Неточные совпадения
Бурсак не мог пошевелить рукою и был связан, как в мешке, когда дочь
воеводы смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку [Шемизетка — накидка.] с фестонами, вышитыми золотом.
Я, когда вышел из университета, то много занимался русской историей, и меня всегда и больше всего поражала эпоха междуцарствия: страшная пора — Москва без царя, неприятель и неприятель всякий, — поляки, украинцы и даже черкесы, — в самом центре государства; Москва приказывает, грозит,
молит к Казани, к Вологде, к Новгороду, — отовсюду молчание, и потом вдруг, как бы мгновенно, пробудилось сознание опасности; все разом встало, сплотилось, в год какой-нибудь вышвырнули неприятеля; и покуда,
заметьте, шла вся эта неурядица, самым правильным образом происходил суд, собирались подати, формировались новые рати, и вряд ли это не народная наша черта: мы не любим приказаний; нам не по сердцу чересчур бдительная опека правительства; отпусти нас посвободнее, может быть, мы и сами пойдем по тому же пути, который нам указывают; но если же заставят нас идти, то непременно возопием; оттуда же, мне кажется, происходит и ненависть ко всякого рода
воеводам.
А я пошутил: «Как назначат в лесу
воеводой лису, пера будет много, а птицы — нет!» Он покосился на меня, заговорил насчет того, что,
мол, терпеть надо народу и богу молиться, чтобы он силу дал для терпенья.
8-го ноября. В день святых и небесных сил
воеводы и архистратига Михаила прислан мне пребольшущий нос, дабы не токмо об учреждении общества трезвости не злоумышлял, но и проповедовать о сем не
смел, имея в виду и сие, и оное, и всякое, и овакое, опричь единой пользы человеческой… Да не полно ли мне, наконец, все это писать? Довольно сплошной срам-то свой все записывать!
— Итак, во имя божие — к Москве!.. Но чтоб не бесплодно положить нам головы и смертию нашей искупить отечество, мы должны избрать достойного
воеводу. Я был в Пурецкой волости у князя Димитрия Михайловича Пожарского; едва излечившийся от глубоких язв, сей неустрашимый военачальник готов снова обнажить
меч и грянуть божиею грозой на супостата. Граждане нижегородские! хотите ли иметь его главою? люб ли вам стольник и знаменитый
воевода, князь Димитрий Михайлович Пожарский?
— Потише, молодец, не горячись! Ты здесь не старший
воевода. И как бы ты
смел без приказа князя Димитрия Тимофеевича идти на бой?
— Искать буду с Гарусова, —
смело заявил он. — Я письменный человек и дорогу найду… У меня и свое монастырское начальство есть, и горная канцелярия, и
воеводу Полуехта Степаныча знаю… да.
Воевода опустил голову и не
смел дохнуть. Грозный игумен нахмурился и, подойдя совсем близко, проговорил...
— Вот последние крохи проедаем, — грустно
заметил игумен, угощая
воеводу. — Где-то у меня травник остался…
Теперь только
воевода заметил ставленника: такой рыжий, некрасивый да еще сутулый.
Но вьюги зимней не страшась,
Однажды в ранний утра час
Боярин Орша дал приказ
Собраться челяди своей,
Точить ножи, седлать коней;
И разнеслась везде молва,
Что беспокойная Литва
С толпою дерзких
воеводНа землю русскую идет.
От войска русские гонцы
Во все помчалися концы,
Зовут бояр и их людей
На славный пир — на пир
мечей!
— «
Воевода» вечор пробежал, —
заметил стоявший одаль торговец.
И во гневе за
меч ухватился Поток:
«Что за хан на Руси своеволит?»
Но вдруг слышит слова: «То земной едет бог,
То отец наш казнить нас изволит!»
И на улице, сколько там было толпы,
Воеводы, бояре, монахи, попы,
Мужики, старики и старухи —
Все пред ним повалились на брюхи.
— Что-о? — крикнул князь и ногами затопал. — Да как ты
смел, пащенок, холопский свой нос ко мне совать?.. Не знаешь разве, кто я?.. От кого прислан?.. От воеводы-шельмеца аль от губернатора-мошенника?.. И они у меня в переделе побывают… А тебя!.. Плетей!..
Губернатор стал допытываться, драгунский генерал,
воевода, из больших господ два-три человека. Другие не
посмели.
Весь город день и ночь был на ногах: рыли рвы и проводили валы около крепостей и острожек, расставляли по ним бдительные караулы; пробовали острия своих
мечей на головах подозрительных граждан и, наконец, выбрав главным
воеводой князя Гребенку-Шуйского, клали руки на окровавленные
мечи и крестились на соборную церковь св. Софии, произнося страшные клятвы быть единодушными защитниками своей отчизны.
