Неточные совпадения
Всю ночь до свету белого
Молилась я, а дедушка
Протяжным, ровным голосом
Над Демою читал…
Во время службы я прилично плакал, крестился и кланялся в землю, но не
молился в душе и был довольно хладнокровен; заботился о том, что новый полуфрачек, который на меня надели, очень жал мне под мышками, думал о том, как бы не запачкать слишком панталон на коленях, и украдкою делал наблюдения
над всеми присутствовавшими.
— Господи, поскорей бы уж!» Он было бросился на колени
молиться, но даже сам рассмеялся, — не
над молитвой, а
над собой.
Когда у нас беда
над головой,
То рады мы тому
молиться,
Кто вздумает за нас вступиться;
Но только с плеч беда долой,
То избавителю от нас же часто худо:
Все взапуски его ценят,
И если он у нас не виноват,
Так это чудо!
Базаров ушел, а Аркадием овладело радостное чувство. Сладко засыпать в родимом доме, на знакомой постели, под одеялом,
над которым трудились любимые руки, быть может руки нянюшки, те ласковые, добрые и неутомимые руки. Аркадий вспомнил Егоровну, и вздохнул, и пожелал ей царствия небесного… О себе он не
молился.
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых принимала перед обедом в полумраке гостиной, а по ночам плакала и
молилась, не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная,
над Псалтырем.
— Милосердуй
над ней! —
молилась она почти в исступлении, — и если не исполнилась еще мера гнева твоего, отведи его от нее — и ударь опять в мою седую голову!..
Егорка делал туалет, умываясь у колодца, в углу двора; он полоскался, сморкался, плевал и уже скалил зубы
над Мариной. Яков с крыльца
молился на крест собора, поднимавшийся из-за домов слободки.
И никому из присутствующих, начиная с священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей
над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть учителями других людей, запретил молитвы в храмах, а велел
молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их, и что
молиться надо не в храмах, а в духе и истине; главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие
над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
— Вишь, что выдумал, у камня поганого хоронить, точно бы удавленника, — строго проговорила старуха хозяйка. — Там в ограде земля со крестом. Там по нем
молиться будут. Из церкви пение слышно, а дьякон так чисторечиво и словесно читает, что все до него каждый раз долетит, точно бы
над могилкой его читали.
Теперь, когда Марья Порфирьевна перешагнула уже за вторую половину седьмого десятилетия жизни, конечно, не могло быть речи о драгунских офицерах, но даже мы, дети, знали, что у старушки
над самым изголовьем постели висел образок Иосифа Прекрасного, которому она особенно усердно
молилась и в память которого, 31 марта, одевалась в белое коленкоровое платье и тщательнее, нежели в обыкновенные дни, взбивала свои сырцового шелка кудри.
Не стало и Настасьи Карповны; верная старушка в течение нескольких лет еженедельно ходила
молиться над прахом своей приятельницы…
Этот огонек всегда горит в часовне
над ее могилой; я
помолился на ее могиле.
—
Молитесь ей, да ниспошлет она вам брак честен и соблюдет ложе ваше нескверно, — опять учила Феоктиста, стоя в своей черной рясе
над белою фигурою Женни.
Самое большое, чем он мог быть в этом отношении, это — пантеистом, но возвращение его в деревню, постоянное присутствие при том, как старик отец по целым почти ночам простаивал перед иконами, постоянное наблюдение
над тем, как крестьянские и дворовые старушки с каким-то восторгом бегут к приходу
помолиться, — все это, если не раскрыло в нем религиозного чувства, то, по крайней мере, опять возбудило в нем охоту к этому чувству; и в первое же воскресенье, когда отец поехал к приходу, он решился съездить с ним и
помолиться там посреди этого простого народа.
— В эту же самую минуту-с. Да и что же тут было долго время препровождать? Надо, чтобы они одуматься не могли. Помочил их по башкам водицей
над прорубью, прочел «во имя Отца и Сына», и крестики, которые от мисанеров остались, понадевал на шеи, и велел им того убитого мисанера, чтобы они за мученика почитали и за него
молились, и могилку им показал.
Вообще вся жизнь за границей, как рассказывают о ней книги, интереснее, легче, лучше той жизни, которую я знаю: за границею не дерутся так часто и зверски, не издеваются так мучительно
над человеком, как издевались
над вятским солдатом, не
молятся богу так яростно, как
молится старая хозяйка.
Пред полунощью прошел слух, что народ вынес на камень лампаду и начал
молиться над разбитою молельной.
