Неточные совпадения
И того ради, существенная видится в том нужда, дабы можно было мне, яко градоначальнику, издавать для скорости собственного моего умысла
законы, хотя бы даже не первого сорта (о сем и помыслить не
смею!), но второго или третьего.
Прежде бывало, — говорил Голенищев, не
замечая или не желая
заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде бывало вольнодумец был человек, который воспитался в понятиях религии,
закона, нравственности и сам борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были
законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, т. е. дикими.
— Я вот что намерен сказать, — продолжал он холодно и спокойно, — и я прошу тебя выслушать меня. Я признаю, как ты знаешь, ревность чувством оскорбительным и унизительным и никогда не позволю себе руководиться этим чувством; но есть известные
законы приличия, которые нельзя преступать безнаказанно. Нынче не я
заметил, но, судя по впечатлению, какое было произведено на общество, все
заметили, что ты вела и держала себя не совсем так, как можно было желать.
Для меня нет теперь ни страха, ни
закона, ни жалости; только злоба лютая и жажда
мести душат меня.
В каждом государстве они
сметут в кошели свои все капиталы, затем сложат их в один кошель, далее они соединят во единый мешок концентрированные капиталы всех государств, всех наций и тогда великодушно организуют по всей земле производство и потребление на
законе строжайшей и даже святой справедливости, как это предуказывают некие умнейшие немцы, за исключением безумных фантазеров — Карла Маркса и других, иже с ним.
— По
закону так-с, —
заметил Иван Матвеевич. — Сами изволили подписать: вот подпись-с!
Он сказал, что деньги утащил сегодня у матери из шкатулки, подделав ключ, потому что деньги от отца все его, по
закону, и что она не
смеет не давать, а что вчера к нему приходил аббат Риго увещевать — вошел, стал над ним и стал хныкать, изображать ужас и поднимать руки к небу, «а я вынул нож и сказал, что я его зарежу» (он выговаривал: загхэжу).
Третьего дня наши ездили в речку и видели там какого-то начальника, который приехал верхом с музыкантами. Его потчевали чаем, хотели подарить сукна, но он, поблагодарив, отказался, сказав, что не
смеет принять без разрешения высшего начальства, что у них
законы строги и по этим
законам не должно брать подарков.
Подите с ними! Они стали ссылаться на свои
законы, обычаи. На другое утро приехал Кичибе и взял ответ к губернатору. Только что он отвалил, явились и баниосы, а сегодня, 11 числа, они приехали сказать, что письмо отдали, но что из Едо не получено и т. п. Потом
заметили, зачем мы ездим кругом горы Паппенберга. «Так хочется», — отвечали им.
Эйноске очень умно и основательно отвечал: «Вы понимаете, отчего у нас эти
законы таковы (тут он показал рукой, каковы они, то есть стеснительны, но сказать не
смел), нет сомнения, что они должны измениться.
— В обыкновенных случаях жизни, — проговорил он тем самодовольно-доктринерским тоном, с которым спорил некогда с Григорием Васильевичем о вере и дразнил его, стоя за столом Федора Павловича, — в обыкновенных случаях жизни мордасы ноне действительно запрещены по
закону, и все перестали бить-с, ну, а в отличительных случаях жизни, так не то что у нас, а и на всем свете, будь хоша бы самая полная французская республика, все одно продолжают бить, как и при Адаме и Еве-с, да и никогда того не перестанут-с, а вы и в отличительном случае тогда не посмели-с.
—
Заметил ты, как собаки встречаются и обнюхиваются? Тут какой-то общий у них
закон природы.
За границей теперь как будто и не бьют совсем, нравы, что ли, очистились, али уж
законы такие устроились, что человек человека как будто уж и не
смеет посечь, но зато они вознаградили себя другим и тоже чисто национальным, как и у нас, и до того национальным, что у нас оно как будто и невозможно, хотя, впрочем, кажется, и у нас прививается, особенно со времени религиозного движения в нашем высшем обществе.
— Будет сообразнее с смыслом, изображенным в своде
законов, —
заметил прокурор.
— Свод
законов назначен для преступлений другого рода, —
заметил голубой полковник.
Не зная
законов и русского судопроизводства, он попал в сенат, сделался членом опекунского совета, начальником Марьинской больницы, начальником Александрийского института и все исполнял с рвением, которое вряд было ли нужно, с строптивостью, которая вредила, с честностью, которую никто не
замечал.
— В какой
закон? что ты,
мелево,
мелешь?
С самого начала судебной реформы в кремлевском храме правосудия, здании судебных установлений, со дня введения судебной реформы в 1864–1866 годы стояла она. Статуя такая, как и подобает ей быть во всем мире: весы,
меч карающий и толстенные томы
законов. Одного только не оказалось у богини, самого главного атрибута — повязки на глазах.
