Неточные совпадения
Стародум. Они в руках государя. Как скоро все видят, что без благонравия никто не
может выйти в люди; что ни
подлой выслугой и ни за какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что люди выбираются для мест, а не места похищаются людьми, — тогда всякий находит свою выгоду
быть благонравным и всякий хорош становится.
Он покраснел; ему
было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком
подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство — выстрелить на воздух; я
был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно
могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.
Стреляясь при обыкновенных условиях, он
мог целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести; но теперь он должен
был выстрелить на воздух, или сделаться убийцей, или, наконец, оставить свой
подлый замысел и подвергнуться одинаковой со мною опасности.
— Вы не Амаль-Иван, а Амалия Людвиговна, и так как я не принадлежу к вашим
подлым льстецам, как господин Лебезятников, который смеется теперь за дверью (за дверью действительно раздался смех и крик: «сцепились!»), то и
буду всегда называть вас Амалией Людвиговной, хотя решительно не
могу понять, почему вам это название не нравится.
Понимаете ли вы, что лужинская чистота все равно что и Сонечкина чистота, а
может быть, даже и хуже, гаже,
подлее, потому что у вас, Дунечка, все-таки на излишек комфорта расчет, а там просто-запросто о голодной смерти дело идет!
— Слышала я, что товарищ твой стрелял в себя из пистолета. Из-за девиц, из-за баб многие стреляются. Бабы
подлые, капризные. И
есть у них эдакое упрямство… не
могу сказать какое. И хорош мужчина, и нравится, а — не тот. Не потому не тот, что беден или некрасив, а — хорош, да — не тот!
Я обвинял Стебелькова, а ведь,
может быть, я-то, главное, и
подлил масла в огонь.
Другой бы на его месте трусил и все бы еще сомневался; но Ламберт
был молод, дерзок, с нетерпеливейшей жаждой наживы, мало знал людей и несомненно предполагал их всех
подлыми; такой усумниться не
мог, тем более что уже выпытал у Анны Андреевны все главнейшие подтверждения.
Катерина Николаевна стремительно встала с места, вся покраснела и — плюнула ему в лицо. Затем быстро направилась
было к двери. Вот тут-то дурак Ламберт и выхватил револьвер. Он слепо, как ограниченный дурак, верил в эффект документа, то
есть — главное — не разглядел, с кем имеет дело, именно потому, как я сказал уже, что считал всех с такими же
подлыми чувствами, как и он сам. Он с первого слова раздражил ее грубостью, тогда как она,
может быть, и не уклонилась бы войти в денежную сделку.
Тогда же, о, тогда я пришел с великодушными чувствами,
может быть смешными, но пусть: лучше пусть смешными, да великодушными, чем не смешными, да
подлыми, обыденными, серединными!
Впрочем, я и Посьет,
может быть, обязаны его вниманием тому, что мы усердно хозяйничали, потчевали гостей,
подливали им шампанское, в том числе и ему.
Я
могу еще остановиться; остановясь, я
могу завтра же целую половину потерянной чести воротить, но я не остановлюсь, я совершу
подлый замысел, и
будь ты вперед свидетелем, что я заранее и зазнамо говорю это!
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… — начинает Хрюкин, кашляя в кулак. — Насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта
подлая ни с того ни с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем,
может, неделю не пошевельну… Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть… Ежели каждый
будет кусаться, то лучше и не жить на свете…
Может быть, как прозорливая женщина, она предугадала то, что должно
было случиться в близком будущем;
может быть, огорчившись из-за разлетевшейся дымом мечты (в которую и сама, по правде, не верила), она, как человек, не
могла отказать себе в удовольствии преувеличением беды
подлить еще более яду в сердце брата, впрочем, искренно и сострадательно ею любимого.
— А плевать на все светские мнения, вот как она должна думать! Она должна сознать, что главнейший позор заключается для нее в этом браке, именно в связи с этими
подлыми людьми, с этим жалким светом. Благородная гордость — вот ответ ее свету. Тогда,
может быть, и я соглашусь протянуть ей руку, и увидим, кто тогда осмелится опозорить дитя мое!
«Я знаю, что мне теперь делать! — говорилось в письме. — Если только я не умру на чахотку от вашего
подлого поведения, то, поверьте, я жестоко отплачу вам.
