Неточные совпадения
— Нет, не оставлю! Ты меня не хотел знать, ты неблагодарный! Я пристроил тебя здесь, нашел женщину-клад.
Покой, удобство всякое — все доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил. Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя облупит, еще акций надает. Уж пустит по
миру, помяни мое слово! Дурак, говорю тебе, да мало дурак, еще и скот вдобавок, неблагодарный!
В вашем
покое будет биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете прекраснее во сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется глубина собственного сердца, и тогда весь
мир упадет перед вами на колени, как падаю я…
Переработает ли в себе бабушка всю эту внезапную тревогу, как землетрясение всколыхавшую ее душевный
мир? — спрашивала себя Вера и читала в глазах Татьяны Марковны, привыкает ли она к другой, не прежней Вере и к ожидающей ее новой, неизвестной, а не той судьбе, какую она ей гадала? Не сетует ли бессознательно про себя на ее своевольное ниспровержение своей счастливой, старческой дремоты? Воротится ли к ней когда-нибудь ясность и
покой в душу?
Когда Вера, согретая в ее объятиях, тихо заснула, бабушка осторожно встала и, взяв ручную лампу, загородила рукой свет от глаз Веры и несколько минут освещала ее лицо, глядя с умилением на эту бледную, чистую красоту лба, закрытых глаз и на все, точно рукой великого мастера изваянные, чистые и тонкие черты белого мрамора, с глубоким, лежащим в них
миром и
покоем.
Пасифистская теория вечного
мира легко превращается в теорию вечного
покоя, счастливой бездвижности, ибо последовательно должно отрицать не только боль, связанную с движением войны, но и боль, связанную со всяким движением, со всяким зачинающим историческим творчеством.
Тот же, кто не хочет никакой жестокости и боли, — не хочет самого возникновения
мира и мирового процесса, движения и развития, хочет, чтоб бытие осталось в состоянии первоначальной бездвижимости и
покоя, чтобы ничто не возникало.
И таков ли, таков ли был бы я в эту ночь и в эту минуту теперь, сидя с вами, — так ли бы я говорил, так ли двигался, так ли бы смотрел на вас и на
мир, если бы в самом деле был отцеубийцей, когда даже нечаянное это убийство Григория не давало мне
покоя всю ночь, — не от страха, о! не от одного только страха вашего наказания!
Приняв
мир и порфиру кесаря, основал бы всемирное царство и дал всемирный
покой.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец
мир и
покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
Потом я показывал им созвездия на небе. Днем, при солнечном свете, мы видим только Землю, ночью мы видим весь
мир. Словно блестящая световая пыль была рассыпана по всему небосклону. От тихих сияющих звезд, казалось, нисходит на землю
покой, и потому в природе было все так торжественно и тихо.
Довольно мучились мы в этом тяжелом, смутном нравственном состоянии, не понятые народом, побитые правительством, — пора отдохнуть, пора свести
мир в свою душу, прислониться к чему-нибудь… это почти значило «пора умереть», и Чаадаев думал найти обещанный всем страждущим и обремененным
покой в католической церкви.
И после всего этого великий иконоборец испугался освобожденной личности человека, потому что, освободив ее отвлеченно, он впал снова в метафизику, придал ей небывалую волю, не сладил с нею и повел на заклание богу бесчеловечному, холодному богу справедливости, богу равновесия, тишины,
покоя, богу браминов, ищущих потерять все личное и распуститься, опочить в бесконечном
мире ничтожества.
Бедные матери, скрывающие, как позор, следы любви, как грубо и безжалостно гонит их
мир и гонит в то время, когда женщине так нужен
покой и привет, дико отравляя ей те незаменимые минуты полноты, в которые жизнь, слабея, склоняется под избытком счастия…
— Уехать, работать, оставить ее в
покое, заботиться о девочке. Другой
мир, другие люди, другая обстановка, все это вас оживит. Стыдитесь, Дмитрий Петрович! Вы хуже Помады, которого вы распекаете. Вместо того чтобы выбиваться, вы грязнете, тонете, пьете водку… Фуй!
Сколько
покоя, сколько
мира чувствовалось под этим открытым голубым небом, того
мира, которого недостает бессильному, слабому человеку, придавленному к земле своей бесконечной злобой.