— Страдатель ты мой болезный! Купи-ка ты пряник медовый, помолись-ка ты
над ним пресвятым заступникам — Усыне, Бородыне да Маментию Никите! Скажи-ка ты им вещее слово: уж и гой вы еси, три браты, гой вы, три буйные ветры, а вселите-тко вы тоску-сухотку в рабыню-любыню — имечко её назови…
Но однажды, в глухом углу, около городской стеньг, она увидала другую женщину: стоя на коленях около трупа, неподвижная, точно кусок земли, она
молилась, подняв скорбное лицо к звездам, а на стене,
над головой ее, тихо переговаривались сторожевые и скрежетало оружие, задевая камни зубцов.
Там
помолись ты
над моей могилкой,
Бог милостив — и я тебя прощу.
Стучали
над головой Антипы топоры, трещали доски, падая на землю, гулкое эхо ударов понеслось по лесу, заметались вокруг кельи птицы, встревоженные шумом, задрожала листва на деревьях. Старец
молился, как бы не видя и не слыша ничего… Начали раскатывать венцы кельи, а хозяин её всё стоял неподвижно на коленях. И лишь когда откатили в сторону последние брёвна и сам исправник, подойдя к старцу, взял его за волосы, Антипа, вскинув очи в небо, тихо сказал богу...
Арефа просидел
над больным целый день и громко
молился. Под утро Трофим как будто стишал, а потом попросил воды. Арефа подал ему деревянную чашку, но не нужно было уже ни воды, ни лекарств…
Слезы мешали глядеть на иконы, давило под сердцем; он
молился и просил у бога, чтобы несчастья, неминуемые, которые готовы уже разразиться
над ним не сегодня-завтра, обошли бы его как-нибудь, как грозовые тучи в засуху обходят деревню, не дав ни одной капли дождя.
Ой, во кустах, по-над Волгой,
над рекой,
Вора-молодца смертный час его настиг.
Как прижал вор руки к пораненной груди, —
Стал на колени — богу
молится.
— Господи! Приими ты злую душеньку мою,
Злую, окаянную, невольничью!
Было бы мне, молодцу, в монахи идти, —
Сделался, мальчонко, разбойником!
Владимир. Я был там, откуда веселье очень далеко; я видел одну женщину, слабую, больную, которая за давнишний проступок оставлена своим мужем и родными; она — почти нищая; весь мир смеется
над ней, и никто об ней не жалеет… О! батюшка! эта душа заслуживала прощение и другую участь! Батюшка! я видел горькие слезы раскаяния, я
молился вместе с нею, я обнимал ее колена, я… я был у моей матери… чего вам больше?
Так как невеста была круглая сирота, то, по принятому обыкновению в подобных случаях, ей следовало еще отправиться до венца на кладбище, чтобы
помолиться над могилою родителей, или, как выражаются в простонародье, «поплакать голосом».
— Что же вы себе думаете… Сидит бен-Бут, как Иов, и
молится. Ну, может быть, плачет. Кто пришел к Иову, когда он сидел на навозе? Пришли к нему друзья и стали говорить: «Видишь ты, что сделал
над тобою бог?» А к Баве пришел царь Ирод… Царь Ирод думает себе: «Вот теперь Бава слепой, Бава сердит на меня. Я узнаю от него правду». Прикинулся простым себе евреем и говорит...
Не разобрав, в чем дело, я проворно вскочил и сел на лавке. Перед образником горела тоненькая восковая свеча, и отец Прохор в одном белье стоял на коленях и
молился. Страшный удар грома, с грохотом раскатившийся
над озером и загудевший по лесу, объяснил причину тревоги. Муха, значит, недаром лезла в рожу отцу Прохору.
Глубокая ночь наступила. Никто не мыслил успокоиться в великом граде. Чиновники поставили стражу и заключились в доме Ярослава для совета с Марфою. Граждане толпились на стогнах и боялись войти в домы свои — боялись вопля жен и матерей отчаянных. Утомленные воины не хотели отдохновения, стояли пред Вадимовым местом, облокотись на щиты свои, и говорили: «Побежденные не отдыхают!» — Ксения
молилась над телом Мирослава.
Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь
над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц
молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов — и землю
Над мертвыми телами потрясают!
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы...
Страдающие зубной болью приходят сюда,
молятся за умершего или умершему и грызут растущее
над могилой его дерево в чаянии исцеления.
Если кто тебе по мысли придется и вздумаешь ты за него замуж идти — не давай сначала тем мыслям в себе укрепиться, стань на молитву и Богу усердней
молись,
молись со слезами, сотворил бы Господь
над тобой святую волю свою.
С вечера, известное дело: читали,
молились, к утру приустали и
над озером в роще вповалку спать полегли…
И, каркая, долго летел я
над ним
И ждал, чтоб он наземь свалился,
Но был он, должно быть, судьбою храним
Иль Богу, скача,
помолился...