Может быть, вы думаете, что никто не знает, где вы бываете каждый вечер? Слепец! И у стен
есть уши. Мне известен каждый ваш шаг. Но, все равно, с вашей наружностью и красноречием вы там ничего не добьетесь, кроме того, что N вас вышвырнет за дверь, как щенка. А со мною советую вам
быть осторожнее. Я не из тех женщин, которые прощают нанесенные обиды.
Тогда в Москву англичанин Рарей приезжал, — «бешеный усмиритель» он назывался, — так она, эта
подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а в позор она его все-таки привела; но он тем от нее только и уцелел, что, говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и
ела за ногу, но не
могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть; а я ее направил как должно.
Не притворялся,
может быть, только дерптский студент; он все более и более становился румяным и вездесущим, всем
подливал пустые стаканы и все больше и больше заливал стол, который весь сделался сладким и липким.
— Правило прекрасное! — заметила Катрин и надулась; Крапчик же заметно сделался любезнее с своим гостем и стал даже
подливать ему вина. Ченцов, с своей стороны, хоть и чувствовал, что Катрин сильно им недовольна, но что ж делать? Поступить иначе он не
мог: ощутив в кармане своем подаренные дядею деньги, он не в силах
был удержаться, чтобы не попробовать на них счастия слепой фортуны, особенно с таким золотым мешком, каков
был губернский предводитель.
А в Петербурге,
быть может, в это самое время в воздухе порхает уж изморозь, и улицы наполнились тою
подлою слизью, которая в одну минуту превращает пешехода в чушку.
— Причинны не причинны, а все-таки повлиять
могли! Смешком бы да шуточкой, «голубушка» да «душенька» — смотришь, она бы и посовестилась! А вы все напротив! На дыбы да с кондачка! Варька да Варька, да
подлая да бесстыжая! чуть не со всей округой ее перевенчали! вот она и того… и она тоже на дыбы встала! Жаль! Горюшкино-то наше бы теперь
было!
Только этим можно объяснить те удивительные явления, которыми наполнена наша жизнь и поразительным образцом которых представились мне те, встреченные мною 9-го сентября, знакомые мне, добрые, смирные люди, которые с спокойным духом ехали на совершение самого зверского, бессмысленного и
подлого преступления. Не
будь в этих людях каким-либо средством усыплена совесть, ни один человек из них не
мог бы сделать одной сотой того, что они собираются сделать, и очень
может быть, что и сделают.
— Но у царя нашего
есть верные слуги, они стерегут его силу и славу, как псы неподкупные, и вот они основали общество для борьбы против
подлых затей революционеров, против конституций и всякой мерзости, пагубной нам, истинно русским людям. В общество это входят графы и князья, знаменитые заслугами царю и России, губернаторы, покорные воле царёвой и заветам святой старины, и даже,
может быть, сами великие…
Его главным образом бесило то, от кого княгиня
могла узнать, и как только он помышлял, что ей известна
была вся постигшая его неприятность, так кровь
подливала у него к сердцу и неимоверная злоба им овладевала.
Жить рядом и видеть ежедневно лицо, глаза, жать руку и ласково улыбаться; слышать голос, слова, заглядывать в самую душу — и вдруг так просто сказать, что он лжет и обманывает кого-то! И это думать давно, с самого начала, все время — и говорить «так точно», и жать руку, и ничем не обнаруживать своих
подлых подозрений. Но,
может быть, он и показывал видом, намеками, а Саша не заметил… Что такое сказал вчера Колесников об Еремее, который ему не понравился?
Я ворам потачки не даю!!» Признаюсь, я до сих пор не понимаю, что
могло так взбесить Давыда:
был ли он уже без того раздражен и поступок Василия
подлил только масла в огонь; оскорбили ли его мои подозрения, — не
могу сказать; но я никогда не видывал его в таком волнении.
Весьма
могло быть, что сии достойные люди на другой же бы день помирились, если бы особенное происшествие в доме Ивана Никифоровича не уничтожило всякую надежду и не
подлило масла в готовый погаснуть огонь вражды.
