Неточные совпадения
Живя старою жизнью, она ужасалась на себя, на свое полное непреодолимое равнодушие ко всему своему прошедшему: к вещам, к привычкам, к людям, любившим и любящим ее, к огорченной этим равнодушием матери, к
милому, прежде больше всего на свете любимому нежному
отцу.
— Нет, папа, он очень
милый, и Костя его очень любит, — как будто упрашивая его о чем-то, улыбаясь сказала Кити, заметившая выражение насмешливости на лице
отца.
А главное дело вот в чем: «
Помилуй, батюшка барин, Кифа Мокиевич, — говорила
отцу и своя и чужая дворня, — что у тебя за Мокий Кифович?
— Родя,
милый мой, первенец ты мой, — говорила она, рыдая, — вот ты теперь такой же, как был маленький, так же приходил ко мне, так же и обнимал и целовал меня; еще когда мы с
отцом жили и бедовали, ты утешал нас одним уже тем, что был с нами, а как я похоронила
отца, — то сколько раз мы, обнявшись с тобой вот так, как теперь, на могилке его плакали.
— «Друг
милый! кум!
отец!»
Кричит Лиса: «спаси!
Кто грабить дал вам позволенье?»
А волки говорят: «
Помилуй, наш
отец!
После обыкновенного приступа, [Приступ — здесь: вступление.] он объявлял ему, что подозрения насчет участия моего в замыслах бунтовщиков, к несчастию, оказались слишком основательными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что государыня, из уважения к заслугам и преклонным летам
отца, решилась
помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение.
— Это, батюшка, земля стоит на трех рыбах, — успокоительно, с патриархально-добродушною певучестью объяснял мужик, — а против нашего, то есть, миру, известно, господская воля; потому вы наши
отцы. А чем строже барин взыщет, тем
милее мужику.
—
Помилуй! в сорок четыре года человек, pater familias, [
Отец семейства (лат.).] в…м уезде — играет на виолончели!
—
Милый, я — рада! Так рада, что — как пьяная и даже плакать хочется! Ой, Клим, как это удивительно, когда чувствуешь, что можешь хорошо делать свое дело! Подумай, — ну, что я такое? Хористка, мать — коровница,
отец — плотник, и вдруг — могу! Какие-то морды, животы перед глазами, а я — пою, и вот, сейчас — сердце разорвется, умру! Это… замечательно!
Борис бегал в рваных рубашках, всклоченный, неумытый. Лида одевалась хуже Сомовых, хотя
отец ее был богаче доктора. Клим все более ценил дружбу девочки, — ему нравилось молчать, слушая ее
милую болтовню, — молчать, забывая о своей обязанности говорить умное, не детское.
Милый друг,
К чему вопрос такой? тревожит
Меня напрасно он. Семью
Стараюсь я забыть мою.
Я стала ей в позор; быть может
(Какая страшная мечта!),
Моим
отцом я проклята,
А за кого?
Под влиянием обстоятельств и опасений я усумнилась в моем
милом, великодушном
отце.
— Я просто вам всем хочу рассказать, — начал я с самым развязнейшим видом, — о том, как один
отец в первый раз встретился с своим
милым сыном; это именно случилось «там, где ты рос»…
—
Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте, что я об вас… Про вас
отец мой говорит всегда: «
милый, добрый мальчик!» Поверьте, я буду помнить всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об уединенных его мечтах… Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша… Но теперь хоть мы и студенты, — прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой, пожимая руку мою, — но нам нельзя уже более видеться как прежде и, и… верно, вы это понимаете?
Saddle Islands лежат
милях в сорока от бара, или устья, Янсекияна, да рекой еще
миль сорок с лишком надо ехать, потом речкой Восунг, Усун или Woosung, как пишут англичане, а вы выговаривайте как хотите.
Отец Аввакум, живший в Китае, говорит, что надо говорить Вусун, что у китайцев нет звука «г».
— Папа,
милый… прости меня! — вскрикнула она, кидаясь на колени перед
отцом. Она не испугалась его гнева, но эти слезы отняли у нее последний остаток энергии, и она с детской покорностью припала своей русой головой к отцовской руке. — Папа, папа… Ведь я тебя вижу, может быть, в последний раз! Голубчик, папа,
милый папа…
Все молча остановились у большого камня. Алеша посмотрел, и целая картина того, что Снегирев рассказывал когда-то об Илюшечке, как тот, плача и обнимая
отца, восклицал: «Папочка, папочка, как он унизил тебя!» — разом представилась его воспоминанию. Что-то как бы сотряслось в его душе. Он с серьезным и важным видом обвел глазами все эти
милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей, и вдруг сказал им...