Звон медный несётся, гудит
над Москвой;
Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовёт ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит?
Но часто и мерно он в колокол бьёт,
И звону внимает московский народ,
И
молится, полный боязни,
Чтоб день миновался без казни.
Раздался второй боевой залп — и несколько мужиков опять повалились… А когда все смолкло и дым рассеялся, то вся тысячеглавая толпа, как один человек, крестилась…
Над нею носились тихие тяжкие стоны и чей-то твердый, спокойный голос
молился громко и явственно...
И потихоньку, не услыхала бы Дарья Сергевна, стала она на молитву. Умною молитвою
молилась, не уставной. В одной сорочке, озаренная дрожавшим светом догоравшей лампады, держа в руках заветное колечко, долго лежала она ниц перед святыней. С горячими, из глубины непорочной души идущими слезами долго
молилась она, сотворил бы Господь
над нею волю свою, указал бы ей, след ли ей полюбить всем сердцем и всею душою раба Божия Петра и найдет ли она счастье в том человеке.
«Стань на молитву и Богу усердней
молись! — опять приходят ей на память слова доброй Груни. — Стань на молитву,
молись,
молись со слезами, сотворил бы Господь
над тобой святую волю свою».
На другой стороне реки высились высокие, стройные тополи, окружавшие барский сад. Сквозь деревья просвечивал огонек из барского окна. Барыня, должно быть, не спала. Думал Степан, сидя на берегу, до тех пор, пока ласточки не залетали
над рекой. Он поднялся, когда уже светилась в реке не луна, а взошедшее солнце. Поднявшись, он умылся,
помолился на восток и быстро, решительным шагом зашагал вдоль берега к броду. Перешедши неглубокий брод, он направился к барскому двору…
Ворошилов встал и, остановясь за притолкой в той же темной гостиной, начал наблюдать этого оригинала: Сид читал, и в лице его не было ни малейшей свирепости, ни злости. Напротив, это именно был «верный раб», которого можно бы
над большим поставить и позвать его войти во всякую радость господина своего. Он теперь читал громче чем прежде,
молился усердно и казалось, что ничего не слыхал и не видал.
— О, я много пережила лишений и горя, Тарочка, много работала
над собой, много
молилась Богу. И Господь помог мне исправиться.
Над двором на небе плыла уже луна; она быстро бежала в одну сторону, а облака под нею в другую; облака уходили дальше, а она всё была видна
над двором. Матвей Саввич
помолился на церковь и, пожелав доброй ночи, лег на земле около повозки. Кузька тоже
помолился, лег в повозку и укрылся сюртучком; чтобы удобнее было, он намял себе в сене ямочку и согнулся так, что локти его касались коленей. Со двора видно было, как Дюдя у себя внизу зажег свечку, надел очки и стал в углу с книжкой. Он долго читал и кланялся.
Над могилой Ивана Кольца был насыпан высокий холм и водружен большой деревянный крест. Долго
молился у этой могилы Ермак Тимофеевич и снова повторял у подножия могильного холма свою клятву.
Сам Иоанн, следуя обычаю предков, раздавал перед войной милостыню бедным, делал большие вклады в храмы монастыри и
молился над прахом своих предместников в соборах, которые были день и ночь открыты для богомольцев.
—
Над чем?.. Я сказала, что
молюсь об умерших. Твою Москву с ее лачугами можно два раза в год спалить дотла и два раза построить; татаре два века держали ее в неволе… чахла, чахла и все-таки осталась цела: променяла только одну неволю на другую. А господина Новгорода великого раз не стало, и не будет более великого Новгорода.
— Да, в тебе гнездится живая тварь. С божиею помощию я выгоню из тебя поганое животное, и ты будешь здоров.
Молись пречистой и, когда фряз Аристотель будет строить ей храм, в очищение души своей от греха, который тебя тяготит, потрудись
над основанием алтаря.
Геннадий молча указал ему на слова, высеченные на могильной плите, лежавшей
над холмом, у которого он
молился.
— О Иуммаль, о Иуммаль! [О боже! — Иуммаль, во времена идолопоклонства латышей, был верховным их божеством.] —
молились в простоте сердца подданные баронессы. — Смилуйся
над нашею молодою госпожой. Если нужно тебе кого-нибудь, то возьми лучшее дитя наше от сосца матери, любого сына от сохи его отца, но сохрани нашу общую мать.
— Господа, это нехорошо
над отходящей душою плакать. Лучше
молитесь, — и с этим он раздвинул нас и поставил на стол глубокую тарелку с чистою водою.