Неточные совпадения
А нам земля осталася…
Ой ты, земля помещичья!
Ты нам не
мать, а мачеха
Теперь… «А кто велел? —
Кричат писаки праздные, —
Так вымогать, насиловать
Кормилицу свою!»
А я скажу: — А кто же ждал? —
Ох! эти проповедники!
Кричат: «Довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! — учись! трудись...
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не
просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за руку и подвела его к образу.
Еще Мария сладко дышит,
Дремой объятая, и слышит
Сквозь легкий сон, что кто-то к ней
Вошел и ног ее коснулся.
Она
проснулась — но скорей
С улыбкой взор ее сомкнулся
От блеска утренних лучей.
Мария руки протянула
И с негой томною шепнула:
«Мазепа, ты?..» Но голос ей
Иной ответствует… о боже!
Вздрогнув, она глядит… и что же?
Пред нею
мать…
Я
проснулся около половины одиннадцатого и долго не верил глазам своим: на диване, на котором я вчера заснул, сидела моя
мать, а рядом с нею — несчастная соседка,
мать самоубийцы.
Приезд Алеши как бы подействовал на него даже с нравственной стороны, как бы что-то
проснулось в этом безвременном старике из того, что давно уже заглохло в душе его: «Знаешь ли ты, — стал он часто говорить Алеше, приглядываясь к нему, — что ты на нее похож, на кликушу-то?» Так называл он свою покойную жену,
мать Алеши.
Обе соседки,
мать и дочь, тогда уже започивали, но на усиленный и неистовый стук в ставни и крики Марфы Игнатьевны
проснулись и подскочили к окну.
— Серж, говорит по — французски ее
мать? — было первое слово Жюли, когда она
проснулась.
Проснулось чувство
матери.
Мать, которая часто клала меня с собой, услышала мой тихий плач,
проснулась и стала ласкать меня.
Однажды отец с
матерью долго ночью засиделись у Рыхлинских. Наконец сквозь дремоту я услышал грохот нашей брички во дворе, а через некоторое время совсем
проснулся от необычайного ощущения: отец и
мать, оба одетые, стояли в спальне и о чем-то горячо спорили, забыв, очевидно, и о позднем часе, и о спящих детях. Разговор шел приблизительно такой...
Наконец
мать победила оковавшую ее члены неподвижность и, подойдя к постели, положила руку на голову сына. Он вздрогнул и
проснулся.
Наутро он
просыпался разнеженный и обращался к
матери с живым вопросом...
Тогда вдруг внешние звуки достигли его слуха в своей обычной форме. Он будто
проснулся, но все еще стоял, озаренный и радостный, сжимая руки
матери и Максима.
Кожин, пошатываясь, прошел к столу, сел на лавку и с удивлением посмотрел кругом, как человек, который хочет и не может
проснуться. Марья заметила, как у него тряслись губы. Ей сделалось страшно, как
матери. Или пьян Кожин, или не в своем уме.
Федорка
проснулась, села на лавке, посмотрела на плакавшую
мать и тоже заревела благим матом. Этот рев и вой несколько умерили блаженное состояние Коваля, и он с удивлением смотрел по сторонам.
К большой моей досаде, я
проснулся довольно поздно:
мать была совсем одета; она обняла меня и, похристосовавшись заранее приготовленным яичком, ушла к бабушке.
Проснувшись на другой день поутру ранее обыкновенного, я увидел, что
мать уже встала, и узнал, что она начала пить свой кумыс и гулять по двору и по дороге, ведущей в Уфу; отец также встал, а гости наши еще спали: женщины занимали единственную комнату подле нас, отделенную перегородкой, а мужчины спали на подволоке, на толстом слое сена, покрытом кожами и простынями.
Проснувшись, я увидел, что он и Параша хлопотали около моей
матери.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя
мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто
просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое время.
Я думал, что мы уж никогда не поедем, как вдруг, о счастливый день!
мать сказала мне, что мы едем завтра. Я чуть не сошел с ума от радости. Милая моя сестрица разделяла ее со мной, радуясь, кажется, более моей радости. Плохо я спал ночь. Никто еще не вставал, когда я уже был готов совсем. Но вот
проснулись в доме, начался шум, беготня, укладыванье, заложили лошадей, подали карету, и, наконец, часов в десять утра мы спустились на перевоз через реку Белую. Вдобавок ко всему Сурка был с нами.
Я заснул в обыкновенное время, но вдруг отчего-то ночью
проснулся: комната была ярко освещена, кивот с образами растворен, перед каждым образом, в золоченой ризе, теплилась восковая свеча, а
мать, стоя на коленях, вполголоса читала молитвенник, плакала и молилась.
В самое это время
проснулась мать и ахнула, взглянув на мое лицо: перевязка давно свалилась, и синяя, даже черная шишка над моим глазом испугала мою
мать.
Проснувшись еще до света, я взглянул на
мать: она спала, и это меня очень обрадовало.
Проснувшись на следующее утро, услышал я живые разговоры между отцом и
матерью.
В самую эту минуту
проснулась мать и очень удивилась, увидя, что мы с отцом обнимаемся.
Мать заснула сейчас; но,
проснувшись через несколько часов и узнав, что я еще не засыпал, она выслала Палагею, которая разговаривала со мной об «Аленьком цветочке», и сказыванье сказок на ночь прекратилось очень надолго.
Я
проснулся еще до света и услышал много любопытных разговоров между отцом и
матерью.
Не знаю, сколько времени я спал, но,
проснувшись, увидел при свете лампады, теплившейся перед образом, что отец лежит на своем канапе, а
мать сидит подле него и плачет.