Хоть я, может быть, сердце свое надорвала через это, да по крайности я знаю, что я по
закону живу, и никто мне в глаза насмеяться не
смеет».
Заметьте, как добр и чувствителен этот старик и как он в то же время жестокосерд единственно потому, что не имеет никакого сознания о нравственном значении личности и все привык подчинять только внешним
законам, установленным самодурством.
— Генерал! Вспомни осаду Карса, а вы, господа, узнайте, что анекдот мой голая истина. От себя же
замечу, что всякая почти действительность, хотя и имеет непреложные
законы свои, но почти всегда невероятна и неправдоподобна. И чем даже действительнее, тем иногда и неправдоподобнее.
Результатом этого было то, что Ястребов был арестован в ту же ночь. Произведенным обыском было обнаружено не записанное в книге золото, а таковое считается по
закону хищничеством. Это была
месть Петра Васильича, который сделал донос. Впрочем, Ястребов судился уже несколько раз и отнесся довольно равнодушно к своему аресту.
— Не по
закону, а из жалости
молю вас это сделать!.. Взгляните на мою жену, она не перенесет вашей строгости! — говорил Клыков и, вскочив, схватил Вихрова за руку с тем, кажется, чтобы вести его в спальню к жене.
И
заметьте, эти жертвы не случайность, даже не несчастие, а только простой логический вывод из математически верного
закона.
— Чем труднее задача, тем приятнее победа, —
заметил Вершинин. — Вам, Сарматов, как человеку, знакомому с небесными светилами, нетрудно уже примениться к земным планетам, около которых приходится теперь вам вращаться наперекор
законам небесной механики.
— Вы посмотрите, какой ужас! Кучка глупых людей, защищая свою пагубную власть над народом, бьет, душит, давит всех. Растет одичание, жестокость становится
законом жизни — подумайте! Одни бьют и звереют от безнаказанности, заболевают сладострастной жаждой истязаний — отвратительной болезнью рабов, которым дана свобода проявлять всю силу рабьих чувств и скотских привычек. Другие отравляются
местью, третьи, забитые до отупения, становятся немы и слепы. Народ развращают, весь народ!
И ведь все-то он этак! Там ошибка какая ни на есть выдет: справка неполна, или
законов нет приличных — ругают тебя, ругают, — кажется, и жизни не рад; а он туда же, в отделение из присутствия выдет да тоже начнет тебе надоедать: «Вот, говорит, всё-то вы меня под неприятности подводите». Даже тошно смотреть на него. А станешь ему, с досады, говорить: что же,
мол, вы сами-то, Яков Астафьич, не смотрите? — «Да где уж мне! — говорит, — я, говорит, человек старый, слабый!» Вот и поди с ним!
— Что ж, так и по
закону следует, —
заметил нерешительно Яков Петрович.
— Так нет, стало, пашпорта? — ладно; это пункт первый. А теперь, — говорит, — будет пункт второй: кто бишь из вас старика, отравил? и в каких это
законах написано, чтоб
смел человек умереть без напутствия?
— Родитель высек. Привел меня — а сам пьяный-распьяный — к городничему:"Я, говорит, родительскою властью желаю, чтоб вы его высекли!"–"Можно, — говорит городничий: — эй, вахтер! розог!" — Я было туда-сюда: за что,
мол?"А за неповиновение, — объясняется отец, — за то, что он нас, своих родителей, на старости лет не кормит". И сколь я ни говорил, даже кричал — разложили и высекли! Есть, вашескородие, в
законе об этом?
— Ну что же,
мол, делать; если ты, презрев
закон и релегию, свой обряд изменила, то должна и пострадать.
— И
заметьте, — пояснил Семен Иваныч, — каждый день, в одни и те же промежутки времени, цифры всегда одинаковые. Колебаний — никаких! Такова незыблемость
законов статистики!
— Да ведь в
законе глупорожденные также отнесены к сумасшедшим, —
заметил было прокурор.
Восьмого мая, вернувшись с последнего экзамена,
закона божия, я нашел дома знакомого мне подмастерье от Розанова, который еще прежде приносил на живую нитку сметанные мундир и сюртук из глянцевитого черного сукна с отливом и отбивал
мелом лацкана, а теперь принес совсем готовое платье, с блестящими золотыми пуговицами, завернутыми бумажками.
— Я, братец, давно всем простил! Сам Богу грешен и других осуждать не
смею! Не я, а
закон осуждает. Ось-то, которую ты срубил, на усадьбу привези, да и рублик штрафу кстати уж захвати; а покуда пускай топорик у меня полежит! Небось, брат, сохранно будет!