— Мефи? Это — древнее имя, это — тот, который… Ты помнишь: там, на камне — изображен юноша… Или нет: я лучше на твоем языке, так ты скорее поймешь. Вот: две силы в
мире — энтропия и энергия. Одна — к блаженному
покою, к счастливому равновесию; другая — к разрушению равновесия, к мучительно-бесконечному движению. Энтропии — наши или, вернее, — ваши предки, христиане, поклонялись как Богу. А мы, антихристиане, мы…
В эфире звезды, притаясь,
Дрожат в изменчивом сиянье
И, будто дружно согласясь,
Хранят коварное молчанье.
Так в
мире все грозит бедой,
Все зло нам дико предвещает,
Беспечно будто бы качает
Нас в нем обманчивый
покой;
И грусти той назва…нья нет…
Так мы расстались. С этих пор
Живу в моем уединенье
С разочарованной душой;
И в
мире старцу утешенье
Природа, мудрость и
покой.
Уже зовет меня могила;
Но чувства прежние свои
Еще старушка не забыла
И пламя позднее любви
С досады в злобу превратила.
Душою черной зло любя,
Колдунья старая, конечно,
Возненавидит и тебя;
Но горе на земле не вечно».
Если же
мир не хочет оставить их в
покое, то они уйдут в другое место, так как они странники на земле и у них нет определенного места жительства.
— Идите-тко, христолюбец, к нам, в
покой и тишину, в сладкую молитву богу за
мир этот несчастный, а? Что вам, одинокому, в
миру делать? А года ваши такие, что пора бы уже подумать о себе-то, а? И здоровье, говорите, не крепкое, а?
—
Мир душевный и
покой только в единении с господом находим и нигде же кроме. Надо жить просто, с доверием ко благости господа, надо жить по-детски, а по-детски и значит по-божьи. Спаситель наш был дитя сердцем, любил детей и сказал о них: «Таковых бо есть царствие небесное».
Отношение Климкова к людям изменялось; оставаясь таким же угодливым, как и прежде, теперь он начинал смотреть на всех снисходительно, глазами человека, который понял тайну жизни, может указать, где лежит дорога к
миру и
покою…
Скучая
миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты
покойИ тишину домашних долов…
И несказанная радость охватывает ее. Нет ни сомнений, ни колебаний, она принята в лоно, она правомерно вступает в ряды тех светлых, что извека через костер, пытки и казни идут к высокому небу. Ясный
мир и
покой и безбрежное, тихо сияющее счастье. Точно отошла она уже от земли и приблизилась к неведомому солнцу правды и жизни и бесплотно парит в его свете.
Довольно. В сумраке земля уже почила,
Безмолвен лес, тиха поверхность вод,
Покой и
мир для смертных настает…
Да сгинет Сатаны завистливая сила!
Я хочу от любви
мира моей душе,
покоя, хочу подальше от мускуса и всех там спиритизмов и fin de siecle… одним словом, — смешалась она, — муж и дети.
Но есть и своя поэзия в таких осенних днях — убывающая жизнерадостная энергия наводит на мысль о
покое, о том
мире, который при всяком освещении остается равен самому себе и который неизмеримо больше озаряемого видимым солнцем.
Захар. Скорее кончалось бы все это! Так хочется
покоя,
мира… нормальной жизни!
Вы трусы и лицемеры, вы больше всего любите ваш
покой, и вы с радостью всякого вора, стащившего калач, запрятали бы в сумасшедший дом, — вы охотнее весь
мир и самих себя призна́ете сумасшедшими, нежели осмелитесь коснуться ваших любимых выдумок.
— Смертью все смирилось, — продолжал Пантелей. —
Мир да
покой и вечное поминание!.. Смерть все мирит… Когда Господь повелит грешному телу идти в гробную тесноту, лежать в холодке, в темном уголке, под дерновым одеялом, а вольную душеньку выпустит на свой Божий простор — престают тогда все счеты с людьми, что вживе остались… Смерть все кроет, Алексеюшка, все…
Реже и реже восставали в ее памяти образы когда-то дорогих ей людей, и в сердце много и горячо любившей женщины воцарился наконец тихий
мир и вожделенный
покой.
Полная светлых надежд на счастье, радостно покидала свой город Марья Гавриловна. Душой привязалась она к жениху и, горячо полюбив его, ждала впереди длинного ряда ясных дней, счастливого житья-бытья с милым избранником сердца. Не омрачала тихого
покоя девушки никакая дума, беззаветно отдалась она мечтам об ожидавшей ее доле. Хорошее, счастливое было то время! Доверчиво, весело глядела Марья Гавриловна на
мир Божий.
Когда давит тяжелая работа и нужда, когда боль свербит, когда тревога сжимает сердце, то чувство у нас такое, что не может быть ничего лучше жизни без труда, в
покое, обеспеченности, достатке и
мире.