Может быть, если б кто захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы без сопротивления и безнаказанно (господин Голядкин сам в иной раз это чувствовал), и вышла бы ветошка, а не Голядкин, — так,
подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта
была бы не простая, ветошка эта
была бы с амбицией, ветошка-то эта
была бы с одушевлением и чувствами, хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами и — далеко в грязных складках этой ветошки скрытыми, но все-таки с чувствами…
Она
была чрезвычайно зла, что хорошо знали солдатики, и замечательно, чего мне не приходилось более встречать, она
была плотоядна. Солдаты носили ей молодых воробьев и лягушек. На Дашке ездил сам Лисицкий, и только он, при замечательной силе своей,
мог смирить ее. Но иногда и его она выводила из терпения, и я сам видел и слышал во фронте, как Лисицкий, схватив ее за ухо, наклонялся и кусал ее, ворча или, лучше сказать, рыча: «У,
подлая!»
Сами собою они
могут быть пустее пустейшего и
подлее подлейшего.
— Оно точно, Катерина Ильвовна, что вам,
может быть, это и совсем не в интересе, ну только для меня, как я вас уважаю, и опять же супротив людских глаз,
подлых и завистливых, ужасно это
будет больно. Вам там как
будет угодно, разумеется, а я так своим соображением располагаю, что никогда я через эти обстоятельства счастлив
быть не
могу.
«Она больна, — думал он, —
может быть, очень; ее измучили… О пьяная,
подлая тварь! Я теперь понимаю его!» Он торопил кучера; он надеялся на дачу, на воздух, на сад, на детей, на новую, незнакомую ей жизнь, а там, потом… Но в том, что
будет после, он уже не сомневался нисколько; там
были полные, ясные надежды. Об одном только он знал совершенно: что никогда еще он не испытывал того, что ощущает теперь, и что это останется при нем на всю его жизнь! «Вот цель, вот жизнь!» — думал он восторженно.
Поэтому мы
можем с гордостью сослаться на всю русскую публику, утверждая, что никогда новая литература наша не
была поборницею невежества, застоя, угнетения, никогда не принимала характера раболепного и
подлого.
— Надеялся ли он спасти этого незнакомого человека?.. Не думаю. Он пошел, как
был, захватив, впрочем, трут и огниво, которыми едва ли даже сумел бы распорядиться. Говорю вам — совершенный ребенок. Ему просто стало невыносимо… И еще… Мне порой приходит в голову, что он казнил в себе
подлую человеческую природу, в которой совесть
может замерзнуть при понижении температуры тела на два градуса… Романтик в нем казнил материалиста…
— Врёшь! — твёрдо и громко сказала Матрёна. — Врёшь ты! Не смей ты мне этих
подлых твоих слов говорить… слышишь? Не смей!
Пьёшь ты — так себе, из баловства, потому что сдержать себя не
можешь, а бездетство моё ни при чём тут; врёшь!
В пастушеской жизни, как и везде,
могут быть страсти, но не те, которые возможны в драме, — слепая покорность, коварная скрытность, двоедушие так же мало идут в истинную драму, как
подлое убийство, как чувственность.
—
Подлая! Эх вы… землееды тупорылые! Ни черта вы понимать не
можете… Вам бы только титьки
были у бабы жирные, — а характера ее вам не надо… А в характере весь цвет у человека… без характера баба — без соли хлеб.
Можешь ты получить удовольствие от такой балалайки, у которой струн нет? Кобель!..
Мирович(все с большим и большим волнением слушавший Клеопатру Сергеевну, при последних словах ее встал с своего места). Клеопатра Сергеевна, за откровенность вашу я и сам отплачу вам полной моею откровенностью: что обладать вами
есть одно из величайших блаженств для меня, вы сами это знаете; но тут, подумали ли вы об этом, нас
может, как вы сами желаете того, соединить только, я не скажу — преступление, нет, а что-то хуже того, что-то более ужасное!.. Соединить мой
подлый и бесчестный поступок!
Не спорим, впрочем, не спорим:
может быть, если б кто захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы без сопротивления и безнаказанно (господин Голядкин сам в иной раз это чувствовал), и вышла бы ветошка, а не Голядкин, — так,
подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта
была бы не простая, ветошка эта
была бы с амбицией,
была бы с одушевлением и чувствами, хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами и далеко в грязных складках этой ветошки скрытыми, но все-таки с чувствами».