Женичка дома не жил:
мать отдала его в один из лучших пансионов и сама к нему очень часто ездила, но к себе не брала; таким образом Вихров и Мари все почти время проводили вдвоем — и только вечером, когда генерал
просыпался, Вихров садился с ним играть в пикет; но и тут Мари или сидела около них с работой, или просто смотрела им в карты.
По временам меня клонил сон, в глазах зеленело, голова шла кругом, и я каждую минуту готова была упасть от утомления, но слабые стоны
матери пробуждали меня, я вздрагивала,
просыпалась на мгновение, а потом дремота опять одолевала меня.
Нашел он как-то на дороге гривенник — поднял и схоронил. В другой раз благодетель гривенничком пожаловал — тоже схоронил. Полюбились ему деньги; дома об них только и разговору. Отец ли пьяный
проспится — все хнычет, что денег нет;
мать к благодетелю пристает — все деньгами попрекает.
— Приехали! — проговорил он, подходя к ней, ласковым голосом, как говорят иногда детям
матери: «
Проснулся, душечка?»
Маленькие дети в слободских домах, спавшие близ
матерей,
проснулись в испуге и подняли плач. Иная
мать долго не могла унять своего ребенка.
Девочка
проснулась, мигая, посмотрела на
мать и тоже протянула к ней руки. Они ушли.
Исполнение христианского долга благотворно подействовало на Софью Николавну; она заснула, тоже в первый раз, и
проснувшись часа через два с радостным и просветленным лицом, сказала мужу, что видела во сне образ Иверской божьей
матери точно в таком виде, в каком написана она на местной иконе в их приходской церкви; она прибавила, что если б она могла помолиться и приложиться к этой иконе, то, конечно,
матерь божия ее бы помиловала.
Сдержанные рыдания
матери заставили ребенка
проснуться, и, взглянув на
мать и на стоявшую в дверях с зажженной восковой свечой бабушку, ребенок тоже заплакал. Этот ребячий плач окончательно отрезвил Татьяну Власьевну, и она, держась рукой за стену, отправилась к горнице Гордея Евстратыча, который сначала не откликался на ее зов, а потом отворил ей дверь.
Когда все ушли, я немедленно заснул, а
проснувшись, увидел сидящую предо мною
мать и простывший больничный обед на столе.
Я был так счастлив, что по временам не верил своему счастью, думал, что я вижу прекрасный сон, боялся
проснуться и, обнимая
мать, спрашивал ее, «правда ли это?» Долее всех вечеров просидела она со мной, и Упадышевский не один раз приходил и просил ее уехать.
Проснувшись, я ничего ясно не помнил: иногда смутно представлялось мне, что я видел во сне что-то навалившееся и душившее меня или видел страшилищ, которые за мной гонялись; иногда усилия меня державших людей, невольно повторявших ласковые слова, которыми уговаривали меня лечь на постель и успокоиться, как будто пробуждали меня на мгновение к действительности, и потом совсем
проснувшись поутру, я вспоминал, что ночью от чего-то
просыпался, что около меня стояли
мать, отец и другие, что в кустах под окнами пели соловьи и кричали коростели за рекою.
Прижавшись к материнскому сердцу и прикрытый сверх одеяла лисьим, атласным, еще приданым салопом, я согрелся, уснул и
проснулся на другой день здоровым, к неописанной радости моей встревоженной
матери.
Горький народ. От сытости не заиграешь. (Ирине.) Здравствуй, Ариша! (Целует ее.) И-и, деточка, вот живу! Вот живу! В гимназии на казенной квартире, золотая, вместе с Олюшкой — определил господь на старости лет. Отродясь я, грешница, так не жила… Квартира большая, казенная, и мне цельная комнатка и кроватка. Все казенное.
Проснусь ночью и — о господи,
матерь божия, счастливей меня человека нету!
Только к рассвету засыпала
мать, а утром,
проснувшись поздно, надевала свое черное шелковое платье, чесалась аккуратно, шла в столовую и, вынув из футляра очки, медленно прочитывала газету.
Эта газета, которую по утрам читала
мать, была опять-таки мучением для дочери: нужно была
проснуться раньше и каждое утро взглянуть, нет ли такого, чего не может и не должна читать Елена Петровна.
И, наконец, уж он велик и говорит ей: «Ты, Анна Денман, ты была нужна мне; ты была моей силой; у нас теперь есть дом, и в палисадник окна, и с нами будет
мать твоя, и бабушка, и Ида…» И вновь толчок:
проснулась бабушка, и встала с кресла, и пошла, и прокляла ее…
— Ну, иди, милок, твой
проснулся, слышишь — топает? — приказала
мать, закрыв глаза.
Когда она вернулась в дом и заглянула в комнату
матери, та,
проснувшись, лежала вверх лицом, удивлённо подняв брови, закинув руку за голову.
…Наталья
проснулась скоро, ей показалось, что её разбудили жалость к
матери и обида за неё. Босая, в одной рубахе, она быстро сошла вниз. Дверь в комнату
матери, всегда запертая на ночь, была приоткрыта, это ещё более испугало женщину, но, взглянув в угол, где стояла кровать
матери, она увидала под простыней белую глыбу и тёмные волосы, разбросанные по подушке.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало,
проснешься ночью возле спящей
матери, когда в окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна дома стреляют, как из пистолета, от лютого мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить
мать, и она
проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь с отрадой в маленькой душе.
Часов в десять Мари
проснулась, и первый ее вопрос, который она сделала
матери, был: возвратился ли папенька, и приедет ли сегодня Сергей Петрович?
«Ах, матушка! — сказала Лиза
матери своей, которая лишь только
проснулась.