Тогда-то узнал наш кружок и то, что у него были стипендиаты, узнал большую часть из того о его личных отношениях, что я рассказал, узнал
множество историй, далеко, впрочем, не разъяснявших всего, даже ничего не разъяснявших, а только делавших Рахметова лицом еще более загадочным для всего кружка, историй, изумлявших своею странностью или совершенно противоречивших тому понятию, какое кружок имел. о нем, как о человеке, совершенно черством для личных чувств, не имевшем, если можно так выразиться, личного сердца, которое билось бы ощущениями личной жизни.
Неточные совпадения
После всего этого события было и неловко, — тем более, что о нем
множество ходило в городе самых неблагоприятных
историй.
Взяв газету, он прилег на диван. Передовая статья газеты «Наше слово» крупным, но сбитым шрифтом, со
множеством знаков вопроса и восклицания, сердито кричала о людях, у которых «нет чувства ответственности пред страной, пред
историей».
— Католики дали Кампанеллу, Менделя, вообще
множество ученых, историков, а наши монахи чугунные невежды, даже сносной
истории русских сект не могут написать.
Он без всякой религии, но готов почти умереть за что-то неопределенное, чего и назвать не умеет, но во что страстно верует, по примеру
множества русских европейских цивилизаторов петербургского периода русской
истории.
Казалось, тысячи жизней говорят ее устами; обыденно и просто было все, чем она жила, но — так просто и обычно жило бесчисленное
множество людей на земле, и ее
история принимала значение символа.
В бесчисленном
множестве помпадурш, о которых свидетельствует
история, он не знал ни одной, которая довела бы своего помпадура до добра.
Множество интересных
историй можно рассказать о Пепе.
Кроме того, зная, что с половины августа я начну слушать лекции натуральной
истории у профессора Фукса, только что приехавшего в Казань, я решил заранее, что буду собирать бабочек, и в эту вакацию, с помощию моей сестры, сделал уже приступ к тому; но, увы, не умея раскладывать и высушивать бабочек, я погубил понапрасну
множество этих прелестных творений.
Екатерина Завоевательница стоит на ряду с первыми Героями вселенной; мир удивлялся блестящим успехам Ее оружия — но Россия обожает Ее уставы, и воинская слава Героини затмевается в Ней славою Образовательницы государства. Меч был первым властелином людей, но одни законы могли быть основанием их гражданского счастья; и находя
множество Героев в
Истории, едва знаем несколько имен, напоминающих разуму мудрость законодательную.
Вот почему теперь беспрепятственно появляется в печати
множество материалов для екатерининской
истории, которые до сих пор не могли появиться в свет.
В «Русской беседе» напечатаны «Записки» Державина, в «Отечественных записках», в «Библиографических записках» и в «Московских ведомостях» недавно помещены были извлечения из сочинений князя Щербатова, в «Чтениях Московского общества
истории» и в «Пермском сборнике» — допросы Пугачеву и многие документы, относящиеся к
историй пугачевского бунта; в «Чтениях» есть, кроме того, много записок и актов, весьма резко характеризующих тогдашнее состояние народа и государства; месяц тому назад г. Иловайский, в статье своей о княгине Дашковой, весьма обстоятельно изложил даже все подробности переворота, возведшего Екатерину на престол; наконец, сама книга г. Афанасьева содержит в себе
множество любопытных выписок из сатирических журналов — о ханжестве, дворянской спеси, жестокостях и невежестве помещиков и т. п.
Михаленко был неистощим в закулисных
историях и помнил наизусть бесчисленное
множество неприличных стихотворных эпиграмм, приписываемых Ленскому, Милославскому, Каратыгину и другим актерам; Байдаров говорил противоестественные и совершенно нелепые гадости о женщинах.
Я писал «
Историю железных дорог»; нужно было прочесть
множество русских и иностранных книг, брошюр, журнальных статей, нужно было щёлкать на счетах, перелистывать логарифмы, думать и писать, потом опять читать, щёлкать и думать; но едва я брался за книгу или начинал думать, как мысли мои путались, глаза жмурились, я со вздохом вставал из-за стола и начинал ходить по большим комнатам своего пустынного деревенского дома.
Так, напр.,
множество есть
историй, написанных с большим талантом и знанием дела, и с католической точки зрения, и с рационалистической, и с монархической, и с либеральной, — всех не перечтешь.
То же и в летописях: внесены сюда и проповедь грека-философа пред Владимиром, и исповедание Владимирово, и
история построения Печерской обители, и житие Бориса и Глеба, и
множество текстов и духовных рассуждений.
Я теперь перезабыл
множество этих
историй и помню только одну последнюю ночь, которую я благодаря снисходительности моей бабушки спал с послушниками на берегу П—ского озера.
Мы, как и жители Азии, люди красивого слова и неразумных деяний; мы отчаянно много говорим, но мало и плохо делаем, — про нас справедливо сказано, что „у русских
множество суеверий, но нет идей“; на Западе люди творят
историю, а мы все еще сочиняем скверные анекдоты […сочиняем скверные анекдоты… — намек на сатирический рассказ Достоевского"Скверный анекдот", в котором высмеивалось"демократическое"заигрывание властей с разночинцами.].
Но
история ее развития, так знакомая во многих подробностях каждому из нас, свидетельствует, с одной стороны, — как сильны и незаглушимы в человеке естественные природные требования мысли и сердца, И, с другой стороны, — какое бесчисленное
множество препятствий противопоставляется им в барской жизни и нашем [уродливом] воспитании.
Совсем нет:
истории, подобные моей, по частям встречаются во
множестве современных романов — и я, может быть, в значении интереса новизны не расскажу ничего такого нового, чего бы не знал или даже не видал читатель, но я буду рассказывать все это не так, как рассказывается в романах, — и это, мне кажется, может составить некоторый интерес, и даже, пожалуй, новость, и даже назидание.
История эта наделала нам
множество тяжелых и самых неприятных хлопот и продержала нас в Батурине около четырех суток, пока утопленника достали, вскрыли и похоронили.
Но
история мира, лежащего во зле, знает более потрясающую судьбу безвинного страдальца, чем судьба Иова, судьба Сократа и многого
множества людей.
История цивилизации», и это напоминало о чем-то старом, о
множестве людей, которые испокон веков хотят устроить свою жизнь и не могут; о жизни, в которой все непонятно и совершается с жестокой необходимостью, и о том печальном и давящем, как совершенное преступление, о чем не хотел думать Павел.