Чурчила, расставшись с отцом, бросился на помощь к товарищам, но поздно: он успел только поднять
меч, брошенный ляхом во время бегства, и поспешил с ним на помощь к новгородскому
воеводе, недавно принявшему участие в битве, и, будучи сам пеший, стал защищать его от конника,
меч которого уже был готов опуститься на голову
воеводы… Чурчила сделал взмах
мечом, и конь всадника опустился на колени, а сам всадник повалился через его голову и
меч воткнулся в землю.
— Ох, и думать об этом боюсь я, девушка… Уж сколько времени как уехал Иван Иванович, да и
воевода московский, чай, давно уже на место прибыл, а Ермака Тимофеевича нет как нет. Запропастился он, где и отчего, неведомо, не хуже, как надысь твой Яков, —
заметила Строганова.
Сын князя Оболенского-Стриги, Василий, с татарской конницей спешил к берегам
Мечи, с самим же великим князем отправились прочие бояре, князья,
воеводы и татарский царевич Данияр, сын Касимов. Кроме того, молодой князь Василий Михайлович Верейский, предводительствовавший своими дружинами, пошел окольными путями к новгородским границам.
Поводом к этому слуху было прибытие в Москву римского посла, иезуита Антония Поссевина, игравшего некоторую роль при заключении мира со Стефаном Баторием или, лучше сказать, приписавшего себе эту роль, так как, справедливо
замечает Карамзин, не ходатайство иезуита, но доблесть
воевод псковских склонила Батория к уверенности, не лишив его ни славы, ни важных приобретений, коими сей герой был обязан смятением Иоаннова духа еще более, нежели своему мужеству.
Сын князя Оболенского-Стриги, Василий, с татарскою конницей спешились к берегам
Мечи, с самим же великим князем отправились прочие бояре, князья,
воеводы и татарский царевич Данияр, сын Касимов. Кроме того, молодой князь Василий Михайлович Верейский, предводительствовавший своими дружинами, пошел окольными путями к новгородским границам.
Чурчило, расставшись с отцом, бросился на помощь к товарищам, но поздно: он успел только поднять
меч, брошенный ляхом во время бегства, и поспешил с ним на помощь к новгородскому
воеводе, недавно принявшему участие в битве, и, будучи сам пеший, стал защищать его от конника,
меч которого уже был готов опуститься на голову
воеводы… Чурчило сделал взмах
мечом, и конь всадника опустился на колена, а сам всадник повалился через его голову и
меч воткнулся в землю.
Вот я вам расскажу (здесь он начал считать по пальцам): во-первых — боярин, во-вторых —
воевода, в-третьих — окольничий, великий дворецкий (
заметьте, есть и младшие), переводчик и так далее: казначей, печатник, дьяк, постельничий, спальничий, сокольничий, конюший, ясельничий, приказчик, шатерничий и многое множество других чинов.
Весь город день и ночь был на ногах: рыли рвы и проводили валы около крепостей и острожек; расставляли по ним бдительные караулы; пробовали острия своих
мечей на головах подозрительных граждан и, наконец, выбрав главным
воеводою князя Гребенку — Шуйского, клали руки на окровавленные
мечи и крестились на соборную церковь святой Софии, произнося страшные клятвы быть единодушными защитниками своей отчизны.
Через несколько дней участь Холмского была решена. Образец прибегнул к ходатайству митрополита и других духовных властей. Такое посредничество должно было иметь успех тем более, что служебный князь отдавался сам в руки своего властелина. Ходатаи
молили великого князя умилостивиться над
воеводой, который был всегда верный слуга Ивана Васильевича, доставил ему и всему православному краю столько добра и чести, который готов и ныне идти всюду, кроме Твери, куда только укажет ему господарь его и всея Руси.
Во все продолжение пьесы,
воевода могилевский не изменил своей роли верноподданного и даже во время польских танцев, простившись с соседом в ожидании приятного свидания, вышел из театра, чтобы, как он
заметил Сурмину, не смотреть на веселье поляков в такое смутное для них время.
Еще был сын у
воеводы Иван Хабар-Симской (
заметьте, в тогдашнее время дети часто не носили прозвания отца или, называемые так, впоследствии назывались иначе: эти прозвища давались или великим князем, или народом, по случаю подвига или худого дела, сообразно душевному или телесному качеству).
Седые густые брови
воеводы нахмурились; лучи раскаленных глаз его устремились на врага и, казалось, проницали его насквозь; исполинскою, жилистою рукой сжал он судорожно
меч, грудь его поднялась, как разъяренный вал, и, издав какой-то глухой звук, опустилась. Боярина смирила мысль, что будет пролита кровь при дверях дочерниной комнаты. Он видел движение руки своего сына и, стиснув ее, предупредил роковой удар.