В течение последнего вечера Бейгуш несколько раз пытался высказать Сусанне правду о ее деньгах, и все-таки сил не хватало. Жалко и больно было, пока сам еще здесь налицо, хоть на мгновенье помутить счастливое чувство
мира и
покоя, чувство ее безграничной веры в его нравственную личность.
В спокойной, мощной и строгой мысли поэта-ученого она мало-помалу нашла свой собственный
мир и
покой душевный.
«Надо бы только как ни на есть выйти из этой лжи, из этого гнусного, фальшивого положения», — думал себе Бейгуш в минуты своих мечтаний, — «а там… там будет и
мир, и
покой, и счастье…»
Тем отраднее потом, после этого влияния, будет отдохновение, несущее с собою
мир и
покой душевный.
То же было и с Татьяной, задавшись раз исканием дела, она не покинула своей задачи; напротив, с наплывом этого тихого
мира и
покоя душевного, в ней стала все громче и сильнее говорить потребность какого-нибудь живого, плодотворного дела.
Ева не создается новым творческим актом, как Адам; ее изведением не нарушается субботний
покой, которым почил Бог после творения
мира и человека; в нее не было особо вдохнуто Богом дыхание жизни, ранее сообщенное Адаму.
Для них возникновение
мира есть следствие слепого и нелепого акта воли, как бы ошибки Абсолютного, повлекшей за собой мировой процесс и ввергнувшей само Абсолютное в «трагедию страдающего бога», причем вся эта история имеет закончиться бесследным уничтожением безрезультатного мироздания и новым погружением Абсолютного в тупой и сонный
покой.
И самая мысль о насильственном пробуждении усопших от их
покоя или же о наводнении
мира какими-то вампирами, воплотившимися выходцами из астрального
мира, содержит в себе нечто тошнотворное и мистически отвратительное, как имеющее сродство с некромантией.
Высшая Мудрость заключена в этом черепе и носит имя высшего Мозга, таинственного
Мира, который дает
покой (apaise); никто его не знает, кроме него самого.
Говаривала она вот Вареньке и Катеньке Кисловой, что в нашем доме нашла она невозмутимый
покой и радость, что долговременные искания правды достигнуты ею, что теперь она совершенно спокойна душой, не видя ни обманов, ни прельщений, обуревающих суетный
мир.
Болезненно отозвалась на ней монастырская жизнь. Дымом разлетелись мечты о созерцательной жизни в тихом пристанище, как искры угасли тщетные надежды на душевный
покой и бесстрастие. Стала она приглядываться к мирскому, и
мир показался ей вовсе не таким греховным, как прежде она думала; Катенька много нашла в нем хорошего… «Подобает всем сим быти», — говорил жене Степан Алексеич, и Катеньку оставили в
покое… И тогда
мир обольстил ее душу и принес ей большие сердечные тревоги и страданья.
— А вы знаете точно, что нужно вашему человечеству: создание нового или разрушение старого государства? Война или
мир? Революция или
покой? Кто вы такой, м-р Вандергуд из Иллинойса, что беретесь решать эти вопросы? Я ошибся: стройте богадельню и университет в Чикаго, это… безопаснее.
Впрочем, может быть, начальство не хотело этого замечать и потому, что ему уже надоело возиться с нашими «бунтами», да и не в этом дело.
Мир и
покой всем им, устроившим такую нашу карьеру, а ты иди вперед, моя история.
И Конфуций, и Будда, и стоики, и все мудрецы
мира искали
покоя для человека, свободы от традиция и муки.
Праху его
мир и
покой, но его жизненные невзгоды и карьерная игра характерны и поучительны.
Семья проигравшего процесс Сафроныча хотя и сообщалась с
миром через забор, но жила благодаря контрибуции, собираемой с Пекторалиса, в таком довольстве, какого она никогда до этих пор не знала, и, по сказанному Жигою, имела
покой безмятежный, но зато выигравшему свое дело Пекторалису приходилось жутко: контрибуция, на него положенная, при продолжении ее из месяца в месяц была так для него чувствительна, что не только поглощала все его доходы, но и могла угрожать ему решительным разорением.
Достаточно ей было побыть в
покоях полчаса, как ей начинало казаться, что она тоже робка и скромна, что и от нее пахнет кипарисом; прошлое уходило куда-то в даль, теряло свою цену, и княгиня начинала думать, что, несмотря на свои 29 лет, она очень похожа на старого архимандрита и так же, как он, рождена не для богатства, не для земного величия и любви, а для жизни тихой, скрытой от
мира, сумеречной, как
покои…