— Ты пишешь, что ты не боишься воротиться, но бесчестие, нанесенное тебе одним гяуром, запрещает это; а я тебя уверяю, что русский
закон справедлив, и в глазах твоих ты увидишь наказание того, кто
смел тебя оскорбить, — я уже приказал это исследовать.
Ежели ты чист совестью, если чалму ты надевал, собственно, только для спасения души, то ты прав и
смело можешь глядеть русскому правительству и мне в глаза; а тот, кто тебя обесчестил, уверяю, будет наказан, имущество твое будет возвращено, и ты увидишь и узнаешь, что значит русский
закон.
Отказываются от участия в суде, потому что считают всякий суд исполнением
закона мести, не совместимого с христианским
законом прощения и любви.
Зачем я пойду в судах участвовать в истязаниях и казнях людей за то, что они заблуждаются, зная, если я христианин, что
закон мести заменен
законом любви, и, если я образованный человек, то, что наказания не улучшают, а только ухудшают людей, которых им подвергают?
— Ну… вы… однако ж… —
заметил было Обноскин, взглянув на свою маменьку, которая начинала как-то особенно повертываться на диване. Но что было делать? капризы Фомы Фомича считались
законами.
Как ни старательно он прислушивался к говору толпы, но слова: «помпадур», «
закон» — ни разу не долетели до его слуха. Либо эти люди были счастливы сами по себе, либо они просто дикие, не имеющие даже элементарных понятий о том, что во всем образованном мире известно под именем общественного благоустройства и благочиния. Долго он не решался заговорить с кем-нибудь, но, наконец,
заметил довольно благообразного старика, стоявшего у воза с кожами, и подошел к нему.
А загляни-ка ты ему в душу: для какой такой,
мол, причины ты, милый человек, на
закон наступить хочешь — ан у него там ничего нет, кроме «фюить» или шального «проекта всероссийского возрождения посредством распространения улучшенных пород поросят»!
— Не надо объявлять настоящей жилки, Гордей Евстратыч… а как Шабалин делает… россыпью объяви… а в кварце,
мол, золото попадается только гнездами… это можно… на это и
закона нет… уж я это знаю… ну надо замазать рты левизорам да инженерам… под Шабалина подражай…
В каком указе есть
Закон иль правило на ненависть и
месть.
Послушай, Нина… я рожден
С душой кипучею, как лава,
Покуда не растопится, тверда
Она, как камень… но плоха забава
С ее потоком встретиться! тогда,
Тогда не ожидай прощенья —
Закона я на
месть свою не призову...
— Что теперь! Вот тогда бы вы посмотрели, что было. У нас в учебном полку по тысяче палок всыпали… Привяжут к прикладам, да на ружьях и волокут полумертвого сквозь строй, а все бей! Бывало, тихо ударишь, пожалеешь человека, а сзади капральный чирк
мелом по спине, — значит, самого вздуют. Взять хоть наше дело, кантонистское,
закон был такой: девять забей насмерть, десятого живым представь. Ну, и представляли, выкуют. Ах, как меня пороли!
— Это черт знает что такое! — вскрикнул вдруг Иван Дмитрич и вскочил. — Какое он имеет право не пускать? Как они
смеют держать нас здесь? В
законе, кажется, ясно сказано, что никто не может быть лишен свободы без суда! Это насилие! Произвол!
— Перестань, братец! Кого ты здесь морочишь? — продолжал Ваня, скрестив на груди руки и покачивая головою. — Сам знаешь, про что говорю. Я для эвтаго более и пришел, хотел сказать вам: господь,
мол, с вами; я вам не помеха! А насчет, то есть, злобы либо зависти какой, я ни на нее, ни на тебя никакой злобы не имею; живите только по
закону, как богом показано…
Ведь
законы прекрасного установлены ими в их учебниках, на основании тех произведений, в красоту которых они веруют; пока все новое будут судить на основании утвержденных ими
законов, до тех пор изящным и будет признаваться только то, что с ними сообразно, ничто новое не
посмеет предъявить своих прав; старички будут правы, веруя в Карамзина и не признавая Гоголя, как думали быть правыми почтенные люди, восхищавшиеся подражателями Расина и ругавшие Шекспира пьяным дикарем, вслед за Вольтером, или преклонявшиеся пред «Мессиадой» и на этом основании отвергавшие «Фауста».
За табльдотом мы познакомились. Оказалось, что он помпадур, и что у него есть"вверенный ему край", в котором он наступает на
закон. Нигде в другом месте — не то что за границей, а даже в отечестве — он, милая тетенька, наступать на
закон не
смеет (составят протокол и отошлют к мировому), а въедет в пределы"вверенного ему края" — и наступает безвозбранно. И, должно быть, это занятие очень достолюбезное, потому что за границей он страшно по нем тосковал, хотя всех уверял, что тоскует по родине.