Софья Егоровна (встает). Не принимайте этих слез на свой счет!
Может быть, Платонов согласится… Пусть соглашается! (Резко.) Вы все
подлые люди! Где Платонов?
Саша. Не
могу! Пусти меня! Я пропала! Ты шутишь, а я пропадаю! (Вырывается.) Ведь знаешь, что это не шутка? Прощай! Не
могу я жить с тобой! Теперь все тебя
будут считать
подлым человеком! Каково же мне?! (Рыдает.)
— Да вы попробуйте. Грешного в эвтом «чиколате» нет ничего.
Могу поручиться, — надменно говорил Алексей. — Марья Гавриловна, подлей-ка еще. Да сама-то что не
пьешь?.. Не опоганишься… Чать, здесь не скиты. Скусный напиток, как
есть а-ла мод. В перву статью.
Люди привыкли в мыслях своих делить людей на знатных и незнатных, благородных и
подлых, образованных и необразованных, и так привыкли к такому делению людей, что в самом деле думают, что одни люди
могут быть лучше других людей, что одних можно больше уважать, чем других, только потому, что одни люди причислены людьми же к одному разряду, а другие к другому.
И, начиная с Каина вплоть до самого глубоко
подлого человека наших дней, все, избравшие путь зла, слышат в глубине души голос осуждения, укора, голос, не дающий им покоя, который вечно твердит им: зачем вы свернули с истинного пути? Вы
могли, вы
можете сделать усилие. Вы — деятели свободные, и в вашей власти
было и
есть коснеть в грехах или освобождаться от них.
—
Могу и начинать, — в том же духе ответил Свитка, в свою очередь
подливая себе бургонского. — Прежде всего, милостивый мой государь, господин Хвалынцев, да
будет вам известно, что вы — арестант.
— Вы как смотрите?
Была хорошая, чистая, светлая жизнь, и ей только не давали развиться давившие ее мерзавцы. Мерзавцев убрали, — и вот все пошло бы хорошо и гладко, да вмешались на беду эти
подлые большевики и все вам напортили. Милая моя, ведь это же взрыв
был, — взрыв огромных подземных сил, где вся грязь полетела вверх, пепел перегорелый, вонь, смрад, — но и огонь очищающий, и лава полилась расплавленная. Подумай, какие человеческие силы
могли бы это удержать?
А,
подлый раб! Ты думал — ты мой Хозяин, и я все приму, что ты в меня вкладываешь? А я вот стою, дышу радостно и смеюсь над тобою. Стараюсь, добросовестно стараюсь — и не
могу понять, — да что же такого ужасного
было в том, что думалось под кленом? Я когда-нибудь умру. Вот так новость ты мне раскрыл!
Георгий Дмитриевич. Солгала. Я ничего не стал говорить ей, но, Алеша, что со мной
было в тот вечер! Ко мне приклеилась эта
подлая улыбка, — ведь она
была не без хитрости, Алеша! — и ничем не
могу стереть ее! Лежу на диване и плачу, а сам у… у… улыбаюсь. (Отходит в угол, некоторое время стоит лицом к стене).
Потом садилась сама и делала вид, что слушает, а на самом деле внимательно и с ненавистью разглядывала Михаила Михайловича, гундосившего французские фразы. Свет низенькой лампочки слабо освещал его острый подбородок, мелькал на усиках и терялся где-то в бесконечности его щек; и
было ясно, что умри Елена Дмитриевна — и Веревкин
может самым глупым и
подлым образом покинуть Таисию. «Вот подлец!» — с отчаянием думала она и решила, что на будущее время ей необходимо воздержаться от неистовства.
— Дай, думаю, у ней побываю да порасскажу,
может она моему горю и поможет, образумит своего соколика… Где исправник не
сможет, там баба, думаю, в лучшем виде дело отделает… Ха, ха, ха… Больше мне от вас ничего и не надобно… Чтобы он только бросил Маргаритку-то, да и имение, как ни
есть, отнял… Один бросит, другой бросит, надоест менять ей, она ко мне и вернется… Одной этой мыслью и живу. Люблю ее, люблю,
подлую… Кабы не надежда эта, давно бы пулю в лоб пустил… пулю.