Видите, голубчик мой, — госпожа Хохлакова вдруг приняла какой-то игривый вид, и на устах ее замелькала
милая, хотя и загадочная улыбочка, — видите, я подозреваю… вы меня простите, Алеша, я вам как мать… о нет, нет, напротив, я к вам теперь как к моему
отцу… потому что мать тут совсем не идет…
Впрочем, встал он с постели не более как за четверть часа до прихода Алеши; гости уже собрались в его келью раньше и ждали, пока он проснется, по твердому заверению
отца Паисия, что «учитель встанет несомненно, чтоб еще раз побеседовать с
милыми сердцу его, как сам изрек и как сам пообещал еще утром».
«По крайней мере монахи-то уж тут не виноваты ни в чем, — решил он вдруг на крыльце игумена, — а если и тут порядочный народ (этот
отец Николай игумен тоже, кажется, из дворян), то почему же не быть с ними
милым, любезным и вежливым?..
Отец Паисий, конечно, не ошибся, решив, что его «
милый мальчик» снова воротится, и даже, может быть (хотя и не вполне, но все же прозорливо), проник в истинный смысл душевного настроения Алеши.
Наконец
отец ее помер, и она тем самым стала всем богомольным лицам в городе еще
милее, как сирота.
«Столько лет учил вас и, стало быть, столько лет вслух говорил, что как бы и привычку взял говорить, а говоря, вас учить, и до того сие, что молчать мне почти и труднее было бы, чем говорить,
отцы и братия
милые, даже и теперь при слабости моей», — пошутил он, умиленно взирая на толпившихся около него.
Прочти им, а деткам особенно, о том, как братья продали в рабство родного брата своего, отрока
милого, Иосифа, сновидца и пророка великого, а
отцу сказали, что зверь растерзал его сына, показав окровавленную одежду его.
Отцы и учители мои, — умиленно улыбаясь, обратился он к гостям своим, — никогда до сего дня не говорил я, даже и ему, за что был столь
милым душе моей лик сего юноши.
— Ступай,
милый, ступай, мне и Порфирия довольно, а ты поспеши. Ты там нужен, ступай к
отцу игумену, за обедом и прислужи.
А меня
отец Анфим учил деток любить: он,
милый и молчащий в странствиях наших, на подаянные грошики им пряничков и леденцу, бывало, купит и раздаст: проходить не мог мимо деток без сотрясения душевного: таков человек.
— Ах вы,
отцы наши, милостивцы наши! — запел он опять… — Да
помилуйте вы меня… да ведь мы за вас,
отцы наши, денно и нощно Господу Богу молимся… Земли, конечно, маловато…
— В Желтухиной опять падеж, — говорила мельничиха, — у
отца Ивана обе коровы свалились… Господи
помилуй!
Причина ясная: Алексей, как ни привязан был к
милой своей Акулине, все помнил расстояние, существующее между им и бедной крестьянкою; а Лиза ведала, какая ненависть существовала между их
отцами, и не смела надеяться на взаимное примирение.
Завет
отца и матери, о
милый,
Не смею я нарушить. Вещим сердцем
Прочуяли они беду, — таить
Велели мне мою любовь от Солнца.
Погибну я. Спаси мою любовь,
Спаси мое сердечко! Пожалей
Снегурочку!
Помню я еще, как какому-то старосте за то, что он истратил собранный оброк,
отец мой велел обрить бороду. Я ничего не понимал в этом наказании, но меня поразил вид старика лет шестидесяти: он плакал навзрыд, кланялся в землю и просил положить на него, сверх оброка, сто целковых штрафу, но
помиловать от бесчестья.
Певцов-итальянцев тут слышала я,
Что были тогда знамениты,
Отца моего сослуживцы, друзья
Тут были, печалью убиты.
Тут были родные ушедших туда,
Куда я сама торопилась.
Писателей группа, любимых тогда,
Со мной дружелюбно простилась:
Тут были Одоевский, Вяземский; был
Поэт вдохновенный и
милый,
Поклонник кузины, что рано почил,
Безвременно взятый могилой,
И Пушкин тут был…
— А вот помру, так все поправитесь, — ядовито ответил Михей Зотыч, тряхнув головой. — Умнее
отца будете жить. А сейчас-то надо бы тебя,
милый сынок, отправить в волость, да всыпать горячих штук полтораста, да прохладить потом в холодной недельки с две. Эй, Вахрушка!
