (фр.).] Grand’maman, я к вам с просьбою.
Не танцевала решительно только одна
бабушка, которая не могла оставить своего кресла, но и она сидела весь вечер и любовалась
молодыми.
Все, или почти все,
молодые люди влюбляются — вот общая черта, в остальных они не сходны, — и во всех произведениях поэзии мы услаждаемся девицами и юношами, которые и мечтают и толкуют всегда только о любви и во все продолжение романа только и делают, что страдают или блаженствуют от любви; все пожилые люди любят порезонерствовать, в остальном они не похожи друг на друга; все
бабушки любят внучат и т. д., — и вот все повести и романы населяются стариками, которые только и дело делают, что резонерствуют,
бабушками, которые только и дела делают, что ласкают внучат, и т. д.
А
бабушке все бы в старину! И моложе-то она была в старину, и солнце-то было в старину теплее, и сливки в старину не так скоро кисли, — все в старину! Вот я сижу и молчу, а про себя думаю: что же это
бабушка сама меня надоумливает, спрашивает, хорош ли, молод ли жилец? Да только так, только подумала, и тут же стала опять петли считать, чулок вязать, а потом совсем позабыла.
— Да, вы наймите у нас. У нас, там, наверху, мезонин; он пустой; жилица была, старушка, дворянка, она съехала, а
бабушка, я знаю, хочет
молодого человека пустить; я говорю: «Зачем же
молодого человека?» А она говорит: «Да так, я уже стара, а только ты не подумай, Настенька, что я за него тебя хочу замуж сосватать». Я и догадалась, что это для того…
Так как он не торговался, то
бабушка и пустила его, а потом и спрашивает: «Что, Настенька, наш жилец
молодой или нет?» Я солгать не хотела: «Так, говорю,
бабушка, не то чтоб совсем
молодой, а так, не старик».
— А! — говорит, — описано в них, как
молодые люди соблазняют благонравных девиц, как они, под предлогом того, что хотят их взять за себя, увозят их из дому родительского, как потом оставляют этих несчастных девиц на волю судьбы, и они погибают самым плачевным образом. Я, — говорит
бабушка, — много таких книжек читала, и все, говорит, так прекрасно описано, что ночь сидишь, тихонько читаешь. Так ты, — говорит, — Настенька, смотри их не прочти. Каких это, — говорит, — он книг прислал?
Зимой того же года раздражительная, но грациозная, с прекрасными русыми в две косы волосами, Наташа Борисова умерла от чахотки; а прибывший на летнюю вакацию Николинька, хотя и разыгрывал роль взрослого
молодого человека и пользовался баловством Марьи Петровны и обожавшей его
бабушки, тем не менее имел усталый вид, и про него все говорили: нездоров.
Умерла
бабушка. Я узнал о смерти ее через семь недель после похорон, из письма, присланного двоюродным братом моим. В кратком письме — без запятых — было сказано, что
бабушка, собирая милостыню на паперти церкви и упав, сломала себе ногу. На восьмой день «прикинулся антонов огонь». Позднее я узнал, что оба брата и сестра с детьми — здоровые,
молодые люди — сидели на шее старухи, питаясь милостыней, собранной ею. У них не хватило разума позвать доктора.
— Что,
бабушка, — сказал один из
молодых парней, ударяя ее по плечу, — умирать пора!..
В доме Шуминых только что кончилась всенощная, которую заказывала
бабушка Марфа Михайловна, и теперь Наде — она вышла в сад на минутку — видно было, как в зале накрывали на стол для закуски, как в своем пышном шелковом платье суетилась
бабушка; отец Андрей, соборный протоиерей, говорил о чем-то с матерью Нади, Ниной Ивановной, и теперь мать при вечернем освещении сквозь окно почему-то казалась очень
молодой; возле стоял сын отца Андрея, Андрей Андреич, и внимательно слушал.
Настасья Кириловна.
Молодое,
бабушка, растет… (К Дурнопечину.)Как здоровье-то ваше, дядюшка, теперь?
Отец казначей, подпуская богомольцев ко кресту после ранней обедни, нимало не удивился, увидев старуху, и, подав ей из-под рясы просфору, очень спокойно сказал: «Здравствуй, мать Александра!»
Бабушку в пустынях только
молодые послушники звали Александрой Васильевной, а старики иначе ей не говорили, как «мать Александра».
— Про это бабушка-то надвое сказала, — ляпнул подгулявший Макар Тихоныч. — Хоть седа борода, а за
молодого еще постою. Можно разве Евграшку со мной равнять? Да он ногтя моего не стоит!.. А гляди, какую королеву за себя брать вздумал… Не по себе, дурак, дерево клонишь — выбирай сортом подешевле, — прибавил он, обратясь к оторопевшему сыну.
Только тогда очнулись, сбросив оцепенение, наши гости.
Молодые джигиты быстро вскакивали на коней и летели вдогонку за бесстрашным душманом и его товарищами. А из сакли, услыхав жалобный крик своей дочки, выбежала слепая
бабушка Аминат.