Я думала: «Я умерла для семьи,
Всё
милое, всё дорогое
Теряю… нет счета печальных потерь!..»
Мать как-то спокойно сидела,
Казалось, не веря еще и теперь,
Чтоб дочка уехать посмела,
И каждый с вопросом смотрел на
отца.
— Благослови тебя бог,
милый мальчик, за то, что почтителен был к позорному, — да! к позорному старикашке,
отцу своему… да будет и у тебя такой же мальчик… le roi de Rome… О, «проклятие, проклятие дому сему!»
—
Помилуй, князь, опомнись! — говорил он, хватая его за руку, — брось! Видишь, какая она! Как
отец говорю…
Отец Паншина, отставной штабс-ротмистр, известный игрок, человек с сладкими глазами, помятым лицом и нервической дерготней в губах, весь свой век терся между знатью, посещал английские клубы обеих столиц и слыл за ловкого, не очень надежного, но
милого и задушевного малого.
— Папа,
милый мой! вы зашиблись? — спрашивала Лиза, наклоняясь к
отцу и обнимая его.
— Сидишь, вышиваешь, золото в глазах рябит, а от утреннего стояния так вот спину и ломит, и ноги ломит. А вечером опять служба. Постучишься к матушке в келию: «Молитвами святых
отец наших господи
помилуй нас». А матушка из келий так баском ответит: «Аминь».
Многое в таком роде объяснял мне
отец, а я, в свою очередь, объяснял моей
милой сестрице, хотя она тут же сидела и также слушала
отца.
Милая моя сестрица была так смела, что я с удивлением смотрел на нее: когда я входил в комнату, она побежала мне навстречу с радостными криками: «Маменька приехала, тятенька приехал!» — а потом с такими же восклицаниями перебегала от матери к дедушке, к
отцу, к бабушке и к другим; даже вскарабкалась на колени к дедушке.
Видно,
отцу сказали об этом: он приходил к нам и сказал, что если я желаю, чтоб мать поскорее выздоровела, то не должен плакать и проситься к ней, а только молиться богу и просить, чтоб он ее
помиловал, что мать хоть не видит, но материнское сердце знает, что я плачу, и что ей от этого хуже.
Отца с матерью я почти не видел, и только дружба с
милой моей сестрицей, выраставшая не по дням, а по часам, утешала меня в этом скучном и как-то тяжелом для нас Чурасове.
Поднялся в доме шум и гвалт, повскакали дочери из-за пялец своих, а вышивали они серебром и золотом ширинки шелковые; почали они
отца целовать,
миловать и разными ласковыми именами называть, и две старшие сестры лебезят пуще меньшой сестры.
Как возговорит к ней
отец таковы речи: «Что же, дочь моя
милая, любимая, не берешь ты своего цветка желанного; краше его нет на белом свете?» Взяла дочь меньшая цветочик аленькой ровно нехотя, целует руки
отцовы, а сама плачет горючими слезами.
Когда же случившийся тут князь объяснил сластолюбивому старичку, что этот самый Ихменев —
отец той самой Натальи Николаевны (а князь не раз прислуживал графу по этим делам),то вельможный старичок только засмеялся и переменил гнев на милость: сделано было распоряжение отпустить Ихменева на все четыре стороны; но выпустили его только на третий день, причем (наверно, по распоряжению князя) объявили старику, что сам князь упросил графа его
помиловать.
— Да благословит же тебя бог, как я благословляю тебя, дитя мое
милое, бесценное дитя! — сказал
отец. — Да пошлет и тебе навсегда мир души и оградит тебя от всякого горя. Помолись богу, друг мой, чтоб грешная молитва моя дошла до него.
—
Помилуй, братец,
помилуй! Ты меня просто сразил после этого! Да как же это он не примет? Нет, Ваня, ты просто какой-то поэт; именно, настоящий поэт! Да что ж, по-твоему, неприлично, что ль, со мной драться? Я не хуже его. Я старик, оскорбленный
отец; ты — русский литератор, и потому лицо тоже почетное, можешь быть секундантом и… и… Я уж и не понимаю, чего ж тебе еще надобно…